— Моя дорогая Фанни, вы очень добры, но неужели вы думаете, что теперь, когда я уже почти совсем здорова, я буду занимать вашу комнату, если она нужна вам? Быть может, Уолтер уступит мне свою кровать в кабинете?
— Если моя постель не слишком жестка для тебя, — ответил Уолтер, — то я могу устроиться на чердаке с Повисом. В голосе Фанни зазвучала злоба.
— Моя комната достаточно велика. Вам нет никакой необходимости спать на чердаке рядом с грязным слугой. Уолтер пристально посмотрел на нее.
— Повис так же чистоплотен, как и я сам, а свежий папоротник — еще не худшее, что нам с ним приходилось делить. Беатриса приоткрыла дверь на кухню.
— Не забудьте кипяченые сливки, Эллен; и, пожалуйста, откройте баночку бартонского меда; мне хочется, чтобы миссис Риверс его попробовала. Наши пчелы собирают его на клевере и душистом горошке, Фанни. Или, может быть, вы предпочтете земляничное варенье? Эллен его неплохо варит. Кстати, Эллен, отнесите в спальню чистые полотенца и горячую воду для миссис Риверс.
Надеюсь, вы извините, что мои вещи еще не убраны, Фанни? Попросить ее распаковать ваш саквояж? Или вы разрешите мне предложить вам гребенку и щетку?
Опасность миновала, и Фанни покорно отправилась мыть руки. Когда она вернулась, Беатриса расставляла чашки.
— Я посягаю на ваши права, Фанни, но вы должны позволить мне это, пока не выпьете чаю. Сливок? Сахару? Уолтер, подай Фанни скамеечку для ног и пододвинь к ней этот столик.
Они пили чай и вели светскую беседу, когда Беатриса увидела, что к дому подходит Генри с мальчиками. Она все время надеялась, что успеет предупредить их. но теперь ей оставалось только, скрывая свое беспокойство, весело поздороваться и положиться на судьбу. Она встала, улыбаясь.
— А, вот и вы! Входите, входите и посмотрите, кто приехал!
На одно мгновение казалось, что откровенное замешательство Генри испортит все дело, но он заметил сигнал подвижных бровей жены и поспешил придать своему лицу надлежащее выражение. Вскоре Фанни ушла в спальню, и Беатриса начала кормить свою голодную семью. Уголком глаза она уже успела заметить, что мальчикам не по себе.
— Ну, кто прибежал первым? — спросил их дядя. Гарри и Дик виновато переглянулись.
— Мы… мы не кончили. Нет. песок был достаточно плотный… но у нас вышла неприятность с одним рыбаком.
— Какая?
— Да ничего особенного; так — пустяки. Дик наступил на сеть, а рыбак стал ругаться; он вел себя просто дерзко. Мне кажется, он был пьян.
— Вряд ли, — заметил Уолтер, — когда ожидается ход сардин, здесь не пьют: на счету каждая минута. А сеть пострадала?
— Почти нет. Порвалась только в одном месте, и то чуть-чуть. Но он так орал, словно от нее ничего не осталось. Уолтер нахмурился.
— Сеть, разорванная хоть чуть-чуть, становится бесполезной, ее надо чинить, а у рыбаков сейчас горячее время. Как ты наступил на нее, Дик? Сети — вещь заметная, а здешние жители их очень берегут.
Мальчики начали оправдываться. Дик, пытаясь обогна-гь брата в узком проходе между скалами, побежал по сушившейся сети, запутался в ней каблуком, упал и протащил ее по острому камню. Прежде чем он успел встать, из-за скалы выскочил какой-то человек и в бешенстве принялся ругать их.
— Вы извинились? — спросила Беатриса.
— Ну… я сказал, что мы ему заплатим за сеть; то есть заплатим, если он будет повежливее.
— Нет, Гарри, — вставил Дик, — ты сказал, что мы заплатили бы, если бы он был повежливее. Беатриса подняла брови.
— Другими словами, это означало, что, поскольку он дурно воспитан, вы не обязаны платить ему за испорченную вещь?
Гарри покраснел. Он считал, что и так был сегодня очень терпелив, без единого слова протеста приняв наказание, которое, по его мнению, было незаслуженным и унизительным; но он не собирался сносить при дяде такие язвительные упреки даже от горячо любимой и еще не совсем выздоровевшей матери.
— Само собой разумеется, мы заплатим, .мама; мы и не думали отказываться. Я завтра же отнесу ему полкроны.
