- Если бы я бьш уверен, что вам будет хорошо на какомнибудь порядочном месте, - восклицал Ельский, - я уж точно подыскал бы вам что-нибудь.
- Вот и чудесно! - Она хлопала в ладоши, но он прекрасно знал, что ни одно его предложение не подойдет, поскольку она станет привередничать. Это место плохо, там работают одни идиотки, то-слишком много денег уйдет на трамвай, третье не подойдет, ибо надо многое уметь!
- Отчего вы не скажете, - злился Ельский, - что просто не хотите!
- Ну какой же вы странный. Я вправду хочу!
Это он-то странный! Ельский про себя призывал бога в свидетели. И затем складывал оружие, делал вид, что принимает ее слова всерьез, опять что-то обещал, отчаивался, понимал, что Кристину ему не переубедить, а тем более не переделать! Надо принимать ее такой, какая она есть, а принять ее такойневозможно! Он тревожился, и это оказалось лучшее, что он мог сделать, ибо Кристине становилось искренне жаль себя. И даже это чувство безнадежности, которое ее охватывало, оборачивалось выигрышем, она вдруг делалась сердечной и более доброжелательной, хотя до этого она отбивала у него всякую охоту обращаться к ней.
- Вы, однако, очень взбалмошная! - взволнованно заявлял Ельский.
- Сумасшедшая! - Она нарочито подчеркивала собственную неуравновешенность, предположив вдруг, будто это самая трогательная ее черточка, и просила Ельского сесть поближе и посмотреть на нее. - Я кажусь такой сумасбродной? - спрашивала Кристина. Тут Ельский обязан был непременно вздохнуть раздругой, покачать головой, после чего в конце концов она позволяла ему поцеловать себя, с минуту сидела спокойно, а затем вдруг: - Излишества до добра не доводят! - кричала или же, расхохотавшись ему прямо в лицо, бросала: - Хватит, а то еще чуть-чуть-и будет слишком!
Всякий раз, когда в подобных случаях на нее нападал смех, Ельский обмякал. Это только возбуждало ее, но лишь до тех пор, пока Ельский хандрил. Мужчины в Ельском Кристина не любила, ибо его в нем она не чувствовала.
А Дылонг все продолжал размышлять.
- Ну, - заговорила она, - каков же будет ваш мужской ответ, - это было выражение из ее репертуара.
Теперь она подстегивала им Дылонга! Поздно! И к тому же от самого принципа еще предстояло перейти к деталям. Увы, переход этот не обещал ничего хорошего. Дьшонг побледнел.
Идея Чатковского и нравилась ему, и нет. Если левые действительно по собственной инициативе нападут на Папару! Ба!
Слишком многого хочешь, сам себя в душе высмеял Дылонг.
Чатковский выяснил лишь то, не торопясь рассуждал он, что какой-то враг Папары (ни кто он, ни как он выглядит, известно не было) не прочь избить Папару. Подобные желания должны обойтись ему порядочной баней, это так. Но, черт возьми, им овладело отчаяние, стоит ли ради этого насаживать на крючок Папару. Дылонга приводило в бешенство любое худое слово о Папаре! За каждое он бил. Папара должен быть неприкасаем, для Дылонга это было догмой. Он выше всех! Если с ним, как хотят коллеги, проделать такой фокус, не приблизит ли это его немного к земле. А может, это анахронизм мышления, которое в переломные периоды всегда затевает с нравственными принципами какуюто странную игру? Только ты откажешься от одного, почуяв в нем предрассудок, тотчас же возникают подобные подозрения и насчет следующего. А плохо, если ни одному из них не суждено избежать такой участи. Дылонг страдал. Никак не мог решить, есть ли тут какой-нибудь предел. Говорек взглянул на его хмурое лицо. Рассмеялся. Сделал вид, что о чем-то догадывается.
- Вслушайтесь-ка в эту тишину, - закричал он. - От огромных усилий душа Дылонга постанывает. Ну-ка, ушки-на макушки!
Дьшонга затрясло, словно больного, с которого сбросили одеяло. Он враждебно и подозрительно посмотрел на Говорека.
- У вас никакой морали. Вам легко!
Говорек огрызнулся:
- А тебе трудно, потому как не знаешь, какую пустить в дело!
Кристина предотвратила ссору.
- Фу-фу, не лайтесь, - пропищала она. Больше всего в жизни она любила собак. Так она считала. В книге своих афоризмов она упоминала о них не раз.
А Дылонг впал в отчаяние, все в голове его перемешалось. Он то и дело принимал твердые решения, но всякий раз-иные! И ничто не предвещало, что он выберется из этого лабиринта.
