Внезапно Маттео насторожился. На них надвигался все возрастающий гул.
— Быстрее, — шепнула тень дона Мадзеротти, — спрячемся.
И повлекла Маттео подальше от реки. Они стремглав взлетели на небольшой черный холм из шлаков, пружинящих под ногами. Взобравшись наверх, Маттео приник к земле, он все боялся, что его обнаружат, и снова взглянул на реку, которую они только что перешли.
— Смотри внимательно, — прошептал дон Мадзеротти свистящим голосом, — вон тени, которые любой ценой хотят вернуться к жизни и отказываются умирать. Они мчатся как безумные, хотят на другой берег, кричат, но стражи смерти всегда на посту, они отгонят их.
Маттео в самом деле увидел стекающиеся со всех сторон тени. Они в беспорядке стремились к реке, им не терпелось войти в нее, переплыть и снова ступить на землю живых. Но высокие черные фигуры, блестящие, как кварц, не пропускали их. Тощие верзилы протягивали руки и ловили беглецов. Они хватали их, как листья, полными пригоршнями, и без труда швыряли назад.
— Есть две разновидности мертвецов, которые без конца пытаются вернуться к реке, — тихо пояснил священник. — Во-первых, тени мертворожденных младенцев. Они вообще не жили, а сразу из материнского чрева попали на иссохшие земли преисподней. Они слетаются к реке, как насекомые на свет. Они хотят пожить, хоть немного. Но стражи смерти постоянно отгоняют их.
— А другие? — спросил Матео.
— Это те, кто умер насильственной смертью, был вырван из жизни за секунду, стал жертвой несчастного случая или пал от руки убийцы в расцвете сил, в добром здравии. Это самые безумные и самые отважные. Они никак не могут смириться и предпринимают все новые и новые попытки. Они хотят любой ценой завершить то, что не успели сделать, начать жизнь с того момента, когда ее у них отняли. Они ушли из мира внезапно, не попрощавшись с теми, кого любили, и ярость будет клокотать в них всегда.
— Тогда Пиппо должен быть среди них, — сказал Маттео, и горло у него сжалось.
— Нет, — сказал дон Мадзеротти, — твой сын погиб случайно, но что он будет делать в жизни, еще не знал.
— Значит, он среди мертворожденных? — спросил Маттео.
— Тоже нет, — ответил падре.
Маттео поискал глазами, куда стражи смерти отогнали тени мертворожденных, и обнаружил их неподалеку, на вершине холма. Эти маленькие пугливые тени жались друг к другу, словно надеясь согреться. Вглядевшись в них, он понял, что глаза у них не открываются, а рты зашиты. Они ничего не видели и не могли кричать. Некоторые умерли еще в горячем материнском чреве — из-за разорвавшегося плодного пузыря, проникшего в их тельце яда или перекрученной пуповины, вызвавшей удушье. Другие успели услышать стоны материнского тела, увидеть проникший сквозь закрытые веки свет жизни. Успели закричать, задергать ручонками, потом обжегшая их жизнь внезапно решила покинуть их, и они затихли, как мертвые котята.
На холме они громоздились друг на друга, не понимая, где они, но смутно ощущая присутствие рядом себе подобных, — единственное, что могло хоть немного успокоить их в этом мире бессознательных страхов.
Маттео отвел глаза. Смотреть на это было невыносимо. Эти младенцы, которые умерли еще до рождения и никогда не узнают, что такое жизнь, никогда не смогут ни полюбить ее, ни возненавидеть, просто разрывали ему сердце. На этих выкидышей жизни и никто не смог смотреть без содрогания, потому что смысла в этом не было никакого.
— Если хочешь найти сына, — сказал священник, и голос его отвлек Маттео от печальных мыслей, — надо идти в самую сердцевину царства, туда, где смерть собирает покойников.
— Пошли, — откликнулся Маттео.
И они покинули свое укрытие. Позади остались тени, устроившие страшную игру со стражей, пресекавшей все их попытки к бегству, — и никогда ни одной из них, с самого возникновения мира, еще не удалось выбраться из преисподней.
Тень дона Мадзеротти привела Маттео к высокой скале. В ней был пробит огромный вход, словно ведущий в шахту или пещеру троглодитов. Перед скалой росли высокие колючие кустарники, преграждавшие к ней путь.
— Ты должен добраться до входа, — сказала тень.
— А что это? — спросил Маттео.
— Кровавые Кусты, — ответил падре.
Маттео подошел совсем близко к кустам и теперь разглядывал бесконечное переплетение узловатых стволов и колючек. Как только он сделал шаг вперед, ветви вцепились в него. Лицо, ноги и грудь тут же покрылись глубокими царапинами. Как он ни извивался, все было бесполезно. Кое-где на кустах висели куски кровавого мяса, с которых на землю падали черные капли. Маттео посмотрел на эти куски с ужасом.
