– Эгоистка чертова. Тебе ведь наплевать на отца. Ты, кроме слов «я» и «мне», ничего не знаешь. Почему ты не даешь ему шанс? – возмутилась Голубева.
– Шанс на что?
– На счастье. Ведь ты же знаешь, как для него важно твое мнение. Он не женится на мне из-за тебя! Он ждет, когда ты устроишь свою судьбу, чтобы потом начать заново строить свою жизнь. Отпусти его, а? Просто отпусти. Дай ему воздуха. Он задыхается.
– Он что, болен? – медленно произнесла я.
– Он задыхается от отсутствия свободы.
Я это уже слышала… в детстве… Итак, я вернулась к основной траншее, которую небезуспешно рыла в течение определенного количества времени. КС! Папина любовница утверждала, что я не даю ему дышать и ограничиваю его свободу. Сначала задыхалась мама, а теперь папа… Им просто плохо, что у них есть я.
– Ты должна уехать, – огорошила меня Голубева.
– Куда?
– Я не знаю. Придумай что-нибудь. Ты всегда была авантюристкой.
Я дожила до благословенного момента, когда новая жизнь папы выдавливает меня из собственного дома. Мои демоны снова зашелестели в сознании, подсказывая сценарии мести. Я гнала прочь жуткие мысли. Я посмотрела на Голубеву исподлобья, она даже задрожала… Что-то напугало ее в моем взгляде, и она залепетала, отступая назад:
– Ну что ты… Я ведь тебе не говорю, чтоб ты совсем… Отдохни нервы подлечи, развейся. Посмотри на себя?! На кого ты похожа?
– Зачем тебе это?
– А я замуж хочу. Мне уже не 20. И детей пора заводить. Это ты болтанка, залетишь – не побрезгуешь. А я совсем другое дело, – разоткровенничалась моя бывшая одноклассница.
– Но ведь он старый, Марина. Скажи честно, почему ты с ним?
– Я же сказала: я хочу семью.
– А как же школьная легенда про неземную любовь? Как его звали… Эдик?
– Не важно, как кого звали. Сейчас есть Ваня. Все! – взбрыкнула невеста отца.
Я действительно не понимала, зачем красотке Голубевой неудачник Иван Павлович, и хотела выяснить истинную причину. Любовницей я могла ее представить, конечно, с натяжкой, но вот верной супругой – такой перспективы я не видела.
– Все равно не понимаю тебя! – усмехнулась я. – Ты так и не ответила на мой вопрос!
– Ну а тебе Максим зачем? – вопрошала вместо ответа Голубева, гордо вскинув голову.
Я разозлилась на папу. Видимо, ему совсем не о чем говорить с этой дурехой, раз он обсуждает с ней мою личную жизнь.
– Макс – это эксперимент. Мне было любопытно и все.
– Что любопытно? Сможет – не сможет? – не унималась навязчивая невеста.
– Нет. Мне нужно было плечо, мужское, надежное.
– Видишь, оказывается, мы с тобой понимаем друг друга. Спать пора!
– Ты что, у нас останешься?
– Да. Спокойной ночи, – нагло ответила гостья и закрыла за собой дверь.
Мои демоны снова властвовали над моим сознанием. Я терзала образ бывшей одноклассницы и наслаждалась кровавыми картинами. Она была тихоней в школе. Девочка со светлыми волосами и большими грустными глазами. Круглая отличница с примерным поведением. В нее влюблялись одноклассники и безответно сохли по недоступной кукле. Она принимала ухаживание кого-то вне школы. Девчонки ей завидовали, потому что все, кто его видел, как одна твердили, что он самый красивый парень на свете. Его звали Эдуард (всех самых прекрасных мужчин на свете так зовут, я уверена). Ходили слухи, будто любимица преподавателей Марина сделала аборт в старших классах. Тихой сапой… Вот такие люди и опасны, потому что никогда не знаешь, когда получишь под дых. Я все больше ненавидела ее. «КС» – клеймил меня разум…
Я не могла спать, меня терзали мысли. Больше всего возмущал факт, что в спальне родителей теперь новое тело. Я пошла на кухню, чтобы испить чаю. Вдруг раздался звонок телефона. Я взяла трубку и услышала голос моего принца – Эдуарда. Лучик счастья проник в мое темное жизненное царство. Я начала что-то тараторить, весело смеясь. У меня получалось произносить текст легко и непринужденно. Он молчал и слушал весь бред, который я изливала в трубку.
– Это уже неприлично! Я все трындычу, как Трындычиха, а ты меня слушаешь! – сказала я задорно загрустившей трубке. – Я просто обязана задать тебе дежурно– вежливый вопрос: как у тебя дела?
Эдуард тяжело вздохнул и попросил приехать к нему. Было поздно. Но он очень настаивал на встрече. Я предложила альтернативу – встретиться в нашем парке, там, где мы нашли друг друга. Мой заботливый приятель заявил, что на улице слишком холодно, и снова стал умолять приехать к нему домой. У меня было много аргументов не в пользу поездки. Все я не стала перечислять и акцентировала его внимание на самой главной проблеме: ожидание такси может затянуться на долгое время.
