— Совершенно не разбираюсь. Разве не в этом главная цель?
— Цель чего?
— Программы Теневых Резервов.
— Разрази меня гром, если я понимаю, в чем ее цель, — злобно буркнул Уилкокс. — По-моему, это просто рекламный трюк. Вы ведь преподаете английскую литературу, не так ли?
— Да.
— Что именно? Шекспира? Поэзию?
— Ну, я читаю первокурсникам лекции по…
— В средней школе мы сдавали «Юлия Цезаря», — перебил Уилкокс. — Учили наизусть огромные куски. Я его ненавидел. Преподавал нам надутый южанин, который все время подъё… издевался над нашим акцентом.
— Я занимаюсь романом девятнадцатого века, — пояснила Робин. — И женской темой.
— Женской темой? — переспросил Уилкокс с явным неодобрением. — Это еще что такое?
— Женская проза. Изображение женщины в литературе. Феминистская критика.
Уилкокс засопел.
— И за это дают ученые степени?
— Я читаю не всему курсу, — неохотно уточнила Робин. — У меня факультатив.
— По-моему, слишком примитивный, — сказал Уилкокс. — Впрочем, для девушек сойдет.
— У меня есть и юноши, — возразила Робин. — Кстати, текстовый материал очень трудный.
— Юноши? — Уилкокс презрительно скривился. — В смысле педерасты?
— Нет, совершенно нормальные, приличные и интеллигентные молодые люди, — ответила Робин, стараясь справиться с раздражением.
— Тогда почему они не изучают что-нибудь полезное?
— К примеру, инженерное дело?
— Это сказали вы, а не я.
— Вы действительно хотите, чтобы я вам объяснила? — спросила Робин и вздохнула.
— Ну, если вы хотите сами.
— Потому что их больше интересуют мысли и чувства, чем то, как работают машины.
— И каков же доход от мыслей и чувств?
— А разве деньги — это единственный критерий?
— Если есть лучше, то он мне неизвестен.
— Как насчет счастья?
— Счастья? — растерянно повторил Уилкокс. Впервые за время разговора он был сбит с толку.
— Да, счастья. Мне мало платят, но я счастлива своей работой. Или буду счастлива, если мне удастся ее получить.
— А в чем проблема?
Робин объяснила, в каком она оказалась положении, и Уилкокс был куда больше потрясен защищенностью ее коллег, чем ее собственной беззащитностью.
— Вы хотите сказать, что их работа закреплена за ними пожизненно? — не поверил он.
— Ну да. Но в будущем правительство намерено отменить постоянные штатные должности.
— Вот и правильно.
— Но это же жизненно важно! — возмутилась Робин. — Это единственная гарантия свободы научной мысли. И именно это было одной из причин нашей забастовки на прошлой неделе.
— Погодите-ка, — перебил Уилкокс. — Вы выступали в поддержку пожизненных должностей других преподавателей?
— В том числе, — кивнула Робин.
— Но ведь если их нельзя уволить, там никогда не найдется места для вас, будь вы хоть в сто раз лучше.
Эта мысль уже приходила в голову Робин, но она отгоняла ее как непорядочную.
— Это принципиальный вопрос, — сказала Робин. — К тому же, если бы не сокращения, у меня уже была бы постоянная работа. Мы бы набирали больше студентов, а не меньше.
— Вы думаете, университетам следует беспредельно расширяться?
— Не беспредельно, но…
— Настолько, чтобы вместить в себя всех желающих заниматься женской темой?
— Если вам угодно, можете считать именно так, — ощетинилась Робин.
— А кто платить будет?
— Вы все сводите к деньгам.
— Именно этому и учишься, занимаясь бизнесом. Кто это сказал: не бывает бесплатного сыра?
— Не знаю, — пожала плечами Робин. — Какой-нибудь экономист правого толка, я полагаю.
— Кто бы он ни был, с головой у него все в порядке. Где-то я это вычитал: не бывает бесплатного сыра. — И он снова лающе засмеялся. — Кому-нибудь обязательно приходится платить по счетам. — Он взглянул на часы. — Что ж, пожалуй, пора показать вам мои владения. Подождите меня пару минут, хорошо? — Он встал, снял пиджак со спинки стула и просунул руки в рукава.
— Разве я не должна повсюду вас сопровождать? — спросила Робин, вставая.
— Не думаю, что вы сможете пойти со мной туда, куда я собрался, — возразил Уилкокс.
— Ох, — спохватилась Робин и покраснела, но быстро собралась с мыслями. — Не могли бы вы показать мне дорогу в дамскую комнату?
