Она вышла на террасу и остановилась на верхней ступеньке крыльца, глядя на него так же, как он глядел на змея.
Неожиданно во дворе за живой изгородью раздались крики и шум. Оттуда нередко доносились голоса работников, но на этот раз в них была тревога.
Наверное, что-то случилось… На скотном дворе? Эти страшные тисдейлские быки… Надо позвать ребенка домой.
— Бобби, иди сюда, скорее!
Он не ответил, все его внимание было поглощено змеем. Огромный призовой бык, гордость Генри, перепрыгнул через калитку и с мычанием понесся по саду.
— Бобби!
Она кинулась по ступенькам вниз на лужайку, и ее испуганный крик слился с криком мальчика. Теперь он бежал к ней, зацепился за нитку змея и упал.
Беатриса упала на него, прикрывая его своим телом. В следующее мгновение, отброшенная в сторону, она ударилась спиной о гравий дорожки. Прежде чем все померкло, она увидела, как бык поднял мальчика на рога и бросил его себе под ноги, и услышала…
Она очнулась с воплем — ей снова чудились бык и Бобби. Два дня она никого не узнавала. Наконец врач сказал Генри, что сознание вернулось к ней и она зовет мужа. Он может на несколько минут войти к ней, но должен держаться очень спокойно и ничего ей не рассказывать.
Генри, изменившийся до неузнаваемости, на цыпочках вошел в спальню и с трепетом остановился около кровати.
— Тебе лучше?
Ее голос был таким же безжизненным, как и ее лицо.
— Можешь от меня ничего не скрывать. Я видела. Бобби убит.
— Она когда-нибудь станет прежней? Как ты думаешь? — спросил Генри.
Уолтер молчал. У него не хватало духу сказать «нет», и он не решался сказать «да».
Со дня несчастья — вот уже десять месяцев — он почти все время жил в Бартоне, потому что был последней опорой рушившегося дома. Бедняга Генри, неожиданно столкнувшийся лицом к лицу с суровыми требованиями жизни, от которых его столько лет ограждали, был беспомощен, как пес, потерявший хозяина.
Физически Беатриса чувствовала себя лучше, чем можно было ожидать.
Первые полгода она не вставала с постели, но теперь уже была в состоянии без посторонней помощи передвигаться по комнате. Правда, не было никакой надежды, что она когда-нибудь сможет ходить быстро и помногу, — кроме ушиба позвоночника, у нее было еще неизлечимое внутреннее повреждение, от которого, по мнению доктора, ей предстояло страдать всю жизнь. Однако паралич ей больше не грозил, и доктор утверждал, что в течение следующего года она постепенно сможет все больше и больше заниматься делами.
Но было сомнительно, пожелает ли она чем-нибудь заниматься. Казалось, пережитое потрясение превратило ее в другого человека. Твердая воля, на которой в течение всей ее замужней жизни держался Бартон, теперь бесследно исчезла. Ее ум был по-прежнему ясен, и когда удавалось на несколько минут привлечь ее внимание к каким-нибудь домашним или иным проблемам, она разрешала их с прежней легкостью. Но стоило внешнему давлению ослабеть хоть на минуту, как ее интерес угасал и она вновь становилась странно, пугающе равнодушной ко всему. Она, как и раньше, была мягка и рассудительна и даже стала как-то по-новому ласкова с мужем и детьми. Но в то же время их благополучие, казалось, больше не заботило ее, и она охотно перекладывала свои обязанности на всякого желающего.
Знаменитый лондонский врач, которого пригласили зимой для консультации, сперва был несколько удивлен горестным отчаянием мужа и брата. Ее состояние казалось ему вполне естественным для «типично женственной женщины». Он изумился, узнав, что она бросилась между ребенком и быком. «Замечательно, сказал он, — какую силу имеет материнский инстинкт». И только когда Уолтер показал ему ее библиотеку, он понял, насколько ошибся в оценке характера своей пациентки.
В конце концов он пришел к заключению, что, хотя исход еще неясен, есть все основания надеяться на полное душевное выздоровление. «Иногда, объяснил он, — подобного рода потрясения приводят к устойчивому изменению характера, но это бывает редко и обязательно связано с повреждением мозга. К счастью, в данном случае голова не пострадала. Я полагаю, что уже в ближайшие недели вы заметите некоторое улучшение». Но он приезжал в ноябре, теперь был май, а Уолтер все еще не замечал никаких перемен. В глубине души он порой опасался, что у нее начинает развиваться наследственная меланхолия.
— Теперь, когда установилась теплая погода, — сказал семейный врач, перемена обстановки и морской воздух, я думаю принесли бы миссис Телфорд большую пользу.
