— Больно?
— Нет-нет, совсем нет. Давайте еще!
— Теперь моя очередь.
Он стал отказываться — он и тяжелый, и неуклюжий, и не дай Бог сломает ей спину. Но она настояла на своем и распростерлась перед ним в своей белой одежде, как приносимая в жертву девственница. Что там бордели… Краешком глаза он увидел Кэрол, которая подпрыгивала на могучей спине Черного Кимоно.
— Топчи меня, детка, топчи сильнее! — стонало Черное Кимоно.
В темном углу Ковбой и Военная Униформа проделывали над Дидри что-то столь необычное и экзотичное, что оттуда доносилось лишь усиленное пыхтенье и покрякивание.
— Ну давайте же, Филипп! — умоляющим голосом сказала Мелани.
Он разулся, снял носки и осторожно взобрался ей на спину, с помощью рук удерживая равновесие над мягкой податливой плотью и хрупкими косточками. Какое божественное наслаждение месить мозолистыми ногами нежное девичье тело… Такое, наверное, чувствуют давильщики винограда… Темная первобытная радость обладания этой покорной юной красотой явно пересиливала опасение за нежную грудь Мелани, расплющенную под его ногами и, судя по всему, не защищенную нижним бельем.
— Не больно?
— Нет, это просто кайф, это очень полезно для позвоночника!
Балансируя, он поставил одну ногу на ее талию, а другой стал нежно массировать ей ягодицы. Ступня, как он теперь понял, была сильно недооцененной эрогенной зоной. И тут, потеряв равновесие, он соскочил со спины Мелани и наступил на чашку с блюдцем, от которых сразу же остались одни черепки.
— Ой! — вскрикнула Мелани, поднимаясь. — Ногу не порезали?
— Нет, но осколки лучше убрать. — Он сунул ноги в туфли и поспешил на кухню выносить мусор. Когда он ссыпал его в ведро, в кухню вбежал Ковбой и начал торопливо открывать дверцы шкафов и ящики буфетов. Он был одет лишь в короткие шорты.
— Где может быть салатное масло, Филипп?
— Что, народ проголодался?
— Да нет, мы сейчас все разденемся и натрем друг друга маслом. Никогда не пробовал? Полный улет! Ага, вот! — Он вытащил из буфета большую банку кукурузного масла и торжествующе подбросил ее в воздух.
— А соли с перцем не нужно? — вяло пошутил Филипп, но Ковбой уже убегал. — Пошли! — крикнул он через плечо. — Сейчас похиппуем!
Филипп медленно зашнуровал ботинки, думая, как ему поступить. Затем вышел в переднюю. Из полумрака гостиной доносились смех, восклицания и звуки ситара. Дверь туда была нараспашку. Он в нерешительности постоял на пороге, затем развернулся, стал подниматься по лестнице, ведущей в его пустую квартиру, и по дороге тоскливо сказал сам себе: «Ты уже стар для подобных вещей, Лоу, ты только оконфузишься и будешь выглядеть полным идиотом, и вообще, подумай о Хилари». Другой же его голос вдруг произнес: «Херня» (слово, которому он сам удивился, даже произнеся его про себя). «Все это херня, Лоу, а когда ты вообще годился для подобных вещей? Ты просто струсил, ты боишься себя и своей жены! Подумай только, чего ты себя лишаешь — натереть салатным маслом Мелани Бирд, подумай только!» И, думая об этом, он остановился у своей двери, готовый вернуться в гостиную, и вдруг к удивлению своему увидел спешащую вверх по лестнице Мелани Бирд. Подбежав к нему, она шепотом спросила:
— Можно я у вас сегодня переночую? Я знаю, что у одного из парней недавно был триппер.
— Пожалуйста, — едва слышно пробормотал он и впустил ее в квартиру, мгновенно протрезвев. Сердце его застучало, а в животе что-то начало таять: что это? После двенадцати лет единобрачия он ляжет в постель с другой женщиной? И прямо сейчас? Без подготовительных мероприятий, без переговоров? Он включил свет, и от яркой вспышки они оба зажмурились. Даже Мелани выглядела слегка смущенной.
— Где мне лучше лечь? — спросила она.
— Я и не знаю, а где вы хотите? — Он повел ее по квартире, распахивая перед ней двери, как гостиничный портье. — Это спальня, — сказал он, щелкая выключателем, и свет предъявил их взору непомерных размеров кровать, раскидываясь на которой по ночам он чувствовал себя, как на футбольном поле. — Или вот еще одна комната, где я работаю, но здесь тоже есть где лечь. — Он вошел в кабинет и сгреб с дивана книги и бумаги. — Он довольно удобный, — сказал он, надавливая на матрас растопыренными пальцами. — Выбирайте.
— Ну, это, наверное, зависит от того, хотите вы трахаться или нет.