— Я попрошу Ширли проводить вас, — ответил Уилкокс. — Встретимся здесь через пять минут.
Боже милостивый! Не просто лектор по английской литературе, даже не лекторша по английской литературе, а продвинутая лекторша-феминистка с левыми взглядами! Вик Уилкокс сбежал в директорский туалет и укрылся в нем, как в убежище. Это была большая, сырая и промозглая комната, в лучшие времена щедро оборудованная мраморными раковинами с медными смесителями, но уже давно требовавшая капитального ремонта. Уилкокс стоял возле писсуара и остервенело писал на белую керамическую стенку с разводами от текущей с труб ржавой воды. Что, черт возьми, он будет делать с этой бабой каждую среду на протяжении двух месяцев? Стюарт Бакстер, должно быть, совсем рехнулся, если прислал ее. Или это заговор?
Странно. Очень странно и подозрительно, что он видел ее раньше — на прошлой неделе, возле Университета. Ее волосы, полыхавшие в утреннем тумане, как языки пламени, ее сапоги и кремовая куртка со спущенными плечиками попались Вику на глаза, когда он стоял в пробке, пока пикетчики спорили с водителем грузовика, который пытался въехать на территорию Университета. Она стояла на тротуаре, держала какой-то глупый лозунг — «Сокращение образования — это не шутки» или что-то в этом роде — и весело болтала с толстозадой теткой в алом лыжном костюме и розовых ботинках. Помнится, Вик еще подумал: все-таки случилась забастовка. Те две женщины, и особенно рыжая, олицетворяли собой все то, за что он ненавидел подобные выступления: политические действия рабочего класса в стиле среднего класса. И вот теперь он целых две месяца не сможет от нее отделаться.
На кафельном полу посреди уборной стоял столик с мраморной крышкой, на котором были разложены одежные щетки и мужская парфюмерия. За все время работы в «Принглс» Вик ни разу не видел, чтобы ими кто-нибудь пользовался. От злости и разочарования он схватил длинную щетку и со всей силы ударил ею по столу. Щетка сломалась.
— Черт! — выругался Вик.
Словно в ответ на стук в одной из кабинок зажурчала вода, дверь распахнулась, и на пороге возник Джордж Прендергаст, директор по персоналу. Нельзя сказать, чтобы это стало полной неожиданностью, ибо Прендергаст страдал кишечным расстройством и частенько наведывался в директорский туалет. Но Вик думал, что он здесь один, и со стороны выглядел довольно глупо с обломком щетки в руке. Чтобы спасти положение, он взял другую щетку и принялся чистить рукава и лацканы пиджака.
— Чистите перышки перед встречей с собственной тенью, Вик? — сострил Прендергаст. — Я слышал, она вполне… э-э… что она… — он запнулся, увидев выражение лица Уилкокса, и изумленно смотрел на него сквозь толстые стекла очков. Прендергаст был моложе всех в дирекции и испытывал перед Виком благоговейный страх.
— Вы ее видели? — спросил Уилкокс.
— Нет, не видел, но Брайан Эверторп говорит…
— Наплевать на то, что говорит Эверторп. Его интересует только размер бюста. Она феминистка. Не удивлюсь, если еще и грёбаная коммунистка. У нее значок демократической партии. Что мне, Христа ради, теперь… — И тут его осенило. — Джордж, можно мне воспользоваться вашим телефоном?
— Конечно. А ваш что, сломался?
— Нет, но мне нужно поговорить без свидетелей. Дайте мне пару минут, ладно? Можете пока тут почиститься. — Он сунул одежную щетку в руку обалдевшего Прендергаста, похлопал его по плечу и зашагал в кабинет директора по персоналу окружным путем, чтобы не проходить мимо своего кабинета.
— Мистер Прендергаст только что вышел, — сказала секретарша.
— Я знаю, — бросил Вик, прошел мимо нее и закрыл за собой дверь. Потом сел за стол и набрал личный номер Стюарта Бакстера. К счастью, тот оказался на месте.
— Стюарт, это Вик Уилкокс. Моя тень уже приехала.
— Правда? Ну, и как он?
— Она, Стюарт. Она. Разве ты не знал?
— Клянусь Богом, — ответил Бакстер, вдоволь насмеявшись. — Ни сном ни духом. Ну да, «Робин» через «и». Хорошенькая?
— Такое впечатление, что всех интересует только это. Мои менеджеры ходят кругами, как жиголо, а секретарши изнывают от ревности. — Это было явное преувеличение, но Вик хотел подчеркнуть разрушительные последствия появления Робин. — Бог знает, что может случиться, когда я поведу ее по цехам, — добавил он.
— Стало быть, и правда хорошенькая.
