Илья Стогов - Мачо не плачут

Бухающие басы били по ушам. По одежде ползали сполохи липкого зеленого света. Танцоры в обтягивающих футболочках толклись перед зеркалом. «Что пьем?» — орали все разом. Я не люблю громкую музыку. Вернее, люблю, но не рейв. Несколько раз, пригибаясь к столу, я отхлебывал из пронесенной с собой бутылки. Потом поднялся на балкон. Оттуда танцпол был хорошо виден, а музыка не так давила. Хорошо бы выпить пива, но денег совсем не осталось. Стрельнуть у американца? У Марины, как я помнил, денег тоже не было.

Я закурил.

— А я тебя ищу! Чего ты здесь сидишь? Ты же говоришь по-английски?

— В меру сил.

— Что значит это слово?

На салфетке было написано и зачеркнуто множество цифр. Перед каждой стоял значок $. Красивый Маринин ноготь упирался в слово «blow-job».

— Оральный секс.

— Что?

Музыка стучала отвратительно громко.

— О!-раль!-ный!-секс! С какой целью интересуешься?

Марина махнула рукой и убежала вниз. Чтобы не упасть, она двумя руками держалась за перила. В «Грешниках» чертовски неудобные лестницы. Часов в пять американец стал прощаться. Аккуратно пожал всем руку — Жене тоже — и ушел. Марина сбегала на улицу, в круглосуточный обменник, и угостила меня текилой. У нее же я одолжил немного денег на такси. Брести домой по грязи и слякоти не хотелось. За окном машины было уже утро. Вдоль поребриков текла серая, гранитная вода.

Проснулся я только к обеду. Снова почувствовал, что грязен, похмелен, разбит. Поворочался в постели, потаращился в окно. Вставать не хотелось. Я доковылял до туалета. Там-то все и понял.

«Мазефака!» — сказал я.

* * *

В том году мне исполнилось четырнадцать. Была весна. Все только и говорили о рванувшей Чернобыльской АЭС.

Сколько же лет назад это было?

Вместе с парнем по кличке Лис я жил в полурасселенной квартире на Таврической. Лис уверял, что только что сбежал из колпинской колонии для несовершеннолетних. Как его звали на самом деле, я не спрашивал. В квартире нам принадлежали две смежные комнаты с оборванными обоями и наваленными на пол матрасами. Плюс конфорка на коммунальной плите. Когда становилось совсем нечего есть, мы ходили грабить посетителей модного дискобара «Вена». Или отправлялись на Университетскую набережную танцевать брейк-данс.

По набережной гуляли ценители белых ночей и разведенных мостов. Публика пила алкоголь, веселилась и бросала нам деньги. Танцевали мы средненько, но на вареную курицу и кофе в «Сайгоне» хватало. Заодно решалась проблема секса.

Ту наголо бритую девицу с сигаретой в ярком рту я заметил сразу. Морщась от дыма, она разглядывала мои па, а потом мы оказались в парадной. Несколько раз она расстегивала свои тесные джинсы. Нас постоянно прерывали. Похоже, что парадная была проходной. Девица сказала, что это утомительно и нельзя ли пойти ко мне.

Дома она разделась, аккуратно сложила одежду и сказала, что в процессе любит курить. Это считается унизительным для мужчины, но, вы знаете, мне понравилось. На груди у нее были вытатуированы значок «пики» и голый женский силуэт. Сосок был свой, настоящий, лиловенький. Ближе к полудню пришел Лис, и все стало еще интереснее.

О приключении я вспоминал с улыбкой. До тех самых пор, пока моя интеллигентная мама не вызвала меня ПОГОВОРИТЬ. Не ее, конечно, дело... но не хочу ли я показаться венерологу? Я успел вернуться в квартиру родителей. Именно мама стирала мое нижнее белье. Разумеется, я и сам замечал зеленые потоки, коркой застывающие на трусах. Я даже беспокоился по этому поводу. Но и в самом страшном сне я не мог представить, что ЭТО случится со мной. С героями авантюрных романов... с алкашами из медицинских брошюр... со смутно знакомыми простофилями...

Впрочем, очень быстро вензаболевания перестали быть для меня экзотикой. Это повторялось столько раз, что иногда бывает трудно вспомнить очередность. Длиннолицая скрипачка из знаменитого ансамбля (двухнедельный курс пенициллина в больнице на Восстания). Вечеринка с тремя учительницами младших классов (тяжелый, с осложнениями трихомоноз, до сих пор отдающий горьким привкусом на языке). Какие-то балерины с косичками...

Так что симптомы я узнал сразу. Стоял над унитазом и разглядывал свой искалеченный член.

— Мазефака... Мазефака, блядь!.. Мазефака...

