— Э, аккуратней, а то провалишься! — крикнул мне Велиал.
— Куда? — не понял я.
— В тартарары.
— Это понятно, а что там, внизу? Подземная парковка, что ли?
— Говорят же тебе, баран, — тартар.
— А чо это? — не понял я.
— Мусульманские дела. Не заморачивайся.
Мы продолжали идти, и я даже научился почти так же ловко, как черти, скакать между трещин. Черти тихо переговаривались меж собой на каком-то тарабарском языке. Окружающий пейзаж довольно быстро утомил меня своим однообразием.
— Послушайте, — обратился я к чертям, устав от молчания, — а вот говорят «адские сковородки», «адский огонь», «грешники», а чо-то никого не видно. Мы не дошли ещё, что ли?
— Ты нижние этажи имеешь в виду? — спросил Вельзевул. — Так это тебе год идти через них, и не факт, что вообще дойдёшь. Довольно запутанная схема.
— Сам чёрт ногу сломит, — многозначительно поднял вверх палец Велиал.
Пройдя ещё какое-то расстояние, я увидел по левую руку от меня горный хребет, представляющий собой одну сплошную витрину, на которой были изображены разные красочные картинки. Развратного вида девицы вертелись вокруг шестов для стриптиза; вокруг игровых столов толпилась нарядная публика, юноша, явно гомосексуалист, нюхал кокаин с приятелем; какой-то стареющий плейбой ехал на кабриолете; двое мужиков пороли пышногрудую блондинку. Витрины переливались неоном и были стилизованы под обложки глянцевых журналов или заставки телепередач. Выглядело всё примерно как салон игровых автоматов, манящие огни которого привлекают ночью таксистов, праздношатающихся и окрестных бомжей.
— Гламурненько тут у вас, — пошутил я.
— Это точно, — отозвался Велиал.
— Это просто праздник какой-то, — продолжал я. — Тут чо, у вас зона отдыха?
— Типа того. Для навсегда уставших.
— А кого сюда пускают? Или это для почётных чертей? Попасть-то можно?
— Ты уже и так попал.
— Не понял?
— Это промоушн, чувак, про-мо-ак-ци-я, — по слогам выговорил Вельзевул и посмотрел на меня подобно тому, как ветеринар смотрит на больного осла.
— А… ну… а что внутри? — недоверчиво поинтересовался я, — можно взглянуть?
— Говно вопрос, — сказал Велиал и ловко прошёл сквозь витрину с девкой. Следом за ним сквозь витрину прошёл Вельзевул. Я остался стоять, недоумевая, каким образом мне повторить манёвр чертей. Через пару секунд сквозь витрину просочилась голова Вельзевула:
— Ну, ты идёшь или передумал?
Я сделал шаг к витрине и ткнул в неё рукой. Она не поддавалась. «Видимо, законы физики подчиняются только чертям», — подумалось мне.
— Головой вперёд ныряй.
— Как в омут.
Из-за витрины послышался смех и приглушённые голоса чертей. Я разбежался и прыгнул в витрину головой вперёд. Витрина всосала моё тело, а затем будто выплюнула под ноги чертям.
— Ну ты как в бассейне, в натуре, — усмехнулся Велиал.
Я встал, отряхнулся и почувствовал, как меня разворачивают за плечи.
— Смотри, коль пришёл, — раздался откуда-то сверху голос Вельзевула.
На моём лице заплясали тени подобно тому, как это бывает, когда сидишь на некотором удалении от костра. Я вглядывался вдаль, но ничего, кроме копошащейся массы вдали, не различал.
— Чо-то не видно ни хера.
— А ты глазами зырь ярче.
То ли мои глаза действительно привыкли к здешнему полумраку, то ли черти исполнили какой-то фокус, но теперь я видел всю картину довольно отчётливо. Вся панорама была довольно хитро подсвечена то ли разбросанными тут и там кострами, то ли софитами. Прямо передо мной извивалась привязанная к столбу девица, которую хлестали плетьми два беса. Рядом толпа скелетов кидала на игровой стол собственные кости, а черт-крупье в смокинге лихо вертел колесо рулетки. От одного из игроков, видимо, проигравшего все свои кости, остался только череп, покатившийся по столу и упавший на зеро. Чуть вдалеке к другому столу стояла очередь. Ровными порциями по двое из очереди выходили люди и садились за стол. Седой черт в яркой, расписанной непонятным граффити майке долбил молотком по их носовым костям, которые тут же превращались в порошок. Люди ловко снюхивали его со столов и уходили прочь. Ещё дальше здоровенный черт верхом катался на автомобиле, сложенном из человеческих тел. Стоит ли говорить, что отбрасываемые всеми участниками этого адского шапито тени рисовали те самые красочные картинки в витринах. Пройти дальше, чтобы посмотреть на исходный материал для соития двух мужчин с блондинкой, я как-то не решился. То ли из-за того, что тут сильно воняло серой, то ли из-за боязни увидеть, кого на самом деле сношают эти порнушного вида мужики.
