— Если у тебя есть один, ты не должна, по крайней мере, искать другого, — изрекла я мудро.
— Допустим, у тебя завелся подходящий. Но даже с ним через пару лет станет так скучно, что ты снова начнешь оглядываться вокруг. А значит, у тебя опять та же проблема, как если бы ты оставалась siпgle, с той лишь разницей, что ты больше не siпgle . Так что вместо одной у тебя теперь две проблемы.
— Но, по мне, лучше скучать вдвоем, чем одной. Кроме того, «скука» это не то слово. Мне нравится больше «доверительность». И быть с кем-то в доверительных отношениях — это прекрасно.
— Нет, прекрасно — это с кем-то знакомиться. Прекрасно — кого-то для себя открывать, прекрасно — когда открывают тебя.
— Не открывать для себя ничего больше — это также прекрасно. Тогда ты по крайней мере гарантирована от неприятных сюрпризов. Ты знаешь его маленькие странности, ты больше не закрываешь дверь, когда зубной нитью чистишь зубы в ванной…
— Да, и порой ты с ним вместе идешь в сортир и выдавливаешь ему угри на спине. И отсюда — один шаг до того, чтобы назвать его «папочка» и порезать ему шницель на удобные кусочки. Кора, я говорю тебе, доверие — хорошо, самоконтроль — лучше. Если однажды дело доходит до того, что он обрезает тебе ногти на ногах, это уже начало конца.
— Мне ногти на ногах?! Да я бы никогда Даниэлю…
— Ну ладно, в случае с тобой это, пожалуй, неудачный пример. Ты ведь даже педикюрши стыдишься и готова представиться ей вымышленным именем.
— К педикюрше ни за что не пошла бы. Я и у парикмахера испытываю адовы муки. Он меня всегда встречает одной и той же фразой: «Дорогая моя, вы чудовищно выглядите!» А когда через два часа я покидаю его, то выгляжу в точности так же, как раньше, и никому даже в голову не приходит, что за все это я уплатила 120 марок.
— Это не совсем так. Помнишь случай с Морисом?
— Ты имеешь в виду тот фокус с блеском для волос? Это обошлось мне в 220 марок. А на другой день мой шеф на конференции по дизайну пялился на меня целую минуту и наконец изрек: «Вы можете подать на него в суд».
Йо вновь разразилась хохотом и при этом откинула назад свою белокурую гриву. Нет, не будь она моей лучшей подругой, я бы ее просто возненавидела.
— Ты знаешь, Йо, чего я больше всего желаю?
— Чего же?
— Я желаю, чтобы кто-нибудь мне сказал «моя любимая», — я сделала еще глоток. Стала неожиданно сентиментальной. — Тебе уже кто-нибудь говорил «моя любимая»?
— Нет. Я знаю, что ты имеешь в виду. Такого они не говорят. Они говорят «дорогая», или «малышка», или «детка». Мужчины как-то не понимают разницы между той простотой, в которой заключено подлинное величие, и той, в которой его нет.
— Да-а-а…
Мы задумчиво молчали. Мог бы Даниэль когда-нибудь сказать мне «моя любимая»? Хотя в случае с ним мне было бы довольно и «детки».
Да и вообще, для начала было бы прекрасно, если бы он мне просто позвонил.
— И не думай, Кора, он этого не скажет. Ты слишком многого хочешь. Радуйся, если он вообще позвонит.
Мы с Йо решили что-то немедленно предпринять ради нашего здоровья и тут же включили видеогимнастику для проблемных зон с Франци ван Алмсик. Кассету мне подарил Биг Джим на тридцатилетие, а я прикинулась, что рада. В отместку к его последнему дню рождения я преподнесла ему три упаковки безумно дорогой виагры. И он тоже прикинулся, что рад.
Как бы то ни было, гимнастика, c Франци доставила мне большое удовольствие. Отчасти потому, что Франци выглядела так, будто ей упражнения большого удовольствия не доставляют. Такое бывает, когда большой успех приходит уже в юные годы. Я очень рада, что меня эта судьба не постигла.
Йо включила CD, и мы танцевали сальсу из Best o f Salsa, подпевая дурными голосами, хотя ни слова не понимали по-испански.
Eguaпdo semare passa, е lа begra риr massa! Essa пegra saпkta сатеrа equo сото loko![43]
— Мы должны быть довольны этим! — воскликнула я.
— Чем это?
— Тем, что мир полон роскошных идиотов!
Давясь от смеха, Йо рухнула на софу. Не смотря на это, ей удалось, падая, торжественно поднять бокал.
— За доктора Хофмана. За роскошного идиота! Он и не догадывается, что теряет! Простофиля! Если он тебя не хочет, значит, недостаточно хорош для тебя!
— Роскошный идиот!
— Тупица!
— Рос-кош-ный и-ди-от!
— Тупи-и-ица!