Может, отложить решение? Он проговорил это вслух и сам же себя обругал. Тут ведь прежде всего речь идет о принципе! Если сегодня он не знает, как выйти из положения, может, будет знать завтра. Это само собой. Но к какому бы решению он потом ни пришел, факт этот уже навсегда ляжет камнем на его душу: он ведь не сразу разобрался в том, где проходит граница между честью и интересами вождя. В их движении вождь был всем! И не знать о нем такой основополагающей вещи значило не знать ничего.
- А говоря конкретно, - Дылонг отходил на запасную позицию, - чего вы от меня-то хотели бы?
- Чатковский тебе уже сказал, - Говорек решил снизить ставки до предела. - Пока что одного человека. Нам нужна ниточка к любой крайне левой группке. Их только подговорить, они соблазнятся, - и потом навести! А мы будем ждать. Есть у тебя кто-нибудь такой, просто вдохновитель, а?
- А это получится? - неудачно попытался отсоветовать Дылонг.
Кристина с наигранным удивлением воскликнула:
- Как вы помолодели! - Это должно было означать, что он совсем ребенок.
Может, он и в самом деле на секунду стал ребенком, когда остро почувствовал-ни за что. Никому из своих людей он и словечка не смог бы сказать о сегодняшнем плане. И до конца жизни не посмел бы взглянуть им в глаза, если бы они знали, с каким легким сердцем он было уже согласился сделать из своего вождя подсадную утку. Сама мысль об этом была ему теперь отвратительна.
- Нет, не вижу никого! - Он откашлялся и еще громче повторил: - Нет у меня таких.
Чатковский усомнился:
- Ни одной свиньи!
- Свиньи есть, - возразил Дылонг. Отрицать этого он не мог. - Только пятачки у них слишком большие и языки чересчур длинные. Для секретов не годятся. А такое дельце, если оно вылезет наружу, произведет на мою молодежь страшное впечатление.
Чатковский спокойно заметил:
- Как, кстати, и на тебя самого!
Дылонг -покраснел. Бывает всего лишь только миг, когда возражение может прозвучать естественно. Дылонг дал маху, он что-то забормотал, вышло фальшиво, да не все и не всё расслышали. Он замолчал и расстроился. Словно все они шли гулять, а он оставался дома один! Ибо они вдруг все повернулись друг к другу, будто его и нет тут. Он подумал о ребятах с Праги, как учитель о детях, разозлившись, что вот он должен с ними высиживать в классах, вместо того чтобы быть со взрослыми.
Схватил Чатковского за локоть и оттащил от тех троих.
- Вам нужно привести человека, - спросил он, - или достаточно назвать фамилию?
Только бы не говорить ни с кем! На это он и сейчас еще не мог решиться. Чатковский понял его.
- Фамилии хватит, - и тем сразу развеял все сомнения Дылонга. - Мы и сами его найдем!
Говорек поспешил с ненужными уверениями:
- Ты останешься в тени.
Дылонгу стало не по себе, но ведь он не мог сказать, что не хотел бы этого. Чатковский отмахнулся от не к месту сказанных слов Говорека.
- Ну, само собой. - И Дылонгу: - Послушай, серьезно, есть у тебя кто на примете?
Дылонг откусил пирожное и буркнул, уставившись в окно.
Вроде как равнодушно, вроде как рассеянно:
- Брат Завиши, не знаю, слышал ты о нем, Фриш...
Чатковский не дал ему договорить:
- Ну конечно же, прекрасно. Он неплохой поэт. Но как переводчик-лучше. Его Мильтон...
- Ты прав, - перебил Дылонг, погруженный в свои мысли. - А вместе с тем тип этот страшно бедствует. Языков знает до черта, теперь вот финский долбит ради какого-то их эпоса, "Калевалы", что ли. Жаль, что произведение это именно ему в руки попало. Плохо кончит. Еврей, чахоточный, чудило, под надзором полиции, книги крал на Свентокшиской, коммунистом когда-то был, во всех камерах Павяка перебывал. Бог знает, когда его выпустили, а он до сих пор и помыться не удосужился.
- Откуда ты все это знаешь? - удивился Чатковский. - Я думал, ты к еврею приближаешься не иначе как с кулаками. А тут такие подробности.
- Знание предмета! - поправил Дылонг. - Сам я с ним не сталкивался. Но фамилию знаю, и не первый день. В нашей картотеке коммунистов он оказался по случаю какого-то процесса. В последнее время мы им особенно заинтересовались. Выйдя из тюрьмы, прекратил всякую деятельность. Охладел. Но связи, несомненно, у него остались. Наверняка найдет вам каких-нибудь энтузиастов, которых можно будет подговорить. А теперь отгадайте, кто ко мне обратился за материалом на Фриша?
Кристина пожала плечами и развела руками.
- Сач! - Одной этой фамилией Дылонг указал присутствующим верное направление. И принялся подробно распространяться насчет стечения разных обстоятельств. - Завиша живет с Черским. Тому это обходится тысяч в пятнадцать ежемесячно.
