Я вернулась домой еще засветло. Дейзи не было.
Я выяснила о Джеймсе все. Я знала, по каким дням он приходит в «Олив Плэйс», к кому и куда ездит. Знала, когда. Знала все явки и пароли. Выяснила, что он любит есть – в «Олив Плэйс» он регулярно ел спагетти болоньезе со специальным соусом, а в других ресторанах он обычно заказывал салат с сардинами и хорошо прожаренный стейк с перцем и солью. А потом пожирал его, как животное, нетерпеливый зверь. Десерт он заказывал лишь тогда, когда приходил с этой женщиной, Кларой. Это всегда было мороженое с горячей помадкой, взбитыми сливками и вишенкой. И он всегда ел его совершенно одинаково. Сначала ждал, пока Клара съест ложку горячего шоколада. Потом с довольной ухмылкой снимал с верхушки вишенку и давал Кларе откусить от нее кусочек. Ножку от вишенки он выбрасывал, а потом они, каждый в своем ритме, доедали оставшееся мороженое. Он всегда пил темное пиво. Если в меню его не было, он закатывал истерику, швырял на стол салфетку и в гневе покидал ресторан.
Я убила бы его, доктор. Это был лишь вопрос времени.
– Привет, Блю – сказал Чарли.
Я ушла в дальний угол магазина и села на пол. Не осмелилась усесться за стойку – боялась испортить ситуацию, ведь все только-только наладилось. Как будто я накинула на себя одеяло, а этим одеялом был он – согревал меня, а я дрожала от холода. Иногда все, что нужно, – это кто-то, кто осыпает вас любовью, которую невозможно выразить словами.
Я не могу понять, называть ли Чарли мальчиком, или же просто парнем, или все-таки молодым человеком. Слишком стар он, пожалуй, для мальчика, но слишком замечателен, чтобы называть его парнем. И я слишком хорошо его знаю, чтобы называть молодым человеком. Так что назову его просто – Чарли.
Я открыла книгу на странице, где закончила читать, и продолжила.
– Я хочу, чтобы он вернул меня домой, в Канзас, – произнесла Дороти.
Тут уж фермер удивился и спросил:
– Канзас? А где его искать?
– Не знаю, – ответила Дороти грустным голосом. – Но там мой дом, а значит, где-то же он должен быть!
Я погружалась все дальше и дальше в историю, как вдруг голос где-то на заднем плане вернул меня к реальности. Я подняла голову. Чарли стоял перед стойкой. В глазах удивление, рот слегка приоткрыт.
– Блю, смотри, – произнес он, указывая на распахнутую дверь. Я взглянула туда.
Шел снег. Он был таким густым, что я не могла видеть ничего дальше тротуара. Снег сделал город чище, избавив от уродливых серых скамеек, мусорных баков и унылых зданий. И вдруг мир стал прекрасен. Я медленно закрыла книгу и поднялась на ноги.
– Ты хочешь выйти? – спросил Чарли.
Я посмотрела на него, потом снова на снег и кивнула. Взяла рюкзак, и мы вышли на улицу. Холод, словно крошечные лезвия, врезался в кожу. Снег будто стал занавесом, скрывавшим мой страх. Я вдруг отпустила рюкзак, он шлепнулся на землю. А я понеслась вместе с Чарли по кварталу, как ребенок. Как настоящая девочка. Никогда я раньше ни с кем себе такого не позволяла, разве что с Олли. Я никого не видела. Мои поношенные ботинки промокли, а пальцы грыз мороз. Я набрала в ладони снега, бросила в воздух. Снежинки падали на мои темные волосы, покрывая все вокруг.
Чарли улыбался во весь рот.
А потом мы оба упали в снег. Я посмотрела на небо, покрытое пеленой прозрачных белых облаков. Я нафантазировала себе, что это Колдунья Севера, щелкнув пальцем, рассеяла над нашим городом миллионы ватных шариков и вокруг стало белым-бело. Я повернула голову к Чарли, а он обернулся ко мне.
Потом он приблизился, и мы оказались совсем рядом, лицом к лицу, и наши носы почти соприкоснулись. Сердце выскакивало из груди – или, может быть, мне так казалось от холода. Одной стороной наши лица лежали на обжигающе холодном снегу, а другую мы подставили под падающие с неба прохладные снежные хлопья.
И тут Чарли поцеловал меня, прямо на снегу. Очень тихо, но так, как будто этот поцелуй дал нам власть над всей планетой. Я вдруг перестала ощущать снежинки. Было удивительно, насколько близко мы были друг к другу, как если бы были единым целым – одним организмом, одним бешено бьющимся сердцем, одной нервной системой, посылающей импульсы к нашим органам. Я чувствовала, что воскресла.
Потом он обнял меня крепко-крепко. И я тоже. Мне стало так спокойно, и хотя мы оба были уже с ног до головы покрыты снегом, было очень тепло ощущать его в своих руках. Мы держали друг друга, словно корни деревьев, которые переплелись между собой.
