– Вот что случилось, – протянула тетушка Оима, – нет, с ней не все в порядке. Она сидит в шкафу и отказывается разговаривать со мной. Думаю, она серьезно расстроена.
– Что будем делать, если девочка откажется выходить?
– Мы должны убедить ее так не делать.
– Иди домой и сделай все, что в твоих силах, чтобы вытащить ее из шкафа.
Я пришла к выводу, что получила отомэ за то, что плохо старалась, и что нужно лучше танцевать. Так что прямо там, в шкафу, я стала снова репетировать танец, который учила, и тот, который уже выучила. Я тренировалась часами. И продолжала говорить себе, что надо сконцентрироваться. «Если я хорошо станцую завтра, старшая учительница будет так поражена, что, может быть, забудет об отомэ», – думала я.
Но, как во многих других ситуациях в Гион Кобу, не все было так просто. Невозможно было вернуться в класс, будто ничего не случилось. Не имело значения, кто совершил ошибку. Я получила отомэ, и теперь нужно было подать прошение о восстановлении меня в качестве студентки. Мы всей толпой двинулись в Шимонзен. Мама Сакагучи, тетушка Оима, учительница Казама, Старая Меани, Яэко, Кунико и я.
Мама Сакагучи поклонилась и обратилась к старшей учительнице:
– Я очень сожалею о той неприятности, которая произошла вчера. Мы очень просим позволить Минеко продолжать занятия в вашей уважаемой школе.
Никто не произнес ни слова о том, что случилось в действительности. Причина была неважна. Важным было, чтобы каждый сохранил лицо, а мне разрешили продолжить занятия.
– Хорошо, мама Сакагучи, – ответила старшая учительница, – я сделаю так, как вы просите. Минеко, – обратилась она ко мне, – покажи нам, пожалуйста, то, над чем ты сейчас работаешь.
Я станцевала «Наблюдение за цветением сакуры», а потом, без спросу, я исполнила «Вишневый цвет в ночи». Я сделала это хорошо, и, когда закончила, в комнате наступила тишина. Посмотрев вокруг, я увидела разнообразие эмоций, отобразившихся на лицах присутствующих.
Меня удивило, что мир взрослых чувств столь сложен.
Теперь я понимаю, почему старшая учительница использовала отомэ в качестве жесткого инструмента своей власти. Она давала мне отомэ, когда хотела подтолкнуть к следующему уровню совершенства. Она сознательно использовала террор отомэ, чтобы закалить мой дух. Это было испытание. Вернусь ли я, став сильнее? Или сдамся и уйду? Я не считаю, что это правильная позиция, но в моем случае такие методы всегда имели действие.
Старшая учительница никогда не давала отомэ посредственным ученицам, а только тем, кого она готовила для ведущих ролей. Единственным человеком, кто действительно пострадал от моего первого отомэ, была та учительница, которая неправильно научила меня. Ей так никогда больше и не разрешили быть моей наставницей.
Официально мое удочерение было утверждено 15 апреля 1960 года. К тому времени я уже жила в Ивасаки окия пять лет, и смена статуса не особо повлияла на мою повседневную жизнь. Кроме того факта, что теперь я спала на втором этаже в комнате Старой Меани.
Я прошла весь путь через мостик. Дом моего детства остался позади. Впереди лежал мир танца.
Единственным приятным событием, связанным с пребыванием в Ивасаки окия Яэко, были визиты ее младшего сына Масаюки. Как-то Старая Меани спросила Масаюки, какой подарок он хотел бы получить на свое тринадцатилетние. Он был очень прилежным учеником и признался, что больше всего хотел получить в подарок «Всемирную энциклопедию».
Девятого января, в свой день рождения, он пришел в Ивасаки окия, и Старая Меани торжественно вручила ему свой подарок – долгожданную энциклопедию. Масаюки был на седьмом небе от счастья. Мы могли часами сидеть в домике для гостей, листая заполненные описаниями всяческих интересных вещей страницы книги.
Обыкновенно японская приемная включает в себя альков, называемый токонома и всегда красиво украшенный. Как правило, украшение состоит из свитка с изображением сезонных мотивов и живописно составленной икебаны в подходящей вазе. Я до сих пор помню свиток, висевший в токонома в тот день. На нем была новогодняя картинка – первые лучи восходящего из-за гор утреннего солнца. Подушки, на которых мы сидели, были обтянуты мягким коричневым полотном. Летом же их всегда обтягивали прохладным голубым шелком.
Шесть дней спустя, приблизительно в одиннадцать утра, зазвонил телефон. Как только я услышала звонок, у меня появилось нехорошее предчувствие. Откуда-то я знала, что случилось что-то очень плохое. Позвонил мой отец и сообщил, что Масаюки пропал. Этим утром он ушел в магазин, чтобы купить тофу на завтрак, и до сих пор не вернулся. Поиски продолжались уже несколько часов, но результата все еще не было.
