– Вот только проверю еще парочку слов, – говорю я брату.
Возможно, меня кольнула совесть за то, что мы только что развлекались, насмехаясь над другими людьми.
Но теперь я выбираю слова попристойнее.
Это уже не так смешно, но у меня появляется чувство, что я немного поправил дело, восстановив нарушенное равновесие.
Вот что я нашел:
Мы снова бродим по огромному городу.
Утро мы провели очень удачно.
Пока мы были в библиотеке, у меня, кажется, не появилось ни единой мысли.
Я просто смеялся.
Я говорю брату, какой он молодчина, что принял такое хорошее решение.
И вот мы подошли к «Эмпайр Стейт Билдинг». Но дождь так и не перестал, и вместо того, чтобы подняться на лифте, проходим мимо.
Я смотрю на это здание задрав голову. У него гигантская высота. Верхушки отсюда не видно. Но я знаю, что там наверху время идет немного быстрее. Я говорю это брату, но он отвечает, что все это чепуха.
Этот город сам наводит на мысли о большом и великом.
Я вспоминаю книгу Поля. Она меня растревожила.
Но ведь единственный вопрос, который действительно имеет значение – это к чему идет дело: к лучшему или к худшему.
Это имеет значение для меня и это имеет значение для всех других людей, для зверей и для мира в целом.
А все остальное, насчет того что там будет через миллиард миллиардов лет, строго говоря, не имеет ко мне никакого отношения. Меня вдруг осенило это открытие. Это очень эгоистично, но меня гораздо больше волнует то, что может случиться на моем веку, чем то, что будет потом.
При этой мысли я ощущаю огромное облегчение.
Она приходит мне в голову в то время, когда мы с братом бросаем «летающую тарелку» в Центральном парке. Брат купил очень хорошую «тарелку», тяжелую и устойчивую в полете. Порой мне кажется, что я могу забросить ее как угодно далеко.
Вот я бросаю.
Вот мой брат ловит.
Вот бросает мой брат.
Я ловлю.
Несколько минут назад один из нас закинул «тарелку» куда-то в кусты.
Брат страшно увлечен. Он бежит во весь опор.
Он подпрыгивает и изворачивается, чтобы поймать «летающую тарелку».
Его азарт передается и мне.
Я думаю, что никогда не перестану играть с такими вещами, которые можно бросать.
Мне кажется, я верю в очищение души через игры и веселье.
Уже вечер, и я чувствую, что наигрался сегодня и набегался до физического изнеможения. Я измотан, и мне хорошо. Совсем как бывало в детстве после наших лыжных походов.
У меня даже вздулся пузырь на указательном пальце правой руки, так я натер ее, кидая «тарелку».
Немного погодя я проколю пузырь, промою ранку и заклею пластырем. В шкафчике в ванной полно пластырей.
Брат спрашивает, доволен ли я тем, как мы провели этот день, и я отвечаю «да».
Я говорю ему, что завтра опять хочу играть.
Он улыбается мне и хвалит: «Ты у меня молодец».
Он говорит, что надо отвыкать от мрачных мыслей.
– И брось ты наконец носиться с этим космосом, – говорит он мне.
Он ставит передо мной купленную в японском ресторане еду и включает телевизор.
Сегодня там рассказывают про паренька, который в школе был очень тощим. Девчонки не обращали на него внимания, а когда он вздумал пригласить на вечеринку девушку, которая считалась первой красавицей в классе, та отказалась с ним пойти.
Но вот прошло несколько лет, и паренек совсем изменился. У него выросли усы и появились мускулы. Парень бегает по сцене и показывает свои бицепсы. Публика вопит от восторга. У парня теперь есть девушка, и она красивее, чем была первая красавица класса.
И девушка, которая была в классе первой красавицей, тоже выходит на сцену.
Теперь она раскаивается.
Передача посвящена тому, что главное не то, как мы выглядим, а что у нас в душе.
Сдается мне, что американцы все-таки немного глупее меня.
Мой брат тоже так считает. А уж папа тем более.
