А все-таки молодой человек ощутил некоторое облегчение, когда смертоносная техника покинула стадион, чтобы, как подобает верным сторожевым псам, залечь в укрытиях и чутко дремать там, приглядывая одним глазом.
И вот на газон высыпают спортсмены. Показательные выступления начинаются со сложнейших акробатических номеров, самым неожиданным и чудесным образом возникают священные символы нашего государства вперемежку с прелестными цветочными композициями — приметами весны, поскольку сегодня держава и весна почти синонимы.
Затем на футбольное поле выбегают юноши в стилизованных спецовках, неся с собой реквизит, соответствующий некоторым трудовым процессам. Они разбиваются на группы, наверняка задавшись определенной целью. Похоже, сейчас живыми буквами будут начертаны какие-то слова, какой-то лозунг или пожелание.
Первая группа уже составляет великое имя, к МОНО прибавляется Ц, а следом и все остальные буквы. Вторая группа, она поменьше, образует слово МНОГИЕ. Ага, пожелаем и мы Моноцетти многие… Но что? Что именно желаем мы главе государства? В завершающем ряду вроде бы случилась заминка. Неужто чего-то недостает?
В сердце молодого человека закрадывается холодок. Не имеет ли место нелепая, ужасающая, а может быть, даже спровоцированная осечка: кажется, должно получиться слово ANOS, что означает "лета". Если А и S почти выписались, если О более или менее узнаваемо, хотя и не совсем округлилось, то с буквой N просто катастрофа. Над этим N отсутствует знак тильда, напоминающий волнообразную капустную сечку, знак, который смягчает согласную, придавая ей носовое звучание.
Только чего ради обращать внимание на какой-то пустяковый диакритический значок? — может кое-кто спросить. Что от него зависит? А вот зависит, да еще как!
В своем рассказе — который мы, пожалуй, могли бы назвать сказкой, кошмарной сказкой для взрослых, — мы не обозначили страну, где происходят все эти события, наводящие на грустные размышления. Не станем делать этого и сейчас, хотя словечко ANOS по крайней мере выдает государственный язык; к счастью, испанский довольно широко распространился по планете.
Однако вернемся к тильде. Из-за отсутствия этой капустной сечки на траве получилось существительное в именительном падеже, по крайней мере известное медикам, а впрочем, не только им. ANOS — не что иное, как окончание нашего пищеварительного тракта. Прямая кишка…
На стадионе ждут, во что все это выльется. По счастью, в большинстве своем народ не уразумел ужасной, безобразной оплошности. Положение еще можно исправить.
И тут наш молодой человек вскакивает со скамьи.
Вот бросился он к чаше стадиона — смертельно бледный, но преисполненный высокой решимости. На счастье, бежать недалеко: если помните, он сидел в секторе для привилегированных. Да кто же этот сумасшедший? — вероятно, подумали на трибунах. Двое полицейских попытались его задержать, но он, невзирая на смертельную опасность, оттолкнул их. Теперь все взоры обратились к нему, и это хорошо, потому что он отвлек внимание от неправильно сложившегося слова.
Он подбегает к той группе юношей, в чью задачу входило изобразить дополнение, уточнить то, что мы так учтиво желаем дорогому Моноцетти.
Вот он бросается на землю повыше буквы N — ox, никак ему не изогнуться на манер капустной сечки! — однако, глядите-ка, наш молодой человек находчив: он выхватывает из кармана две газеты; несколько переломив в поясе свое распластанное тело на манер знака шалашиком, который французы называют acсent circonflexe, и, продолжив фигуру сложенными вдоль газетами, получает необходимую тильду.
Все сразу же становится ясно! Разумеется, народ желает благородному Моноцетти многие лета! Прокатывается гром аплодисментов, полностью заглушая единичные смешки, явно исходившие от представителей гнилой интеллигенции — наиболее циничного слоя общества. Кто же еще способен уловить, к чему привела бы заминка на поле?!
Как хорошо, что я успел, подумал молодой человек. Под его носом сладко пахла трава, примятая бутсами. Уголком глаз он видел президентскую ложу, золотистые ее отсветы. Красные лучи заходящего солнца преломлялись в стеклянных гранях, казалось, будто ореол, светящийся нимб озаряет святой престол. Как точно рассчитали время, как пунктуально выдержали программу: создалось впечатление, что даже солнце явило горнюю милость и в силу своих возможностей приукрасило сей величественный миг. Миг, который мог обернуться конфузом, даже скандалом, если бы он, да, именно он, не спас положение.