Эдуард внял моим мольбам и решил, что, если гора не идет к Магомету, значит, я должна ждать ночного визитера. Мне стало радостно на душе.
В сладостной эйфории, с трубкой в руках меня застал папа.
– Кто звонил? – спросил он, зевая.
– Это мне звонили.
Я положила трубку и хотела сбежать на кухню.
– Такое ощущение, что она здесь, – сказал папа тихо.
– Она, наверное, в ванной.
– Кто?
– Голубева!
– Я не про Марину. Я про Майю.
– Я ж тебе говорила, папа.
Иван Павлович озирался по сторонам, словно маленький мальчик, боящийся ночных чудовищ. Меня забавляли его страхи.
– Может, тебе еще водки выпить? – спросила я весело.
– Лучше снотворное. Спать не могу.
– Снотворного нет. Мама все выпила.
Что-то хрустнуло в коридоре. Папа вздрогнул и замер. Мы смотрели в темноту коридора, но мама не появилась. Отец облегченно вздохнул и прошел к дивану. Я осталась стоять у выхода из зала.
– Ну, давай поговорим. Как у тебя дела на работе? – произнес Иван Павлович, тараща глаза мимо меня в коридор.
– Работаю, – произнесла я, беззаботно пожав плечами.
– Где?
– Все там же.
– Все считаете?
– Считаем.
– Нравится?
– Нет.
– А зачем тогда?
– Из-за денег.
Отец продолжал задавать вопросы, вглядываясь в темноту коридора. Казалось, он сам не понимает, что говорит. Мне так хотелось громко крикнуть, как в американских мультфильмах: «БУ!», чтобы он подпрыгнул до потолка. Но я пощадила его потасканную сердечную мышцу. Он задал еще несколько дежурных вопросов о моей работе, после чего замычал какую-то песню. Я развернулась, чтобы скрыться в кухне и оставить старого меломана наедине со своим репертуаром в зале, но его неожиданная реплика заставила меня задержаться:
– Ты знаешь, Максим очень приятный человек.
Слова сии были сказаны вдумчиво, с каким-то особенным смыслом. Я смотрела на покореженного жизнью отца и хотела понять, что вкладывает он в восхищение моим немолодым любовником. Что-то липкое было между строк, я почувствовала, что предстоит неприятный диалог.
– Может, вы с Максом подружитесь? – произнесла я с вызовом.
– Думаю, что подружимся. – Папа продолжал завывать мотив какой-то знакомой песни.
– И будем встречаться семьями: ты с Маришей и я с Максом!
Я готовилась к очередному семейному скандалу. Тема Голубевой была слишком животрепещущей. Странный хруст повторился, но на этот раз намного громче. Я вздрогнула и в два прыжка вскочила на скрипучий диван, оказавшись рядом с папой. Вытаращив глаза в коридорную бездну, я пыталась разглядеть призрак Майи.
– Это мама, – прошептала я с уверенностью и почувствовала холодок внутри.
Мое волнение, видимо, передалось и родителю. Иван Павлович визгливо вскрикнул «Я сойду с ума!» и с видом супермена смело встал с дивана.
– Пойду посмотрю, – произнес папа глухим голосом, замешкавшись у выхода из гостиной.
– Не надо, – выдохнула я, услышав очередные потусторонние звуки.
Несмотря на мой протест, папа ринулся в коридор, и бездна прихожки поглотила его. Время замерло. Я прислушивалась. Иван Павлович шаркал тапками по коридору. Я услышала его ворчание: свет никак не включался. Мне мерещились уродливые лица, искаженные жуткими усмешками. Они дразнили меня, раскрывая страшные пасти… Наконец коридор заморгал и избавил от страшных видений. Да здравствует электричество! Замок в двери недовольно закряхтел… Затем я услышала голоса.
– Это к тебе, – сказал папа с облегчением, вернувшись в гостиную.
Лоб его покрылся испариной, видимо, путешествие через темный коридор далось ему нелегко. Я предположила, что это Максим.
– Нет. Это Эдуард, – сказал папа, вытирая тыльной частью ладони пот со лба. – По крайней мере, он промычал, что его так зовут.
– Да, действительно! Я его жду! Почему не заходит?
– Он не может зайти. Он лежит возле двери пьяный в хлам. Пойдем, поможешь затащить его.
– Как же он добрался? Он ведь за рулем! – спохватилась я и побежала к властителю моих дум.
Эдик полулежал возле нашей входной двери. Лицо его было искажено уродливой гримасой. На куртке блестели остатки непереварившейся пищи. Я с трудом узнавала в пьяном чудовище моего прекрасного принца из осеннего парка. Но, как ни странно, он не был мне противен. Наоборот, я смотрела на его беспомощность с умилением.
