Барбара Константин - А вот и Полетта

Второй укол.

Ей куда страшнее, чем когда она делала первый. Она просто выбита из колеи. Поэтому специально сосредотачивается на подготовке. Старается вспомнить пункт за пунктом и в правильном порядке гигиенические правила со всеми соответствующими техническими терминами и прочее, и прочее. Но страшится-то она самого укола, конечно. А вдруг на этот раз у нее не получится? Вдруг она попадет в нерв или сосуд? Вот будет катастрофа. Чтобы успокоить и собственные нервы, и заодно Гортензию, она начинает напевать.

Всезнающая Гортензия тут же узнает песню. И начинает горланить:

После ухода Мюриэль Симона присела на краешек кровати и дуэтом они допели куплет. С раскатистым «р», дребезжащими голосами и слезами на глазах.

Гортензия погладила руку Симоны. И вдруг, в приливе сил, привстала на подушках, утерла нос рукавом халата и потребовала мешок с шерстью. Долго выбирала, какая именно подойдет для шарфа. Но в конце концов остановилась на разноцветной. Это ведь по-современному и подойдет малышке, верно? Симона покладисто согласилась, что это будет просто отлично. Она помогла набрать петли, чтобы облегчить задачу. Гортензии удалось связать три ряда, прежде чем она клюнула носом над своим творением, побежденная столькими усилиями и переживаниями.

Кошки наверняка трудились всю ночь, охотясь на мышей, потому что, когда после завтрака Марселина открыла дверь будущих апартаментов Мюриэль, они лежали каждая на своем стуле у печки с надувшимися животами и у них даже не было сил приподнять голову, чтобы ее поприветствовать. Сначала она вымыла пол в ванной, потом на кухне, но, приступив к спальне, заметила, что старые обои отходят кусками. Выглядело это совсем убого. Вместе с Фердинандом они решили, что нельзя так оставлять, и все отодрали. Потом вместе с детьми приготовили краску. Два кило картофельного пюре, два кило отмученного мела[14], крахмал, чтобы все скрепить, и вода. Они подумывали о зеленом оттенке. Если вскипятить листья эстрагона, получится и цвет хороший, и пахнет очень приятно, но сейчас не сезон. Тогда они остановились на кирпиче из обожженной глины. Положили его в мешок и били сверху гирей, пока не растолкли в пыль, которую и добавили в смесь. Это дало розоватый эффект, который очень понравился Людо. Он решил, что это как раз то, что надо, особенно для девичьей комнаты…

Покончив с покраской, два Лю отправились поиграть в прятки в амбаре. В темном углу они обнаружили под сеном два старых велосипеда, покрытых птичьим пометом. Ничего удивительно – прямо над ними была уйма ласточкиных гнезд. Поставив велосипеды, они увидели, что те ровно им по росту, и здорово удивились. Фердинанд как раз проходил мимо и объяснил, что на этих велосипедах в детстве катались их отец, Ролан, и их дядя Лионель. Малыш Лю остолбенел. Глянул на Людо, проверяя его реакцию, тот тоже был потрясен, и это его успокоило. Но все равно, просто невозможно было представить, что их папа мог когда-то быть маленьким. И к тому же что у него был брат, о котором они никогда слыхом не слыхивали, – нет, такое не укладывалось в голове. Глядя на их недоверчивые физиономии, Фердинанд не нашел ничего лучшего, как показать им фотографию. На ней были два маленьких мальчика, сидящих каждый на своем велосипеде: у одного были пухлые щеки, он улыбался, гримасничая, а другой, повыше и не такой крепкий, смотрел в сторону, как будто недовольный тем, что его фотографировали. Комментарии Фердинанда: малыш с дурацкой улыбкой – это их папа, когда ему было семь лет, а надувшийся – их дядя Лионель, восемь лет. Отца они, разумеется, не узнали, так что это их не убедило. Но Людо громко прочел подпись под фотографией: «Ролан и Лионель, Рождество 1974 г.». Он внимательно изучил снимок, велосипеды были того же цвета, как и те, что они нашли. И он понемногу стал склоняться к мысли, что вся эта история, в конце концов, возможно, не такое уж надувательство.