— Это ошметки живой плоти, — сказала тень дона Мадзеротти.
— Неужели сюда уже приходили живые люди? — спросил Маттео.
— Нет, но каждый мертвец забирает с собой что-то от живых, которые окружают его. Отец отдает частичку себя покойному сыну, овдовевшая супруга — мужу, тот, кто пережил своих друзей, — друзьям. За каждым покойным, попадающим в ад, тянется шлейф из скорбящих по нему. Но этим частичкам живых, этим кровоточащим ошметкам запрещено сопровождать покойника дальше в страну мертвых. Заграждение из колючих кустов цепляет их, и они остаются здесь навечно.
Маттео огляделся по сторонам. Окружавшие его кусты были усеяны клочьями плоти, имевшими самый жалкий вид, словно дары какому-то божку, покровителю каннибалов, или смердящие остатки звериного пиршества. Стало быть, именно здесь завершается путь той частички живых, что продолжает тосковать по покойнику. Наверное, на этих кустах есть клочки и его самого. И Джулианы. Та их частица, что не оставила Пиппо и после смерти. Маттео с большим трудом справился с подступающей тошнотой и взял себя в руки. Потом, приняв решение прорваться сквозь кусты любой ценой, он с яростью ринулся напролом, не обращая внимания на впивающиеся в него колючки. Выбравшись наконец на волю, он даже вскрикнул от облегчения. Перед ним был вход в большой грот, вырытый прямо у скалы.
Его поразила царившая здесь тишина. Словно все звуки поглощала какая-то неведомая сила. Ни скрипа, ни шороха, ни шепота. Постепенно Маттео стал чувствовать покалывание в пальцах. Живот свело, он весь вспотел. Им овладел животный страх. Руки и ноги дрожали, и он ничего не мог с этим поделать. Лоб покрылся холодным потом, дышать становилось все труднее.
— Скорее бы выбраться отсюда, я больше не могу, — шепнул он дону Мадзеротти.
Тень падре приблизилась к его лицу, приникла губами к его уху и стала объяснять, в чем дело, чтобы ему не было так страшно.
— Мы идем по пустым гротам, которые ожидают будущих мертвецов. Поэтому ты так испугался. Они чувствуют наше присутствие и вне себя от нетерпения. Эти огромные гроты скоро переполнятся. Здесь скопятся поколения людей, которые родились уже при тебе. Время идет, и нужно приготовить место для всех. Территория преисподней постоянно расширяется. Появляются все новые и новые гроты. Просторные и высокие, чтобы принять завтрашних покойников. Эта тишина вокруг нас, тишина, которая леденит твою кровь, — это тишина ожидания. Камни ждут своих гостей.
Маттео посмотрел вдаль. В самой глубине громадного грота теплился свет. Увидев его, Маттео приободрился и пошел быстрее.
— Что это там? — спросил он.
Падре не ответил, и Маттео еще больше заторопился, чтобы поскорее выбраться из грота. Вскоре он понял, что грот выходит на что-то вроде террасы. Маттео ступил на нее. Терраса возвышалась над бескрайней равниной, погруженной в полумрак. Маттео оглядел окрестности. Пейзаж был безобразным. Почву словно поразила кожная болезнь. Серого цвета земля, вся в прожилках. Где-то она потрескалась от сухости, в других местах вздувалась пузырями гнилой грязи. Здесь росли лишь искривленные деревья без всякой листвы. Маттео заметил два бурных потока, срывающихся с крутых склонов и потом теряющихся на равнине. В первом копошились сотни тысяч насекомых, которые застилали воду гудящим облаком. Второй, хоть и падал с горы, казался неподвижным. Никакого течения, бурления, ряби. Это стоячая вода, тысячелетия зараставшая тиной.
Вдалеке, в самом центре, на возвышении, похожем на гору из угля, возвышался город. Величественный, грозный город, похожий на крепость. В нем царила полная тишина, он казался безжизненным. Но на самом деле был красив. Маттео видел мрачные, черные, как сажа, дворцы. Пустынные улицы, площади, террасы и сады. Даже ветер не отваживался прогуляться по его переулкам.
— Это цитадель смерти, — сказала тень.
— А она, она где? — спросил тогда Маттео чуть ли не с любопытством.
— Кто?
— Смерть.
— Она везде! — ответил священник. — В каждом темном закоулке. Под каждым камнем, что лежит здесь с незапамятных времен. В летающей пыли вокруг нас и в сковывающем нас холоде. Она везде!
