Год примерно спустя в случайном разговоре с моряками я с удивлением обнаружил, что Высоцкий был прав. Потом мне не раз приходилось изумляться его удивительной осведомленности о предмете или области, весьма отдаленной от рода его занятия. В 68-м году физики Сибирского филиала Академии наук показывали нам строящийся ускоритель. Объяснял, что к чему, молодой бородатый ученый. Вскоре я отвлекся от его объяснения, так как перестал что-либо понимать. Смотрю, Володя кивает, поддакивает. Ну, думаю, играет. А на самом деле ничего не понимает, как и я. Вдруг он стал задавать вопросы бородатому физику. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Словно мячики кидают друг другу. Вскоре я понял, что мой друг неплохо разбирается в предмете разговора. А ведь он был чистым гуманитарием! Вот еще один штришок, который не грех добавить к портрету Высоцкого.
Но вернемся к нашим баранам. То есть «кранцам», которые нас рассорили. Плюнули мы на сценарий — каждый занялся своим делом. Спустя некоторое время Володя буркнул:
— Расскажи мне про шахматы.
«Ага, — подумал я, — скоро появится песня про мои любимые шахматы». Он как раз находился в «спортивной полосе» своего творчества.
Я стал объяснять: игра начинается с дебюта… начала бывают разные… например, «королевский гамбит», «староиндийская защита»… Володя в шахматы не играл. Чтобы предостеречь его от ошибок в будущей песне, я рассказал, что любители в отличие от профессионалов называют ладью турой, слона — офицером…
— Хватит! — сказал Володя. — Этого достаточно.
Я обиделся — с таким шахматным багажом приступать к песне о шахматах?!
Он замолк на полтора дня, что-то писал мелкими круглыми буквами, брал гитару, пощипывал струны. Именно так — не подбирал мелодию, а как бы просто пощипывал струны, глядя куда-то в одну точку. На второй день к вечеру песня была готова. Она называлась «Борьба за шахматную корону».
Она меня поначалу разочаровала. Не знаю уж, что я ожидал, помню, даже обиделся за шахматы. Ну что это за ерунда, в самом деле:
Мы сыграли с Талем десять партий
В преферанс, в очко и на бильярде,
Таль сказал: «Такой не подведет».
Через неделю мы сели с Володей в поезд. Я ехал в Одессу, он — в Киев. У него там было два концерта. Конечно же, я задержался в Киеве и пошел с ним на концерт. Здесь он впервые решил попробовать на публике «Шахматную корону». Что творилось с публикой! Люди корчились от смеха, и я вместе с ними, — сползали со стульев на пол… Смешное нельзя показывать одному человеку, смешное надо проверять на большой и дружелюбно настроенной аудитории. После истории с «Шахматной короной» я это хорошо понял.
И, конечно, не надо было ему ничего знать о шахматах. Потому что это песня не о шахматах, а о жизни. Нет у Высоцкого песен о море, о небе, о земле. Все они — о нашей жизни, о нас.
И спорт для него — модель жизни. Не удивительно, что главные действующие лица его спортивных миниатюр — отнюдь не герои. Но это может обидеть только тех, кто воспитан на банальных песнопениях во славу советского спорта. Панегирики же никогда не были амплуа Высоцкого. Ведь что отличает поэзию Высоцкого? Высокая гражданственность, активная позиция автора. Все, что мешает, все, что оскорбляет и порочит наше общество, — безжалостно высмеять! А высмеять — значит раздеть, обнажить гнилую сущность. Поэтому так велика очистительная сила его стихов и песен. Поэтому так много в них смешных, нелепых, глупых, попросту отвратительных персонажей. Только слепой, глухой или абсолютный дурак может отождествлять их с личностью автора.
Вот и спорт. В нем, как и в жизни, есть плохое и хорошее. Есть те, кто рвется на пьедестал только потому, что знает: «первым — лучшие куски». И есть те, для кого спорт — это борьба с самим собой, с собственными слабостями, победа — победа над самим собой.
* * *
В жизни трагическое и смешное — рядом. У Высоцкого юмор присутствует даже в стихах высокого трагического накала. Что уж говорить об остальных стихах и песнях — там просто золотые россыпи юмора.
Этим даром — подметить смешное и с юмором рассказать о нем — Высоцкий обладал в совершенстве. Но он и в жизни, особенно в кругу близких людей, был чрезвычайно смешным человеком и остроумным рассказчиком. Качество не столь уж распространенное у юмористов высокого порядка. Зощенко, по свидетельству современников, был мрачен и молчалив. С Михаилом Михайловичем Жванецким тоже не обхохочешься, пока он не достанет потертый бухгалтерский портфель и не начнет извлекать из него замусоленные листки с текстами своих миниатюр.
