— Что нового в небесах, Ульген?
И он отвечал мне:
— Так же как и на земле — ничего.
Потом я перестала спрашивать, поскольку слышала одно и то же. Рекой шел сквозь меня род людской и ни на одном человеке сердце мое не остановилось. Давала жизнь легко, забирала — еще легче. Жертвы их, мольбы и заклинания мне прискучили…
Но однажды сказал мне верхний бог:
— Я вижу тень, непохожую на других — я вижу все: руки, ноги, пальцы, волосы на голове, вижу рост и нездешнюю стать. Это был ты, мальчик… Сердце мое остановилось на тебе. Тогда я сказала верхнему богу:
— О, Ульген, отдай мне его.
— Это яркая тень! Помнишь ли ты, что такое яркая тень? — спросил настороженно верхний бог.
Но все же, я умолила его, заговорила сладкой речью опасения Ульгена.
— Отдай мне ее скорее, отдай прямо сейчас, чтобы никто из других бесплотных не узнал о нем, и не отправил в мир с дурной судьбой, — так я говорила верхнему богу. — Клянусь, я сохраню в тайне то, что ты сделаешь для меня.
Ульген сделал, как я просила — и ты родился. А знаешь ли ты, почему я выбрала тебя? В тебе была сила, крепкая суть, какой не было ни у кого из тех, кто пачкал своими тенями небо. Сила дается свыше, она зарождается на небесах, которые над головой Ульгена. Эти небеса недоступны людям и даже многим бесплотным. Когда-то с тех небес спускались на землю великаны и богатыри. Но чем больше давалось им силы, тем страшнее доставалась судьба. Они бились с чудовищами, а когда те были истреблены, сражались среди людей, за то или другое племя, и всегда погибали. Люди возвеличивали их, слагали им гимны, даже называли богами, но сами не становились ни лучше, ни сильнее. И тут я увидела тебя… Промедли я немного и тебе, наверное, тоже досталось бы какое-нибудь чудовище, или нашествие иноплеменных и славная смерть вместо награды. Но я не желала славной смерти. Я хотела посмотреть, как выглядит человек счастливый от рождения и до конца дней. В тебе была большая сила. Сила легко удовлетворяла всякое твое желание, и поэтому ты не страдал. Твое молодое сердце хотело славы — и ты ел славу досыта, тело требовало любви — и тут же получало ее. В конце концов, ты стал почти равнодушен к тому, из-за чего убиваются люди. Я радовалась. Боги не успели дать тебе высокое предначертание, и это сохранило тебя от преждевременной смерти и мук, ведь всякий, кто возвышается над людьми и ведет их — мученик. Почти младенцем ты научился тому, чем другие овладевают только после многих лет обучения и побоев, и тем уберегла твою детскую душу от обид, унижений и затаенной мести. Я дала тебе родиться в простой семье, чтобы твои способности молва приписывала милости богов, а не родовой славе. Той же молве я скормила твоего отца — утопила его в болоте… Ты хоть знаешь, кто был твой отец?
— Я не помню его, — сказал Мэбэт.
— Плюгавый, плешивый, низкорослый, чем-то похожий на старого Пяка. Я сама просила болотного Йенка, чтобы он забрал его к себе. А когда слава любимца божьего побежала впереди твоих нарт, родился слух, что твоя мать переспала с кем-то из бесплотных. Теперь ты понимаешь, как я любила тебя?
— Понимаю, — бессмысленно ответил божий любимец.
— Но ведь это еще не все. Стоит появиться в среднем мире новому человеку, как просыпается нечисть и требует дани. Духи, приносящие болезнь, безумие, голод, недобрую охоту, духи ужаса, мести, проклятия — все они требовали тебя. Они выли, вопили, извивались в нетерпении отведать от тела твоего, и от твоей души. Но я не подпускала их к тебе: и когда уже не могла сдержать их голод — откупалась от них. Знаешь, чем я откупалась? Твоими детьми, кости которых ты хоронил в дуплах деревьев, врагами, которых ты побеждал, твоими родичами, которые болели и умирали… Я говорила им: ешьте, грызите, жрите то, что около Мэбэта, но самого Мэбэта не трогайте. Потому что я ждала… Ты знаешь чего я ждала? Нет, ты даже не догадываешься…
В конце концов, я откупилась от них твоим сыном, Хадко. Мой Старик разорвал ему спину, а потом дал убить себя — и это был последний мой шаг. Но и после этого ты так и не понял, чего я ждала от тебя — я ждала благодарности. Ибо жертва, принесенная тобой, была бы для меня сладким благоуханием, а не тем прогорклым дымом, которым ублажал меня этот серый род. Ты один стоил их всех, на тебе остановилось сердце Матери. И ты не понял этого, не захотел понять. Ты входил в нечистый чум, ты не вспомнил меня даже шерстинкой от той добычи, что шла к тебе. Ни разу ты не бросал рукавицы под ноги жене, ни разу не испытал стыда и позора, потому что удача тенью шла за тобой. Но ты все приписал себе, своей силе и тем огорчил Мать, неблагодарный мальчик…
— Разве силу мою дала мне ты, а не высшее небо? — с осторожной дерзостью сказал Мэбэт.