Вздрогнув, Филипп наморщил лоб:
— Ну а сами вы что об этом думаете?
— Сказать по правде, я бы обошлась без этого. Ничего против вас не имею, но только чертовски устала. — Она медленно, по-кошачьи, зевнула.
— Ну раз так, ложитесь на моей кровати, а я буду спать здесь.
— Нет-нет, я лягу здесь, — сказала она и решительно опустилась на диван. — Все отлично, уверяю вас.
— Что ж, как хотите… ванная в конце коридора.
— Спасибо. Вы меня просто выручили.
— Ну что вы, — сказал Филипп и, пятясь, вышел из кабинета. Он даже и не знал, радоваться или огорчаться такому окончанию разговора. Эти сомнения не давали ему уснуть, и он долго еще раздраженно ворочался в своей гигантской кровати. Потом потихоньку включил радио, надеясь, что оно нагонит сон. Радио было настроено на ту волну, на которой он оставил его прошлой ночью, — на шоу Чарлза Буна. Девушка из «Черных пантер» как раз растолковывала позвонившему, как применять марксистско-ленинскую теорию революции в ситуации с угнетенными расовыми меньшинствами на высшей стадии промышленного капитализма. Филипп выключил радио. Немного погодя он пошел в ванную за аспирином. Дверь в кабинет была открыта, и недолго думая Филипп туда завернул. Мелани тихо и мирно спала — до него доносилось ее ровное, спокойное дыхание. Он сел за стол и включил лампу. Свет из-под абажура косо упал на спящую девушку, на ее романтично разметавшиеся по подушке длинные волосы, на обнаженную свисающую до пола руку. Он так и сидел в пижаме, глядя на нее, пока у него не онемела нога. Он стал оттирать ее, и в этот момент Мелани открыла глаза и уставилась на него — сначала непонимающе, потом испуганно, а потом с сонным узнаванием.
— Я книгу искал, — сказал он, потирая ногу. — Что-то не спится. — Он нервно усмехнулся. — Не дает покоя мысль о том, что вы здесь…
Мелани приподняла угол одеяла, молчаливо приглашая его в постель.
— Вот спасибо, а вы правда не возражаете? — пробормотал он, словно в благодарность за то, что кто-то уступил ему место в переполненном вагоне. Диван действительно оказался узковатым, когда он туда забрался, и ему пришлось прижаться к Мелани, чтобы не свалиться с него. Прижаться к ней, такой теплой и без всякой одежды, было одно удовольствие. «О, — сказал он, — ах!» — но в целом не все получилось удачно. Она была в полусне, а его сильно отвлекала новизна ситуации. Он слишком рано кончил и доставил ей мало удовольствия. А потом, уже во сне, она обхватила руками его шею и прошептала «папочка». Он бережно выбрался из ее объятий и вернулся к своей исполинской кровати. Но не лег на нее, а стал рядом на коленях, будто это был катафалк с убиенным телом Хилари, и спрятал лицо в ладони. О Господи, прости меня, грешного!
Нечто вроде вины испытывал в это время и Моррис Цапп, когда он, съежившись, стоял у своей двери, за которой слышались вопли Бернадетты и грозные поношения доктора О'Шея — последний при этом подвергал первую суровой каре с помощью брючного ремня, ибо застал ее за чтением непристойной книги — и не только за чтением, но и за рукоблудием, а подобные излишества (грохотал О'Шей) есть не только смертный грех, за который душа ее полетит прямиком в ад, случись ей помереть без исповеди (что, судя по ее крикам, не казалось таким уж невозможным), но и причина физического и умственного упадка, ведущего к слепоте, бесплодию, раку матки, нимфомании и параличу… Моррис переживал, поскольку упомянутой непристойной книгой был номер «Плейбоя», столь внимательно изученный им самим в тот вечер и позже предложенный Бернадетте. Возвратясь с О'Шеем от миссис Райли, он застал девушку с журналом: она рассматривала его перед мерцающим телевизионным экраном с таким увлечением, что опоздала на долю секунды захлопнуть его и запихнуть под стул. Краснея и корчась от страха, она пробормотала какие-то извинения и бочком стала пробираться к двери.
— Тебе понравился «Плейбой»? — умиротворяющим тоном спросил он. Она нерешительно качнула головой. — Тогда возьми почитать, — сказал он и бросил ей журнал, который упал к ее ногам, открывшись на развороте, где Мисс Январь заманчиво выставила перед объективом свой зад. Бернадетта одарила его смущенной щербатой улыбкой.
— Спасибочки, мистер, — сказала она и, схватив журнал, испарилась.
Вопли сменились приглушенными всхлипываниями. Услышав на лестнице шаги разъяренного отца семейства, Моррис мгновенно уселся на стул и сделал погромче телевизор.