Вот что я видел сегодня:
– чернокожего парня, который обругал свой велосипед «bitch»;
– магазин, где продается пожарное снаряжение;
– картину Дали с висящими всюду часами, которые стекают, как расплавленные;
– двоих мужчин в еврейских шапочках, выскочивших из машины «скорой помощи»;
– пятерых подростков в парке, у каждого из которых был свой кассетник. Они разговаривали друг с другом, но, наверное, никто никого не слышал, так как все заглушала музыка;
– недостроенный небоскреб;
– мальчика, курившего в парке наркотики;
– ларек с таким количеством журналов, что я даже не смог их пересчитать;
– пожилого небритого мужчину и совсем молоденькую женщину, которые, прислонившись друг к другу, спали на скамейке;
– магазин, торгующий велосипедами, где был и мой любимый велосипед;
– тщедушного старика с задравшимся на плечо галстуком, который закричал на автомобиль, ехавший на красный свет;
– продавщицу в лавке, торгующей джинсами, которая маялась от безделья;
– полицейского с пистолетом на велосипеде;
– чернокожего мужчину, который выбивал ритм на пустом ведре, ящике из-под хлеба и противне. Он барабанил просто мастерски, и я дал ему денег;
– прохожего, который на ходу пил кофе;
– человека, который давал незнакомой девушке адрес в Париже;
– фитнесс-центр, в котором люди занимались бегом трусцой на тренажерах и при этом глядели телевизор, в зале одновременно работало четыре экрана;
– раскиданные по асфальту розы от брошенного букета;
– мусорный ящик, набитый отрезанными поросячьими и коровьими ногами;
– девчушку, которая бросала об стенку мячик, а рядом стоял ее папа и хвалил ее, какая она ловкая;
– продавщицу, которая обиделась, когда я сказал, что просил шоколадное мороженое, а она дает мне ванильное.
Я чувствую себя воспрянувшим.
Впервые за долгое время у меня снова появилось такое чувство, что все может случиться. Сегодня я проснулся с мыслью о том, что все может случиться, что произойдет что-то необыкновенное – и притом обязательно хорошее.
Такое чувство у меня бывало только в детстве.
Может быть, так на меня подействовал этот город. А может быть, это благодаря моему брату.
Одно время мне казалось, что он не такой симпатичный, как я. Но теперь я уже так не думаю. Он отличный парень. Он желает мне только хорошего.
В последние дни мы много были вместе и хорошо проводили время.
Мы бросали «летающую тарелку» и бегали по траве. Мы разговаривали о том, как все было в детстве, и пришли к тому, что раньше все было иначе.
Все вещи были тогда проще, крупнее, но главное – не такие, как сейчас. Кое-что было лучше, чем теперь, а кое-что хуже. Как считает мой брат, не стоит утверждать, что раньше все было лучше, – это тупиковый путь.
Ему больше нравится слово «иначе».
А сегодня вечером он у меня научился стучать по доске.
Мы выключили телевизор и просто сидели и разговаривали. О девушках. Мой брат всегда говорил о них как-то расплывчато. С одной стороны, девушки ему нужны, а с другой – без них как бы и лучше.
Я сказал, что так у него ничего не получится. Невозможно ведь, чтобы у тебя была девушка и в то же время чтобы ее не было. Если это возможно, то только при условии, чтобы она согласилась так же относиться к тебе: чтобы ты был у нее и в то же время чтобы тебя как бы и не было.
Он рассказывал о своей последней девушке. Казалось уже, что все у них решено и оба согласны. Но тут мой брат передумал и все разрушил. И самое скверное, что он сам никак не может понять, почему он так поступил. Просто у него появилось такое чувство, когда ему стало казаться, что с другой девушкой все могло бы сложиться гораздо лучше. Все у них было о’кэй, но ему казалось, что могло бы быть еще лучше. С другой девушкой.
И тогда он повернулся и ушел.
А теперь он жалеет об этом. Дня не проходит без того, чтобы не пожалел.
Рассказав это, он примолк и долго сидел молча и только качал головой.
Мне стало его жалко.
Я достал доску-колотилку и осторожно поставил перед ним. Затем я протянул ему молоток, и, когда он его взял, посмотрев на меня с вопросительным выражением, я молча кивнул.
Тогда он начал стучать по доске. Он негромко заколачивал колышки, следуя какому-то сложному ритму, и не один раз перевернул доску. Ни он, ни я не сказали при этом ни слова.
Пока брат стучал по доске, я чувствовал с ним необычайную близость.
Сегодня мы разошлись каждый сам по себе.
Брат в одну сторону, я – в другую. Мы договорились встретиться попозже, а сейчас нам обоим захотелось побыть отдельно.