В это время Яэко присутствовала на ленче, организованном для нескольких иностранных консулов в «Нётэй» – изысканном ресторане, имеющем четырехсотлетнюю историю, около Нана-зендзи. Я сообщила отцу, где она, и мы вместе с Томико и Кунико помчались домой.
Когда мы прибыли на место, вся округа была заполнена большим количеством полицейских и пожарных, обыскивающих канал. Полицейские уже обнаружили следы ногтей на его крутом берегу. Галька вокруг этого места была раскидана. Из всего этого власти заключили, что Масаюки упал в канал. Несмотря на то что тело так и не было найдено, они пришли к выводу, что Масаюки утонул: вода была настолько холодной, что никто не выдержал бы в ней и нескольких минут.
Мое сердце остановилось. Я не могла поверить в происходящее. Тот самый канал, который давал нам моллюсков для мисо-супа, тот самый канал, на берегах которого пышно цвела сакура, тот самый канал, который защищал наш дом от остального мира. Он поглотил моего друга. Больше чем друга. Моего племянника. Я оцепенела от ужаса.
Родители пребывали в шоковом состоянии. Отец очень любил внука, и я не могла смотреть в его полное боли лицо. Мне очень хотелось его утешить, но я больше не была его дочерью. Я видела своих родителей впервые за два года, впервые после того дня, как в зале суда я провозгласила, что хочу быть Ивасаки, а не Танака. Меня охватило странное чувство. Я совсем растерялась и не знала, что должна делать. На мгновение мне захотелось умереть вместо Масаюки.
Яэко вернулась домой только после того, как закончился ленч. До сих пор я не могу понять, как она могла продолжать сидеть в ресторане, есть блюда и вести умные разговоры, уже зная, что ее сын пропал. Я хорошо знакома с тем залом, в котором она была. Его окна выходят в сад. В саду есть небольшое озеро, в него впадают несколько ручьев. Эти ручьи текут из канала, отнявшего жизнь у ее сына.
Яэко явилась приблизительно в три часа. Она ткнула в меня пальцем и завопила, как ненормальная:
– Это ты должна была умереть! Это должна была быть ты, ты – мерзкое ничтожество! А не мой Масаюки!
В тот момент я была полностью с ней согласна. Как же мне хотелось поменять свою жизнь на жизнь Масаюки. Сестра обвиняла во всем моих родителей. Да они и сами винили во всем себя. Это было ужасно.
Я старалась быть сильной. Мне казалось, что именно этого ждет от меня мой отец. Он бы не хотел, чтобы я позорно плакала. И тетушка Оима тоже. Они оба предпочли бы, чтобы я полностью владела собой. Так что я решила сдерживать свои эмоции, чтобы не уронить честь обеих семей одновременно.
Мне было необходимо быть сильной.
Вернувшись в окия, я не позволила себе спрятаться под защиту шкафа.
Тело Масаюки нашли неделю спустя. Течением его вынесло в реку бассейна Киото и понесло на юг к Фушими. Мы, как принято, выстояли бессменную вахту у его тела и похоронили.
Городские власти поставили зеленый забор по всей длине набережной канала.
Это было мое первое столкновение со смертью.
И один из последних визитов в дом моих родителей. Ненависть Яэко ко мне усиливалась. Теперь, каждый раз сталкиваясь со мной, она шипела: «Это ты должна была умереть». Я сохранила энциклопедию. Каждая ее страница словно хранила следы пальцев Масаюки. Внезапно меня заинтересовала смерть. «Что случается, когда умираешь? Где теперь Масаюки? Существует ли путь, по которому и я могу туда попасть?», – думала я все время. Я была так занята этими мыслями, что забросила уроки. В конце концов я начала расспрашивать об этом всех пожилых соседей. Они были ближе к смерти, чем молодые. Может, кто-нибудь из них мог мне ответить на мои вопросы.
Я спросила и у продавца овощей, и у дядюшки Хори, учителя каллиграфии, и у мистера Номуры, садовника, и у оператора котельной, и у мистера Суганэ, работника прачечной. Спрашивала у всех, кого только можно, но никто не мог дать мне исчерпывающий ответ. Я не знала, куда и к кому можно еще обратиться.
Между тем наступила весна, а вместе с ней приближались вступительные экзамены. Старая Меани хотела, чтобы я поступила в престижную школу, при Женском колледже Киото, но я не могла ни на чем сосредоточиться. В итоге я поступила в обычную школу для подростков, находившуюся рядом с домом.