Вода всколыхнулась и побагровела:
— Что твоя сила, щенок, без моей помощи? Богатырей сжирали болезни, превращая их в мешок костей. Бильгет, выходивший один против целого войска, сам подставил свое сердце под стрелы врага — потому что измучилось сердце… И ты бы сгнил, как трава. Потому что сила человека — пустой ветер. Моему Старику было бы так же легко убить тебя, как ты убил его. Но все было по моей воле и вот теперь ты стоишь передо мной. Твой сын погиб и мне больше нечем откупаться от духов — слышишь, как воют они, как они голодны по тебе, послушай!
Мать замолчала, и сосны перестали шуметь, и даже легкий плеск воды исчез. В тишине услышал Мэбэт протяжный, почти жалобный звук — будто старая собака, выброшенная хозяином, скулит от голода и жалости к себе. Звук длился, плавал в его ушах, становился тяжелее, и скоро от этой тяжести стало черно в глазах Мэбэта, будто огромный валун возник в его голове, раскаляясь и разрывая ее изнутри.
Обхватив голову руками он рухнул на колени, повалился навзничь, и сил его хватило только прохрипеть: «Хватит…».
Вдруг стихло все, исчезли тьма в глазах и тяжесть в голове.
Мать и Старик молчали. Мэбэт поднялся и принялся отряхивать одежду, будто лежал на палых иглах и листве — хотя ни листвы, ни игл не было.
— Это эхо, — сказал Старик, — только эхо голосов…
Мэбэт молчал.
Еще раз спросила Мать:
— Так ты просишься обратно, в мир?
— Да, — ответил за него Старик, — он хочет обратно. И просит много…
— Избалованный мальчик, — вздохнула вода, сделавшись бледно-лиловой. — Сколько же ты просишь? Трех дней — чтобы добраться до своего становища и умереть дома тебе хватит?
— Он просит много, — повторил Старик. — Он хочет дожить до того дня, когда его внук…
— Внук… — эхом произнесла Мать.
— Когда его внук сможет повторить семь шагов своего отца и делать все, что положено взрослому мужчине.
— Внук, — вновь произнесла вода. — Светлоглазый Сэвсэр, мой подарок тебе…
Напевный голос вдруг налился тяжестью.
— Мой последний подарок тебе, мое последнее послание тебе. Тебе — на ком остановилось мое сердце! Я послала его, чтобы разбудить твою неблагодарную душу, но она так и не проснулась. Ты чтил богом себя, и принял внука за свое божественное продолжение. А ты человек, всего лишь человек, развлечение духов и сладкая пища червей — ты и здесь не вспомнил обо мне!
Мэбэт упал на колени.
— Клянусь, я принесу тебе жертву, самую великую и щедрую жертву, я воздам тебе за все, что ты сделала для меня.
Слова его были наполнены настоящим, прежде неведомым ему, страхом.
— Теперь ты говоришь совсем как человек, — сказала Мать и Мэбэт растерялся, пытаясь понять, что в этом голосе — печаль, или тожество сильного над бессильным.
В опустевшей душе искал Мэбэт остаток силы, чтобы заговорить вновь. Он молчал, стоя на коленях. Молчала Мать, молчал Старик.
Наконец, слово созрело в душе Мэбэта — чужое, незнакомое — горячим паром вышло из него слово поклонения.
— О Великая… великая, о безначальная, о бесконечная… всевластная, всеблагая… милосердная… Мать утра… Мать живых…
Мэбэт говорил — и образ женщины все явственнее проступал в просветлевших водах.
— Прости, я не умею молиться, некому было научить меня этим словам. Мать ушла, когда я был совсем молод. Кто бы мог сказать мне, что все от тебя? Что всем я обязан тебе?..
— Не лги. Этому не надо учиться — ведь ты уже молишься. Только гордость не давала тебе произнести эти слова раньше. Твоя мать, как могла, благодарила богов за тебя, мальчик, и ты видел это. Она не знала, кого именно благодарить, поэтому молилась всем бесплотным — и добрым, и злым, и мне в их числе. Твоя мать, простая женщина, не знала заклинаний, волшебных плясок и тайной мудрости. Но она была благодарна, пойми, благодарна… Знай: из всех молитв, первой на небеса приходит молитва благодарения. А люди вспоминают о богах, когда им плохо: они падают на колени, как упал ты, и просят отогнать горе… Люди неблагодарны, а ты более всех. Скажи, хоть раз благодарность грела свое сердце?
