Чтобы позвонить, надо было надевать толстые шерстяные носки и кофту, потому что на лестнице нещадно дуло, и легкомысленные мамаши, бегавшие к телефону в халате и шлепанцах на босу ногу, рисковали застудить придатки.
Теперь у Люды и душ, и биде, и телефон были прямо в палате.
Джонсоны навещали ее каждый день, и никто их не гнал прочь за то, что они нарушают стерильность. Оказалось, что синие лампы, развешанные в палатах и в коридорах, борются с микробами гораздо лучше вонючей хлорки. Достаточно включать их два раза в день на пять минут.
Мало того: когда пришло время Люде рожать, Джонсонов пустили в родильную палату. И стерильность от этого не пострадала.
Люда почти не помнила, как рожала Лидку. В памяти отпечаталось только, что было очень больно и страшно. Люда плакала и звала маму, пока пожилая акушерка не прикрикнула на нее. Акушерка была строгая, и Люда при ней звать маму боялась. Но плакала все равно.
Кроме раздирающей боли, она запомнила ощущение невероятного облегчения после того, как красную, орущую Лидку унесли куда-то, едва показав ей. Люда лежала на столе и наслаждалась тем, что все кончено, уже не будет больно, а акушерка больше не станет ее ругать.
Сейчас Люда была готова к боли. Она твердо решила не орать и вести себя прилично. Но оказалось, что терпеть схватки не обязательно. Люде просто ввели обезболивающее.
Когда родился Лысик, которого американцы упорно называли Люисом, его тут же обтерли, завернули в нарядную голубенькую пеленочку и дали Джейн. Джейн прижимала Лысика к себе, смеялась и плакала одновременно, обнимала Сэма, врача, Люду, показывала ей, какой Лысик красивый…
Когда Джейн сунула Лысика Люде, та тоже обняла его. Совсем рядом с носом оказалась макушка Лысика. У него были очень мяконькие тонкие волосики, смешной сморщенный нос и тоненькие пальчики с крошечными коготками. Люда посмотрела на него и в голос заревела.
* * *
Утро понедельника и всегда-то не самое нежное. Но после переезда это был совершеннейший сумасшедший дом.
Сенька орал, потому что на раскладушке не выспался, хотел «Сникерс», играть на компьютере и не желал идти в детский сад. Сашка металась по дому и тоже орала, потому что ей нечего было надеть, к тому же она отказывалась везти Сеньку в сад и хотела, чтобы он заткнулся.
Я выдала Сашке водолазку, в которой сама собиралась пойти на работу, пообещала Сеньке два сникерса, если он согласится замолчать, и дала себе слово оторвать Натке голову, если Сашка опоздает на контрольную по алгебре из-за того, что ей пришлось везти племянника в садик. Мы с дочкой договорились, что она перейдет в новую школу в этом районе после зимних каникул, а пока ей придется ездить на метро в старую. Слава богу, садик Сеньки был там рядом. В общем, детей я кое-как выпроводила. Теперь надо найти какую-нибудь одежку, чтобы не ехать на работу в пижаме.
Все воскресенье мы с Сашкой распаковывали коробки, но, разумеется, в понедельник с утра оказалось, что самые нужные — с одеждой, шарфами, перчатками и теплой обувью — так и стоят нераспакованные, причем неизвестно, в какой из коробочных пирамид. Наверняка нужная коробка по закону подлости затесалась куда-нибудь в самый низ самой дальней пирамиды Хеопса в качестве краеугольного камня, так сказать. Я кое-как вытащила нижнюю коробку из самой высокой кучи (отчего вся куча поехала на сторону и рассыпалась на отдельные коробки, коробчонки и коробуськи — видать, моя и впрямь была краеугольным камнем). Но закон подлости на сей раз сработал как-то криво. А может, я просто выбрала не самую высокую пирамиду. Короче говоря, в коробке, которую я таки вытащила, вместо необходимых свитеров оказались парадные хрустальные рюмки и еще какая-то совершенно ненужная сейчас хозяйственная дребедень.
Времени на вторую попытку уже не было. В итоге я отправилась на работу в нелюбимом мятом пиджаке, который выглядел к тому же так, будто его корова жевала — утюг, разумеется, тоже куда-то запропастился. Наверное, я найду его ближе к Новому году, когда буду искать елочные игрушки.
Добираться пришлось общественным транспортом — моя «Хонда» окончательно вышла из строя. Счастье, если я на ней доеду до сервиса. Впрочем, за сервис сейчас все равно нечем заплатить. Да и наплевать! Зато мы все же переехали. И кухня у нас такая просторная, что поместились и Машка с Павликом, и Сашка с Сенькой, и я, и еще место осталось. И вечером, перетаскав наконец из машины все барахло, мы пили чай с тортом, усевшись кто на коробки, кто на подоконник. А потом, уже в ночи, мне даже удалось принять душ, потому что в новой квартире горячая вода льется круглосуточно. Красота, да и только! Спать, правда, очень хочется, и пиджак у меня мятый, но это все ерунда.
