– Даже если у меня получится, потом этот канал обанкротится, или его закроют, или что-то в этом духе обязательно случится!
– С твоим-то телеканалом уж точно ничего не случится.
– Я больше не хочу быть молодым дарованием, будущей звездой!
– Ты ею не был, чувак!
– Был!
– Будешь, ты хотел сказать?
– Я ничего не хотел тебе сказать, урод! Это ты сказал!
– Ты сдохнешь здесь...
– Скорее я сдохну там!
– Это верно, здесь ты сдохнешь медленнее.
– Я БОЮСЬ!!!
– Купить тебе ксанакс? Только вот у меня с наличными сейчас туго, а у тебя?
– Fuck you!
– O-o-o, please, do me a favor...
Я вернулся домой в одиннадцать. Через несколько минут после моего возвращения из спальни вышла Хелен.
– Привет! – Она поцеловала меня. – Ты давно проснулся? Ты так ворочался всю ночь!
– Я? – Ее губы показались мне какими-то особенно сухими. Я выдержал паузу, чтобы удостовериться в том, что Хелен в самом деле не заметила моего отсутствия. – Я... нет, не очень. Вообще-то да... в смысле, спалось плохо. Еще голуби эти...
– Что голуби? – Она полезла в холодильник.
– Ну или чайки! Одним словом, птицы очень кричали.
– Да? – Хелен приподняла жалюзи и посмотрела в окно. – Странно. Погода хорошая, море, скорее всего, спокойное, чего бы им кричать?
– Действительно странно. – Я достал сигарету, не зная, что ответить. – Может, они чувствуют шторм, или ветер поднимется и всякое такое?
– Тебе когда нужно быть на студии? Может, успеем выпить кофе на пляже?
– Кофе на пляже? – уточнил я и изобразил страдальческую гримасу. – Нет, дорогая, сегодня не получается, прости. Я бы очень хотел, но... пойду собираться.
– Скорее бы суббота, правда? Мы проведем на море целый день, с нами поедут...
– Правда! – ответил я уже из комнаты. Кто поедет с нами в субботу, я уже знал наизусть.
Я огляделся по сторонам и поймал себя на мысли, что чувствую себя как в гостиничном номере, из которого нужно выписываться. Достал из ящика стола российский загранпаспорт и кредитную карточку, на которой были астрономические накопления, сделанные мной за последние два года. Около пяти тысяч евро.
– Я вспомнила, как Ханс напился в прошлые выходные на пляже! – смеялась Хелен из кухни. – Он такой потешный, этот Ханс! Помнишь, как он изображал медведя?
– Конечно! – Я наигранно засмеялся. Паспорт. Кредитные карточки. Что еще?
– Интересно, он приедет завтра?
– Обязательно! – «И завтра, и через неделю, и через две. И опять будет изображать медведя». – Ханс очень смешной парень, хочешь, я ему позвоню?
– О, было бы здорово! А Лаура готовит всем большой сюрприз, представляешь?
– Какой же, милая? – Футболка с принтом из ядовито-зеленых грибов, солнцезащитные очки Cuttler & Gross в черепаховой оправе. Еще одни, такие же, но с простыми стеклами. Положил все это в рюкзак.
– Она обещала показать всем своего нового парня. Говорит, он футболист в каком-то клубе первого дивизиона.
– Ух ты, здорово! Я обожаю футбол! – Я прошел в спальню, выдвинул бельевой ящик и молниеносно собрал свое нижнее белье, потом быстро пробрался в ванную и достал еще кое-что из корзины. Ненавижу оставлять у девушек свое белье. Говорят, это портит карму.
– Слушай, а у русской сборной голландский тренер, да? – Хелен наконец вышла из кухни, и теперь мы стояли нос к носу. Она держала в руках чашку кофе, я – рюкзак.
– Ага. Может, он нас научит играть, а? – Свободной рукой я обнял Хелен за талию и прижался губами к ее шее.
– Не сейчас, милый. – Она наигранно отстранилась.
– В смысле? – не понял я.
– Ты опоздаешь на студию, а я – в университет.
– А... ну да. Конечно... – Я нырнул обратно в комнату.
– Ты во сколько сегодня освободишься? Как всегда в пять?
– Думаю, да. – Что еще? Что еще? Бонг! Конечно! Таких там точно нет. Сунул его в рюкзак и пошел в прихожую. Бросил на руку ветровку, влез в кеды. У двери стояли еще одни, черные. Повертел в руках рюкзак. Нет, не влезут.
– Сегодня мы ужинаем с моими родителями, милый, ага?
– В семь, ага? – улыбнулся я. – Но лучше приехать в половине восьмого?
– Точно. – Она подошла ко мне и чмокнула в губы. – Счастливо!
– Пока!
На тумбочке в прихожей остался лежать фотоаппарат. В последнее время я много снимал. Несколько секунд подумав, я стал открывать дверь. Зачем мне фотоаппарат? Надеюсь, фотографировать теперь будут меня. Часто.
Через сорок минут электричка довезла меня в Скипхол. Раза с пятого дозвонился до Антона.