На кухне я выкурил сигарету. Пепел стряхивал в тарелку. Потом снял телефонную трубку. Кому, интересно, я собирался звонить? Мне вспомнился мужчина из суицидальной больницы. Тот, с порванными мышцами шеи. Большой член, говоришь?

Я вернулся в комнату. Щенок на своих кривых лапах по диагонали полз от книжного шкафа к дивану. Он уже понимал, что это его дом. Он был веселым и любопытным. День за днем он исследовал доставшуюся ему территорию.

Щенок задрал на меня умную морду. Может быть, даже успел понять, что что-то не так. Он завилял всей задней частью длинного тельца, а когда я протянул к нему руку, бросился, задирая лапы, бежать. Разумеется, я был быстрее.

Он посмотрел на меня черными глазами. Лизнул мне пальцы. Я отвернулся, вдохнул поглубже и сжал кулак. Вдох получился судорожным. Всей рукой, до самого плеча, я чувствовал его агонию. Поверьте, это было посложнее, чем распилить собственное запястье.

Пальцы я не разжимал долго. Мертвое тело казалось намного тяжелее живого. Я дошел до помойного ведра. Прежде чем положить туда трупик, не удержался и посмотрел. Умирая, он описал мне рукав. Поверх кулака свисали смешные щенячьи ушки. В ванной я долго тер руки мылом и губкой. Посидел, глядя в стол, на кухне. Через полчаса все-таки донес ведро до мусоропровода.

Потом я стоял у окна и курил. Окно было большое, но мутное. Последний раз его мыли год назад... тоже весной. Помнится, тогда я собирался уехать в Гоа.

Как глупо все получилось... хотя и счастливо тоже. Снаружи светило весеннее солнце. Сосульки-фаллосы и все такое. Весна все-таки началась.

Следующая, еще одна весна.

«Охо-хо», — выдохнул я.

Потом он так и не вспомнил, с чего они тогда завелись. Выпили после редколлегии по паре «Балтики», плюнуть бы да разойтись — так нет! Спустились на второй этаж к Сердитову, он сказал, что занят. Зато были свободны неизвестно откуда взявшийся немец-журналист и новенькая стажерка. После еще одной «Балтики» немец ушел, а стажерка осталась. Так они и встретились.

На шее у девушки был повязан платок. Тем же вечером выяснилось, что он должен скрывать шрам, здоровенный рубец через все горло. Шрам на шее, множество шрамов на руке: несколько лет назад резала вены. Насчет рубца он решил, что она пробовала вешаться. Его знакомый патологоанатом рассказывал, что у тех, кого вытаскивают с того света, на шее всегда остаются такие шрамы. Через год с лишним они сходили в тату-салон, и девушка обзавелась каннибальским узором на левом плече. В общем, вы представляете, что у нее было за тело.

Из Лениздата по Фонтанке они дошли до мексиканской кантины «La Cucaracha». Если бы остались там, то эта книга была бы о мексиканской кухне. Но из «Кукарачи» они ушли, на красный свет перебежали Невский возле Аничкова моста и отправились в «Метехи», грузинское кафе напротив Цирка. Дотуда добрались всего втроем: он, она и девушка-бильдредактор, у которой были выпученные глаза и противная родинка на щеке.

В «Метехи» низкие потолки, всего пять столиков, на стенах картинки под Пиросмани. На одной носачи в громадных кепках читают надпись «Всегда в продаже свежый пиво». У мохнатой официантки были золотые передние зубы. Она совсем не говорила по-русски и стоимость заказа написала на салфетке. За их столик подсели несколько молоденьких европейцев. Парень с девушкой были вроде бы из Швейцарии, а их приятель — испанец. Когда «Метехи» закрылся, молодой человек предложил продолжить вечеринку в квартире его родителей, здесь напротив.

Представляя их друг другу, редактор ее отдела сказал про молодого человека, что он — «супержурналист» и «гордость их редакции». Так что теперь он сплетничал о «звездах», рассказывал, как прыгал с парашютом на Петропавловскую крепость и как его возили на экскурсию в настоящую тюрьму. Он видел, что девушке нравится.

Где-то в час ночи швейцарка заныла, что хочет хэша. Наверное, он был здорово пьян, потому что тут же поперся с ее приятелем покупать анашу. Побродив по неосвещенной Моховой, он мобилизовался и сказал, что, наверное, пушеры ушли спать. Пока их не было, оставшиеся гости нашли в холодильнике банку соленых грибов и зачем-то их пожарили. Дым от подгорелых соленых грибов (как вам такое блюдо?) ел глаза, и гости стали собираться. Пучеглазая бильдредакторша забрала на такси его последние деньги. Девушку он уговорил остаться. Зачем уезжать, раз все так славно началось? И, главное, как? Я включу тебе музыку, а с утра сварю кофе, я очень вкусно готовлю кофе, и спать ты можешь в другой комнате.