— Может, пойдём? — обратился я к своим провожатым.
— Насмотрелся?
— Ну, типа. Хороший креатив. Кто автор?
— Да у нас этих авторов тут… — скривился Велиал и вытащил сигарету.
— Одни профи. Почитай, все ветераны клубного движения со времён сотворения… — вторил ему Вельзевул, — ладно, двинем дальше.
— Может, наискось срежем? — поинтересовался Велиал.
— Давай.
Черти двинулись сквозь толпу из грешников, младших бесов, сковородок, шестов и столов. Все окружающие, увидев нас, падали ниц. Наконец мы преодолели всю огромную площадь и вышли через витрины с обратной стороны.
— А вы, я вижу, тут ребята уважаемые. А я сначала вас за охранников принял.
— А ты и при жизни особым умом не отличался, что уж теперь-то, — повернулся ко мне Вельзевул.
— От кого тебя охранять-то, дурило? — вежливым голосом осведомился Велиал.
— А вы типа старшие тут? А на каких постах?
— Я — что-то типа заместителя генерального директора. Смотрящий, если короче, — скромно ответил Вельзевул.
— А я по технической части. Вроде управляющий. За порядком следить, новые пытки, прогресс — все дела.
— А вот у меня к вам предложение. С картинками у вас все ништяк. А вот как с идеологией? А? Формирование общественного мнения, работа с аудиторией, комбинаторика, проведение выборов? Нужны такие специалисты? Политтехнологи?
— Политтехнологи? — переспросил Велиал.
— Нужны, нужны. Мы как раз, считай, что в предвыборный штаб идём, — кивнул головой Вельзевул.
После этих его слов я несколько приободрился. За разговорами мы прошли пустыню и вышли на каменистое плато.
На плато рядами стояли остроконечные металлические стержни высотой метра два, напоминающие иголки. Когда мы поравнялись с первыми рядами стержней, я понял, что это и есть иголки. Каждый стержень имел небольшое сквозное отверстие у своего основания, при ближайшем рассмотрении оказавшееся пресловутым «игольным ушком». У подножия каждой иголки суетились люди, пытавшиеся протиснуться сквозь её отверстие. Несмотря на то, что все они были разной комплекции — высокие и низенькие, толстые и худые, ни один из них не мог пролезть через «ушко». У кого-то застревала голова, кто-то пролезал до середины, но застревал задницей, кого-то не пускал живот. Вероятно, «ушко» обладало специальной функцией, позволяющей моментально подстраиваться под любую комплекцию человеческой особи, дабы не пропустить её через себя.
За последним рядом иголок, через которые лазили люди, начинались небольшие горы. Вершины гор сливались в одну большую площадку, все пространство которой было также занято иглами. Но в отличие от своих равнинных коллег, эти иглы были небольшой высоты, тогда как их «ушки», напротив, представляли собой громадные обручи, сквозь которые туда-сюда шастали верблюды. Вся панорама была выстроена таким образом, что люди внизу, выполняя свои манипуляции, всякий раз утыкались взором в верблюдов.
— Послушай, — спросил я черта, — по поводу «легче верблюда протащить сквозь игольное ушко» это я врубился, конечно. Но ведь условия соревнований изначально неравны. Верблюды ломятся через вон какую дыру, а люди внизу через такие щели никогда не пролезут, дураку ясно. Почему так устроено?
— Наглядная агитация, — сухо ответствовал Велиал,
— Чтоб не забывали, что не стоило при жизни всех остальных держать за верблюдов и ослов, обещая им блага на том свете. Это же президентская равнина, — разъяснил Вельзевул.
Пройдя сквозь ряды игл с копошащимися людьми, я увидел у одной из них Клинтона, вспотевшего и осунувшегося, который просовывал голову в одно из «ушек».
— Это тебе за Сербию, козёл! — озорно крикнул я ему.
— Как стыдно, — укоризненно покачал головой Велиал, — а ещё называешь себя воспитанным человеком.
— Так это на том свете было, — потупился я.
— А в аду, значит, можно всем хамить? Тем более, он тебя не слышит и не видит.
— Ладно, я ж пошутил.
— Проходи, шутник, — вежливо сказал Вельзевул, открывая дверь в стене.
Мы зашли в какое-то подобие цеха, всю длину которого по обе стороны занимали канцелярские столы. За столами сидели удивительно знакомые люди, макавшие гусиные перья в чернильницы, пишущие ручками и карандашами. Странно, но листы бумаги перед ними были чистые.