– Алло-о-о-о, – промычала сонная скотина.
– Встреть меня в Москве, через четыре часа в Шереметьево.
– В смысле? – зевнул Антон. – Я чего-то не врубаюсь, а сколько сейчас? Ты куда в такую рань собрался?
– Еще довольно рано для мастеров искусств! – съязвил я. – Я лечу в Москву, врубаешься, придурок?
– Ты?! В Москву?! А... А!!! – дошло наконец до Антона. – Решился все-таки?
– Подумал, как же вы справитесь без меня, бездари!
– Ого!
– Короче, вылетаю через час.
– А можешь мне спейскейк привезти, и семян, там есть лавка в Амстердаме...
– Я не в Амстердаме, это первое. И потом, с каких это пор звезды молодежных ток-шоу стали на посылках у режиссеров второсортных сериалов? Уже было объявлено по радио? Я как всегда что-то пропустил?
– Э! Ты еще не звезда, придурок!
– Все зависит от того, как себя позиционировать!
– В таком случае закажи себе такси или лимузин, зайка!
– Короче, через четыре часа в «Шарике»!
– Цветы, виски, наркотики? Кто должен встречать у трапа? Блондинка или брюнетка? Или обе? – Антон давится смехом.
– Не надо этого московского пафоса. Все-таки я человек европейский, зайка! – растягивая слова, отвечаю я.
– Будет исполнено!
– И вот еще что, – я задумываюсь. – Сделай так, чтобы ни одного интервью по приезде. Не надо всех этих напомаженных геев с камерами и молескинами. Я должен осмотреться, прийти в себя и все такое...
– Узнаю брата Колю! – ржет Антон.
– Чао, сладкий! – смеюсь я в ответ.
Я стоял перед входом в аэропорт и курил свой последний легальный джойнт на этом берегу. Мне позвонил Марко, наш студийный режиссер.
– Ты скоро будешь в студии?
– Через сорок минут, – сверился я со временем вылета в билете.
– Как думаешь, какую заставку сделать для сюжета с рыбаками? Диаграмма с зарплатой? Темпы роста улова?
– Лучше много рыбы на берегу. Груда мертвой рыбы...
– Рыбы? Где же мы ее столько возьмем?
– Не знаю, Марко, где-то можно раздобыть, я думаю. – Начали объявлять посадку. – Я перезвоню, окей?
– Окей, – растерянно ответил Марко.
Я докурил, вытащил из телефона голландскую симкарту и выкинул в урну. Через пятьдесят две минуты я смотрел из иллюминатора на море, порт, бегущие по дорогам автомобили и пытался понять, видно ли отсюда Гаагу? В наушниках играл Radiohead – «Just», а стюардессы предлагали пассажирам сок и минеральную воду. Погасло табло «Пристегните ремни». Я закрыл глаза и почувствовал, что засыпаю.
«You do it to yourself, you do, that’s what really hurts is, – заходился Том Йорк, – you do it for yourself just you, you and noone else...»
Потом была посадка. Длинная очередь на паспортный контроль, пограничница с усталым лицом, которая посмотрела на отметку с датой вылета, долго соображала, сколько же я отсутствовал, потом подняла на меня глаза, будто хотела выразить соболезнования по поводу какой-то моей утраты, и с размаху влепила штамп о пересечении границы.
Я неспешно миновал таможенный контроль и вышел на улицу. Родина смотрела на меня глазами таксистов и нервно курящих ментов. Родина предлагала мне «в центр, недорого», и осведомлялась, не забыл ли я багаж. «Прием в Шереметьево закрывают конкретно, не успел покормить голубей», – услужливо подсказала память. Я нервно поежился, будто уже, не успев прилететь, нарушил какой-то закон.
Антон стоял, прислонившись к столбу, и читал книгу. Объятия. Банальные приветствия. Машина. Пробка при выезде на Ленинградку, пробка на въезде в Москву, пробка на Тверской. Я вижу себя словно со стороны, впитывающим новости, которые сообщают радио и Антон, как натуральная губка. Ничего особенного.
Чумазые дети все еще продают поддельные часы на перекрестках, девицы у входов в рестораны кривляются, изображая, как проститутки ловят машину. Поворот за Политехническим, афиша на стене дома сообщает, что в каком-то клубе состоится концерт группы «Наркотики».
«Надо же, – думаю я, – то, о чем раньше рассказывали анекдоты, теперь пишут на афишах. Что-то здесь изменилось, чувак, что-то здесь изменилось, пока тебя не было».
– Ты вообще меня слышишь? – перекрикивает радио Антон.
– Неа, – лениво отвечаю я.
Визг тормозов, убитая «шестерка» чуть не пропарывает нам бок. Антон орет на филинообразного кавказца, который извиняется руками. С заднего сиденья «шестерки» выпрыгивает мужчина с кейсом, в строгом костюме, перебегает дорогу и садится в припаркованный «Рейндж Ровер». Сбоку, сзади и отовсюду одновременно начинают сигналить машины. Мент, стоящий метрах в пятидесяти впереди, поворачивается спиной.