Теперь, когда еще продолжалось ликование, а смешки замолкли или их задавили, молодой человек почувствовал себя счастливым беспредельно. До глубины души. До последней нервной клеточки!
Спортсмены, построившись в шеренги, уходили с поля. Ему тоже было пора вставать. Собственно, никаких усилий для этого не потребовалось: распорядители праздника с желто-лиловыми повязками на рукавах подхватили его и поставили на ноги, отряхнув пыль с одежды.
— Ничего, не стоит беспокойства, — пробормотал он застенчиво.
И тут возле молодого человека возник пожилой господин высокого роста при всех своих регалиях (кажется, увешанный венками портрет этого человека он видел сегодня в банке). Вельможа взял его под локоток и учтиво осведомился, нет ли у молодого человека каких-нибудь пожеланий.
Неожиданно для самого себя молодой человек прошептал:
— Я очень хотел бы увидеть его…
— Кого?
— Его… Его самого!
По лбу достопочтенного воина поползла маленькая морщинка, он помедлил с ответом, а затем лукаво молвил:
— Увидеть Неаполь и умереть?
— А хоть бы и так!
Тут лицо пожилого господина озарилось приветливой улыбкой. Он сказал несколько одобрительных слов по поводу патриотических чувств молодого человека. Лицезреть президента — великая честь и вообще-то правилами не разрешается.
Впрочем, нет правил без исключений, и, разумеется, "молодому, достойному человеку", о полезной деятельности которого пожилой господин, кстати, и раньше уже слышал, не следует ничего бояться, тем более смерти.
— Так что пошли!
Пожилой господин все еще держал молодого человека за локоть, так они и направились к трибуне. Полицейские почтительно расступились и застыли, отдавая честь. Да, раскрасневшийся молодой человек и его достопочтенный провожатый прошли между двумя длинными шпалерами.
— Смею надеяться, президент ничего не будет иметь против? — прозвучал робкий вопрос молодого человека.
Ему ответили как-то слишком уж подчеркнуто, что у президента нет и не может быть никаких возражений. Разве лишь… у кого-нибудь еще. И в умных глазах старика промелькнуло подобие усмешки.
Они поднимались по бессчетным лестницам, открывали бесчисленные двери, шли по нежданным переходам — все это смахивало на лабиринт. Но молодой человек понимал, что ради безопасности президента так оно и должно быть. Возле каждой двери стояли стражи — чем дальше, тем выше званием. Что, разумеется, вполне оправдано.
Наконец попали в довольно скромную комнату, где находился один-единственный человек. Он восседал на диване, поджав под себя ноги на манер Будды, и затягивался сквозь длиннющий янтарный мундштук сигаретой со своеобразной отдушкой. Курильщик сделал едва заметный жест, и старик с орденами немедленно удалился.
Лицо курильщика показалось знакомым, даже очень знакомым. И голос тоже, когда тот заговорил:
— Вот и наш маленький Фа-Соль очутился здесь…
Молодой человек оторопел. Его и правда называли так в насмешку когда-то давно. Еще в воспитательном доме. И это не очень-то приятное, но и не слишком обидное прозвище ему дали за игру по вечерам на прямой флейте. Играл он старых мастеров: Букстехуде, Фрескобальди, Вивальди. Между прочим, музыкальные увлечения его сверстников были полярно противоположные.
Собственно, кто же этот человек — лукаво улыбающийся, по-кошачьи грациозный и внушающий некоторое чувство страха? Наконец наш герой припомнил, что в годы его учебы был такой воспитатель младшей группы, которого, если память не изменяет, особенно выделял директор их учреждения.
— Мы весьма тебе благодарны. Всегда могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, хотя и не должны, не должны… — Он медленно выпустил к потолку колечко дыма, переливающееся всеми цветами радуги — луч солнца преломлялся в оконном переплете, — немного помолчал, затем снизошел до милостивого пояснения: — С этим дурацким футболом несколько переусердствовали. Ты, Фа-Соль, наверное, и сам заметил, что троих красно-зеленых подковали в игре. Как раз они и должны были изображать волнистую черточку над буквой N… Так что произошло маленькое недоразумение. М-да, только недоразумение ли? Случайно ли они получили травмы? Не исключено, что сами напросились, все тонко рассчитав наперед. М-да… Это нам еще предстоит выяснить. И конечно, может статься, что ты тоже на свой лад принимал в этом участие…