Для Генри морской воздух означал Брайтхелмстон. Сияя, он отправился с этим предложением к жене.
— Доктор Джеймс понимает свое дело. Знаешь что: мы остановимся в том же отеле и закончим медовый месяц, который нам пришлось тогда прервать.
Чудесная мысль! Морской воздух — это лучшее лекарство.
Беатриса, испытывая только тень давнего отвращения, пробормотала, что ей никуда не хочется ехать. Уолтер, сидевший подле нее, внимательно посмотрел на сестру и ничего не сказал.
— Послушай, родная, — настаивал Генри, — доктор Джеймс советует тебе сделать усилие.
Она устало улыбнулась. Стоит ли беспокоиться и делать усилия? Ради чего? Генри продолжал превозносить прелести Брайтхелмстона.
— Да, — согласилась она, — морской воздух — это хорошо… Если бы только можно было дышать им вдали от людей и шума… Поезжай один, Генри, мне не нужно ничего, кроме покоя.
— Би. — сказал Уолтер, — а почему бы тебе не поехать погостить у меня в Корнуэлле? Ты найдешь там полный покои. Фанни приедет только в августе, а если воздух Каргвизиана тебе не поможет, то, значит, не поможет и никакой другой.
Да, ему удалось заинтересовать ее.
— Мой дорогой Уолтер! — запротестовал Генри. — Что за нелепый план тащить больную в такую даль…
— Это не такое уж трудное путешествие. Она может ехать не спеша.
— Ну, хорошо, ты привезешь ее туда, и что она там найдет? Лачугу в голой пустыне?
— Летом она не такая уж голая. Генри. Она одета в зеленый, золотой и пурпурный наряд, в ней жужжат пчелы, поют птицы. А Маунтстюарты построили для своей бабушки совсем не лачугу. Это очень удобный домик; меньше вашего, конечно, но ничуть не хуже.
— Но кто будет ухаживать за ней? Твой сумасшедший уэльсец?
— Она может привезти Эллен. У нас есть свободная комната. А Повис замечательный слуга, Ей будет очень удобно. У каменоломен, всего в семи милях от нас, живет очень хороший врач.
— То есть как это? — удивился Генри. — Как он умудряется не умереть с голоду в этой трижды забытой богом глуши? Я думал, что у вас там есть в лучшем случае знахарка.
— Сначала и я так думал. Но леди Маунтстюарт, которой принадлежит по крайней мере девять десятых всей округи, очень заботится о своем здоровье.
Кроме того. она весьма практична, если не сказать — скуповата, и считает, что выгоднее держать хорошего врача поблизости от своего поместья, чем каждый раз привозить его из Лондона. Доктор Томас — местный уроженец, имеет небольшое состояние и страстно любит охоту. Несколько выводков дичи и дом, который все равно пустовал, старухе ничего не стоят, а он взамен голосует за ее кандидатов и лечит ее служащих, живущих в поместье. О здоровье рабочих каменоломен и рыбаков, которые платят ей аренду, она не позаботилась, так что, заболев, они умирают без всякой помощи, если только Томас не лечит их из жалости. Все это обычная беда больших поместий, в которых не живут владельцы.
— Ну, если он действительно хороший врач, это, разумеется, меняет дело.
— Конечно. Вопрос только в том, нравится ли Би мое предложение.
Она подняла на него глаза.
— Мне кажется, что только это может принести мне какую-то пользу. Если бы я могла остаться совсем одна… у моря… Да, я согласна.
— Любимая, ты просто не представляешь, как одиноко тебе будет. Подумай только — целый день не с кем словом перемолвиться… ах, да — там будет Уолтер.
— А я буду молчать, — сказал Уолтер. — Мы поставим твою кушетку у большого окна, которое выходит на море, и, если тебе захочется тишины, будем на цыпочках приносить тебе поднос с едой и на цыпочках уходить, держа рот на замке. И ты за весь день не услышишь ничего, кроме шума волн и пенья птиц.
Генри покачал головой. Он не мог понять, как можно предпочитать уединение обществу тех, кто тебя любит.
— Не отговаривайте ее, — посоветовал ему Уолтер, когда они остались одни. — Это первое желание, которое она высказала. Не важно, чего она хочет, — важно, что она наконец чего-то захотела. Как бы то ни было, попробуем на месяц, а там видно будет.
Он немедленно уехал в Корнуэлл и через десять дней написал, что все готово к приему больной и ее горничной. Кучер сможет жить на ближайшей ферме и каждый день приходить за распоряжениями.