В коридоре мне навстречу шел Плевакин. Анатолий Эммануилович на ходу листал материалы какого-то очередного дела. Он был насуплен, качал головой и делал на полях пометки карандашом. Я поздоровалась. Оторвавшись от страницы и увидев меня, Плевакин заулыбался, спрятал папку под мышку, взял меня под локоток — деликатно, но крепко.
— Голубушка, душа моя! До чего же хороша!
И с такой убежденностью сказал, что я немедленно почувствовала себя Моникой Беллуччи, невзирая на мятый пиджак и красные от недосыпа глаза.
— Ну, как вы на новом месте? Разобрались? Вошли в курс дел?
Он спрашивал это таким тоном, будто от того, разобралась я или нет на новом месте, зависит его личное счастье.
Я сказала, что разбираюсь.
— Тяжело, наверное, с непривычки? Ну ничего, думаю, вы быстро адаптируетесь. Вы ведь умничка, Елена Владимировна. Да и помощник у вас толковый! А если возникнут вопросы или понадобится помощь — так вы не стесняйтесь, обращайтесь ко мне в любое время. Сделаю все, от меня зависящее. Разумеется, не все в этом бренном мире зависит от меня, грешного, увы. Но чем смогу — помогу. Вам что-нибудь нужно, Леночка? Может, канцтовары? Или чайник? Вы только скажите, мы денежки из бюджета тут же выделим.
— Анатолий Эммануилович, — решилась я. — Мне бы новый монитор для компьютера. Моему в обед сто лет, он мигает все время, у меня глаза страшно устают.
Плевакин приподнял бровь.
— Монитор… Монитор, Леночка, — это не фунт изюма, я уж и не знаю даже… Я, признаться, вообще не поклонник всей этой техники. Знаете, раньше мы безо всяких компьютеров обходились, по старинке — на летучке, на летучке. И неплохо справлялись, скажу я вам. На мой вкус, делопроизводство было значительно лучше теперешнего. Вы только не подумайте, что я какой-нибудь ретроград-радикал и призываю всех в лаптях ходить и палочкой по бересте стенограммы заседаний выцарапывать. Но живые люди — это живые люди, Леночка, а компьютеры — это все-таки компьютеры. Согласны со мной?
Ну как не согласиться? Люди — это определенно люди. Что до компьютеров — то они, конечно же, не утюги и не герань в горшках. Компьютеры и есть. Тут не поспоришь.
— Уверен: компьютер человеку не замена, понимаете? Впрочем, наверное, все же польза от них есть. Не было бы пользы — думаю, никто бы ими не пользовался. И ваше желание компьютеризировать работу я тоже понимаю. Так что вопрос о новом мониторе поставлю. Не волнуйтесь, дорогая моя, монитор мы вам купим. Не сразу, конечно, чуть погодя, но купим. А пока что если нужен чайник — так обращайтесь, я распоряжусь, чтоб вас обеспечили.
Одарив меня на прощание лучезарной улыбкой, Анатолий Эммануилович засеменил дальше по коридору, на ходу снова открывая папку с материалами и извлекая из кармана карандаш для пометок.
Удивительное дело: ничего особенного он мне не сказал. Наоборот, сообщил, что монитора нового в обозримом будущем не обломится. А настроение все равно поднялось. Как он это делает?
* * *
На одиннадцать тридцать была назначена встреча с Джонсонами и суррогатной мамашей, которая решила не отдавать их ребенка. Дело с окончанием на тринадцать было сложным. Лена, читавшая его на ночь, как отче наш, вот уже почти месяц, так и не смогла прийти ни к какому внутреннему решению. Ну не знала она, кто тут прав, а кто виноват. Ну что ж, возможно, после предварительной беседы с обеими сторонами ей будет легче сориентироваться. Не то чтобы Лена ждала, что в процессе разговора всплывут какие-то новые детали. Просто хотела посмотреть этим людям в глаза, поговорить с ними вживую, и тогда уж, бог даст, прийти к тому или иному мнению. Бабушка всегда говорила: прежде чем судить о человеке, посмотри ему в глаза. Заочно объективного мнения не составишь.
Лена уже встречалась с адвокатом Джонсонов. Адвокат был толковый, умный, напористый, агрессивный. В очень дорогом костюме, с очень широкой улыбкой в пятьдесят восемь ослепительно-белых зубов. Такая гламурная акула — поулыбается, походит кругами, а потом перекусит пополам.
Собственно, визит адвоката был эдаким «иду на вы». Со своей акульей улыбкой он сообщил, что Джонсоны настроены серьезно, они намерены во что бы то ни стало вернуть своего (подчеркиваю — своего) ребенка и не остановятся ни перед чем (в рамках действующего законодательства, разумеется).