Увидев, как они заходят в мастерскую, Ги рассмеялся и спросил, где они откопали эту старую рухлядь, к тому же проржавевшую. Но малыш Лю встал на дыбы: во-первых, никакая это не рухлядь! А велосипеды папы и его брата Лионеля, когда они были как мы, вот так-то! Ги признал свою ошибку, и Малыш Лю на полном серьезе объяснил, что еще утром все решил: нужно учиться ездить на настоящем велосипеде. Трехколесники – это для младенцев. Вот и он хочет учиться на этом. Ладно. А Людо? Тому было плевать, у него и так суперский VTT. Но из солидарности он поддержал брата. К тому же было совсем неплохо обзавестись вторым, здесь, на ферме, который не страшно будет уделать в мерзкой грязи на местных дорогах. Итак, Ги приступил к осмотру старой ру… старых предметов. Привести их в порядок потребует большой работы – ради весьма посредственного результата. Рамы тяжелые, скорости от них не добиться, придется заменять все детали. Но все это было несущественно, сегодня ночью он закончит возиться с велосипедом для Мюриэль, и время у него будет.

Для начала он выдал детям респираторы и перчатки. Переодевание им показалось веселым делом. Ги хотел, чтобы они сами промазали специальным маслом все проржавевшие части, не разбрызгивая и не вдыхая испарений. Потом он научил их, как снимать шину ручкой обычной чайной ложки. Но для того, чтобы поискать протечки в воздушных камерах, в мастерской было слишком холодно, и они решили заняться этим на кухне. Надув камеры, они уложили их в таз с водой, и стоило нажать сверху, как начинали подниматься воздушные пузырьки. Им это тоже показалось забавным. Малыш Лю взял на себя разметку: шариковой ручкой он обводил дырки, чтобы потом знать, где ставить резиновую заплатку.

К концу дня Людо забеспокоился. Он спрашивал себя, как бы проверить, что его завтрашнее дело – в воскресенье утром, вместе с Ги – не отменилось. Ему было всего восемь лет, но уже пережил несколько серьезных разочарований. Он не испытывал большого доверия к взрослым, зная по опыту, что те способны на все. Изменить намерения, не предупредив, не выполнить обещаний, даже не объяснив причин, сжульничать, одурачить, обвести вокруг пальца маленьких, и не по злобе, это верно, а просто так, словно ничего в этом нет особенного. Безнаказанно и без всяких угрызений. С дедом он тоже хотел принять меры предосторожности, действуя тонко и задавая обходные вопросы. А когда ты был маленьким, деда, будильники уже были? Или: А у вас на ферме есть петух, который кричит «ку-ка-ре-ку», чтобы разбудить утром? Но Ги прошептал ему на ухо: Не беспокойся, парень, я зайду за тобой на рассвете. Когда я что-нибудь обещаю, я это делаю, и точка.

На следующее утро в семь часов Ги разбудил Людо. Было еще темно. Они спустились, стараясь не шуметь, оделись потеплее и вышли на улицу. Позади велосипеда Ги, прислоненного к своей подпорке, стоял тот, который они нашли в амбаре замызганным ласточкиным пометом, когда-то принадлежащий неизвестному брату отца. Теперь он был чистым и готовым к поездке.

Они принялись крутить педали, рядом друг с другом, не говоря ни слова. От скорости холод выжал слезы у них из глаз, заставил покраснеть щеки и потрескаться губы.

Приехав, они положили велосипеды в канаву, опустили полы пальто, поправили шапки и вытерли текущие носы. Им хотелось выглядеть поприличнее. Потом Ги сделал знак Людо следовать за ним и не шуметь; они прошли вдоль высокой стены, он достал из высокой травы спрятанную приставную лестницу, прислонил ее к стене, и они друг за другом полезли вверх, чтобы проникнуть на кладбище.

Людо попросил Ги подождать его где-нибудь в стороне. При помощи карманного фонарика он тщательно осмотрел могилу Габи, но не нашел никакого углубления. Никакой самой маленькой трещинки в камнях или между ними. В конце концов он воткнул сложенный в восемь раз листок бумаги в землю у розового куста, посаженного в изножье.

Текст нового письма к Габи (без орфографических ошибок, конечно):

Дорогая бабушка Габи!

Пишу тебе, чтобы сказать, что каждое утро очень стараюсь вспомнить все свои сны и знаю, что ты ни разу не пришла ко мне в них. Мне очень грустно, что тебе больше нравятся сны Малыша Лю и ты купаешься в море вместе с ним и большими рыбами. Я хочу напомнить тебе, что это я придумал попросить тебя о снах, а вовсе не Малыш Лю. И еще, мне бы тоже очень хотелось увидеть тот сон, потому что я обожаю плавать под водой в бассейне, у меня даже рекорд. А сейчас мне очень хочется сказать Малышу Лю, что он немножко засранец. Но если я ему так скажу, он расплачется и нажалуется маме. Он из-за всего готов заплакать, и меня это злит. Я уже писал тебе в том письме, что на плохие слова мне плевать, я их все время говорю. Может быть, если ты когда-нибудь придешь повидаться со мной в мои сны, я постараюсь больше их не говорить. Это будет ужасно трудно. Но я попробую, если ты хочешь.