* * *
В мгновение ока мой разум переключился, и мне вдруг захотелось встать и убежать. Я должна была испугаться такого исхода. Но почему не испугалась? Я поднялась на ноги, подняла укрытый снегом рюкзак и быстро зашагала прочь. Не сводила взгляд со снега, по которому шла. Я чувствовала себя так, словно больше не была собой, – и только снег все продолжал падать, как будто ничего и не случилось. И вот тогда я поняла – жизнь не остановится ни при каких обстоятельствах.
– Постой! Что случилось? Ты испугалась? – крикнул Чарли мне вслед. Не останавливаясь, я покачала головой. Попыталась сосредоточить мысли на звуке падающего снега, чтобы успокоиться, но голос его звучал в голове, словно заевшее радио. Все это вранье, я знала, потому что снег молчал, и именно за это я люблю его больше всего. Так почему же мой разум создает несуществующие вещи?
– Ну, пока, Блю!
Он закричал, но его голос прозвучал очень тихо, почти тут же исчезнув среди многоэтажек, возвышавшихся вокруг нас. Я остановилась. Посмотрела направо и заметила отражение в витрине ближайшего магазина. И увидела стекающие по моим щекам слезы. Я стояла в снегу, словно крошечная черная фигурка. Снег был настолько ослепительно белым, что мои контуры буквально светились. Как жутко. Боже, какая я отвратительная. Потом я обернулась. Чарли до сих пор сидел на снегу. Сама невинность. У меня засосало под ложечкой, а сердце словно обожгло огнем. Губы пульсировали, а голова отяжелела. Мне нужно было что-то сказать, иначе я бы умерла.
И я сказала.
Тихо-тихо.
Я знала, что он меня не слышит. Я и сама себя едва слышала. Сначала я несколько раз повторила слово беззвучно. Проверила, каково оно на ощупь. А потом все случилось. И оно вылетело из моих губ.
– Пока, – прошептала я.
Повернулась и пошла дальше. Я заговорила. После пяти лет молчания. Я открыла рот и сказала слово. Простое, ничего не значащее слово. Но наполнила его таким смыслом, что мой мир перевернулся раз и навсегда.
На следующий день в школе я смогла лишь положить голову на парту и повторять его имя снова и снова. В моей душе бушевал пожар, доктор.
– Блю, сядь ровно, – попросила учительница на уроке истории. Я закрыла глаза, и перед ними зажглась неоновая надпись, и светящиеся буквы сложились в слово «Чарли». Я слегка наклонила голову и посмотрела на учительницу. Я сложила ладони пистолетом и направила их на нее.
– Ты прекрасно знаешь, что ведешь себя неприлично. Опусти руки. Сейчас я опять вызову тебя к доске. Сядь ровно и следи за ходом занятия, – отрезала учительница.
Я посмотрела на свою руку, и сложенные указательный и средний пальцы, направленные на учительницу, а еще этот большой палец, задранный в воздух, на моих глазах превратились в настоящий пистолет. Черный, тяжелый, готовый к выстрелу. Его металл холодил ладонь. Прощайте, учительница.
Я нажала на спусковой крючок.
Никто не обернулся. Учительница как ни в чем не бывало по-прежнему стояла руки в боки. Не было ни крови, ни паники, ни страха. Я медленно опустила руку и снова положила голову на стол. Пистолет исчез.
Я поняла, что выгляжу совершенно жутко, и мне тут же захотелось, чтобы Чарли пришел и показал, как снова стать красивой, спас от одолевавших мыслей о жестокой расправе.
* * *
Проходили дни. С тех пор как я осмелилась произнести что-то при Чарли, я больше не говорила ничего. Даже до сих пор сама поверить не могла, что у меня получилось тогда. Не могла представить, что другой человек… нормальный человек… может запасть мне в душу. И открыть коридоры и тайные проходы в ней, которых, как я думала, и вовсе не существует. Ни с того ни с сего… Заставить меня что-то чувствовать. Теперь путь к отступлению был отрезан – чувство это дальше скрывать не было смысла.
Я стояла перед дверью магазина, не зная, войти мне или нет.
«Уйди отсюда, – подумала я. – Если ты сейчас войдешь в магазин, назад пути не будет». Я не пошевелилась.
Через окно я видела, как он читает книгу. Наблюдала, как его глаза пробегают по страницам, как зрачки быстро двигаются влево-вправо, фиксируя написанное. Между его бровей пролегла неглубокая складка. Он положил голову на руку. Его пышная темная шевелюра казалась не очень опрятной. Чарли был словно в другом мире, в мире необычайного спокойствия. Или, может быть, он просто очень хорошо умел скрывать свои разочарование и гнев. Он провел пальцем по странице книги, и я обратила внимание на его ногти – идеальной квадратной формы, немного закругленные по краям и очень короткие. Чарли пару раз постучал кончиками пальцев по стойке. Раз. Два. Три. Я почти услышала звук.