Совершенно иным был в жизни Владимир Высоцкий.
* * *
Есть в фильме «Место встречи изменить нельзя» эпизод с вором-карманником Кирпичом. Кирпич разговаривает на каком-то немыслимом языке — шепелявит, не выговаривает тридцать две буквы из алфавита, лицо при этом у него бесконечно глупое.
Снимаем мы этот эпизод и чувствуем — не смешно. А у Вайнеров сцена написана с юмором. Что делать? Тут я вспомнил серию Володиных ранних рассказов от лица несколько придурковатого шепелявящего типа. Была у Володи целая серия устных рассказов как бы от лица этого персонажа. Очень смешных, импровизационных. Помню, был рассказ о Рексе, умнейшей собаке, которая жила вместе со своим хозяином, подполковником, в старой коммунальной квартире на Арбате. Рекс был очень умный и образованный пес. Он, например, знал наизусть всю поэму «Мцыри» и читал ее подполковнику на ночь — подполковник очень любил Пушкина. Помню, был у этого Рекса конфликт с соседкой, Зинаидой Викторовной, которая все время трогала подполковника. Бывало, Рекс только отлучится с кухни (Володя произносил — «куфни»), Зинаида Викторовна — раз! выдерет волосок из головы, скатает и — в суп, который Рекс варил подполковнику! Однажды Рекс не выдержал, встретил ее в «колидоре» и говорит… Володя выпучивал глаза и произносил, ужасно шепелявя:
— Зинаида Викторовна, — сказал ей Рекс, — вы, пожалуйства, не трогайте подполковника, потому что иначе… иначе я вас покусаю!
Слушатели задыхались от смеха, умоляли: «Володя, хватит!» А он заводился и начинал с ходу импровизировать дальнейшую историю Рекса, этой необычайно умной собаки. О том, как после смерти подполковника Рекса взяли в один научно-исследовательский институт, который работал на космос. Рекс каждый день ездил на иппод… «Э-э… — поправлялся Володя, — на этот, как его, космодром…» Дальше — больше. По Володиному рассказу получалось, что Рексу уже лет сорок-пятьдесят, хотя он все время повторял рефреном: «Ну он уж старый был, Рекс-то. Собаки ведь долго не живут». Со временем Рекс блестяще защитил докторскую, вообще много пользы принес науке.
— Помните Белку и Стрелку? Которые на этот… на Маркс летели. Не-е… Не на Маркс. На Энгельс. Да, на Энгельс… А че, не знаете, что Луну собираются на Энгельс переименовать, потому что это же неудобно — Маркс есть на небе, а Энгельса нету… Так вот их — Белку и Стрелку — Рекс готовил. Умнейший был пес! Он и сам летал. Только об этом не сообщалось. Последнее время он был страшно засекреченный.
Я попросил Володю прямо тут, на съемке, рассказать историю про Рекса Стасику Садальскому — исполнителю роли Кирпича. Стасик шепелявить не смог. Оказывается, это не так просто. И у Стасика шепелявить совершенно не получилось. Я махнул рукой:
— Ладно, Стас, говори нормально. А потом, на озвучании, попытаемся исправить.
И мы досняли сцену как есть, только чтобы зафиксировать, что Кирпич шепелявит, сняли пару реплик. Помните, он там говорит Жеглову — Высоцкому:
— Не знаю, как у вас в уголовке, у нас за такие дела язык сразу отрежут.
На что Жеглов ему говорит:
— Я уж вижу: тебе вот подрезали, шепелявишь-то.
Кирпич обижается:
— А чего ты дразнишься. Вообще ничего не буду рассказывать.
Эту сцену Садальский говорил нормальным языком, а уж на озвучании он сумел идеально повторить интонацию Высоцкого. И получился самый смешной эпизод в картине.
* * *
Он и раньше жил очень быстро. Быстро работал, быстро ел, быстро передвигался, на сумасшедшей скорости водил машину, не выносил поезда — летал самолетом. В последнее время его жизненный темп достиг предела. Четыре-пять часов — сон, остальное — работа. Рабочий день его мог сложиться, скажем, таким образом. Утром — репетиция в театре. Днем — съемка или озвучание, или запись на «Мелодии». Вечером — «Гамлет», спектакль немыслимого напряжения — свитер в антракте хоть выжимай. Ночью — друзья, разговоры. После спектакля у него на Малой Грузинской всегда полно народа, тут можно встретить кого угодно: писателя, актера, музыканта, таксиста, режиссера, врача, художника, бывшего вора в законе, академика, маркёра, знаменитого иностранного артиста и слесаря со станции, где чинят «Мерседесы», — в последние годы он ездил на «Мерседесе».