— Рос-кош-ный и-ди-от!
— Тупи-и-ца!
— Йо?
— В чем дело?
— Я влюблена.
— Знаю.
22:20
Не могу поверить, что он не позвонил. Я увязла в глубочайших сомнениях. Что же я сделала не так? Я была раскованна, была обольстительна. Изысканное сочетание сдержанности и сладострастия. Держалась образцово, так что в любой книге советов «Как следует себя вести, повстречав мужчину своих грез» могла бы рассказать историю успеха Коры Хюбш. С одним лишь маленьким но: успех не состоялся. Но, кажется, я ему все же понравилась.
22:25
На мой взгляд, люди делятся на две группы: на тех, кто говорит человеку, что у него между зубов что-то застряло, и тех, кто такого не говорит.
Не представляю, как я к этому пришла. А впрочем, все равно.
22:26
Отправляюсь спать. Не могу вынести присутствия этой теплой летней ночи. «Выспись-ка лучше, — сказала бы сейчас моя мать. — Ночью все кошки серы. А утром мир опять покажется совсем другим». Впрочем, опасаюсь, что и завтра мир будет казаться таким же. Доброй ночи.
22:30
Передумала. Я вовсе не устала. Стою в ночной рубашке на балконе и опечаленно гляжу на свою рождественскую елку. Не могу больше терпеть рядом с собой этот памятник моей последней, потерпевшей крушение связи. Надо сейчас же отправить ее на помойку. До парка недалеко, да и глоток свежего воздуха не повредит.
23:05
Я — самая глупая, самая нелепая корова, самая безмозглая тупица из всех, кого я когда-либо знала. Эта истина открылась мне за последние тридцать минут благодаря высохшему хвойному дереву. Произошло это вот как.
Так же, как я это делаю каждый год поздним летом или ранней осенью, со своего балкона на втором этаже я осторожно как бы выронила елку на тротуар. Быстро ночную рубашку сменила на некогда синее, а теперь бледно-серое, застиранное летнее платье и понеслась вниз к своему дереву. Впрочем, босая. Мне кажется, что если летней ночью ты идешь без обуви, волоча за собой старую ель, это смотрится стильно. Как-то особенно. Кто-то, чего доброго, скажет, мол, это нелепо. Я нахожу это чрезвычайно интересным и эксцентричным.
«Голые ноги на голом асфальте». Так бы вполне мог называться трехсерийный боевик RTL: о красавице с пылающим взором, которая отправилась в джунгли неведомого большого города на поиски своего отца, которого похитили негодяи, пожелавшие выведать у него тайну места нахождения спрятанных им микрофильмов, которые на смертном одре доверила ему жена, оказавшаяся шпионкой, долгие годы скрывавшейся под обывательской маской. Что ж, на худой конец я еще могу стать писательницей-киносценаристом.
Гордая и эксцентричная, я тащила за собой рождественское древо, оставляя позади заметный след из сухих еловых иголок. На пути в парк я не встретила никого. Мне все была уже безразлична. Я приняла жизненно важное решение. Пускай же они смеются, пускай издеваются. Мне в жизни бывало и похуже.
То, что должно произойти нечто худшее, чем то, что со мной бывало, я поняла, свернув в узкий, скудно освещенный проход, который ведет от улицы к парку и оттуда в маленькую еловую рощицу, где я собиралась свое хилое деревце скромно предать земле по соседству с его собратьями.
Между тем там имеется и узаконенное кладбище для отслуживших рождественских елок. Это мне известно, ведь в этом районе я живу уже около десяти лет.
Я шагала по мрачной тропинке, когда навстречу мне вышла парочка. Рука об руку, тихо, как и положено, беседуя. Желая остаться незамеченной, я подняла елку, чтобы ее жалкая, голая верхушка хоть немного закрыла мое лицо. Конечно, лучше обнимать мужчину, чем елку. Но чего нет, того нет. С этим надо смириться. Опустив глаза, уже почти миновала парочку, когда меня, подобно удару грома, поразил голос:
— Кора?
Я выглянула из-за своего дерева. И оцепенела. Где та пропасть, которая бы разверзлась, чтобы из милости поглотить меня? Здесь, пожалуй, надо напомнить, какой у меня был вид: ночью, босая, в поношенном платьице стою в парке, держа в правой руке остов елки, на котором еще висят остатки серебряного дождя и который лишь едва прикрывает мое красное от стыда лицо. Я сделала единственное, что можно сделать в подобной ситуации. Притворилась, будто ничего не случилось.
— O, хэлло, Даниэль! Как дела?
Мой расчет отчасти оправдался. Ута Кошловски даже улыбнулась мне своей тонкогубой улыбкой. При этом она, конечно, с изумлением смотрела на женщину, которая в разгар лета расхаживает с рождественской елкой в руках.
— Э-э… Спасибо, хорошо.