— И извинишься?
— Мама, это невозможно! Если бы ты слышала, что он говорил, ты не настаивала бы.
Уолтер по-прежнему хмурился.
— Гарри, — спросил он, — что еще ты ему сказал?
— Ничего особенного. Только, что моему дяде, наверное, не понравится, что его арендатор так разговаривает с его племянниками.
— Конечно. Но мне не очень нравится и то, что мои племянники так разговаривают с моим арендатором, особенно если они неправы. Мне очень неприятно просить вас об этом, мальчики, но вы сделаете мне большое одолжение, если извинитесь перед ним.
— Если, конечно, вы не предпочтете, — добавила их мать, — чтобы за вас это пришлось сделать мне.
— Мама, ну, что ты говоришь! Как будто мы это допустим. Ты не представляешь себе, какие слова он употреблял.
— Не сомневаюсь, что весьма грубые, но, к счастью, я не его мать. Меня заботят не его манеры, а ваши.
Гарри, уже совсем пунцовый, повернулся к отцу, но не нашел поддержки даже у этого столпа сословных привилегий.
— Гм, — сказал Генри, — вы виноваты, мальчики. Конечно, этому парню следовало бы вести себя почтительнее с господами, но я не могу оправдать порчу рабочего инструмента из-за баловства. Гарри все еще пытался сдерживаться.
— Мы ничего не портили из-за баловства, сэр. Все произошло совершенно случайно, и нам с Диком было неприятно.
— Ну, так вот завтра вы с Диком и скажете ему это, как и следует настоящим джентльменам, и спросите его, какого возмещения он хочет.
— Гарри!
Визгливый окрик прозвучал совершенно неожиданно. В дверях стояла Фанни.
Ее мужу и Беатрисе было достаточно одного взгляда на злобно торжествующее лицо, чтобы понять, что она подслушала весь разговор. Она с решительным видом вошла в комнату и села напротив Гарри.
— Будь любезен, скажи мне совершенно точно, что он ответил, когда ты назвал своего дядю.
Мальчики растерянно переглянулись. Но тут долго сдерживаемое раздражение Гарри прорвалось наружу:
— Хорошо, тетя Фанни, если вам действительно интересно, я скажу.
— Что ты, Гарри, — запротестовал его брат, смущенно хихикая, — разве можно?
— Ладно, скажу то, что можно повторить. Он сказал, что ему — сами знаете что — на моего дядю, да и на мою… тетку тоже. Это еще не все, что он сказал, но об остальном догадаться нетрудно.
— Извини, Би, — сказал Уолтер.
Он потянулся через плечо сестры за куском сахара, беззвучно шепнув ей:
«Скорей прекрати это». Но его просьба была излишней: Беатриса сама увидела, что на скулах Фанни медленно проступили красные пятна. Она взглянула на часы.
— О, уже шестой час, а я совсем забыла о десерте! Мальчики, можно дать вам поручение? Поезжайте на ферму и возьмите у миссис Мартин две кварты малины и кварту кипяченых сливок. Мы устроим пир в честь приезда тети Фанни.
И не задерживайтесь там. Налить вам еще чаю, Фанни? Вот горячие булочки с корицей.
Фанни отмахнулась от протянутой тарелки.
— Нет, благодарю вас, Беатриса, мне нужны не булочки, а правда.
Мальчики, прежде чем уйти, скажите мне, как выглядел этот рыбак?
Гарри перевел взгляд с нее на дядю и вдруг пожалел, что не сумел вовремя промолчать.
— Да я не знаю, тетя… Похож на обезьяну; безобразный и маленького роста.
— Так я и думала! Погоди, был у него…
— Ради бога! — взмолился Генри. — Нельзя ли прекратить этот разговор?
Фанни метнула на него злобный взгляд.
— Без сомнения, вы были бы рады прекратить его, Генри. Мужчины всегда стоят друг за друга, если оскорблена всего только женщина. Разве не видно, что Уолтер дорого дал бы, лишь бы замять это дело? Гарри, я требую ответа. У него черные волосы с проседью, а на подбородке шрам?
— Я… кажется, так… Дядя Уолтер, простите меня, я не хотел…
Две чайные чашки и тарелка со звоном полетели на пол. Фанни, вскочив из-за стола, повернулась к мужу. Ее голос перешел в пронзительный вопль:
— Опять Билл Пенвирн! Надеюсь, Уолтер, теперь вы удовлетворены тем, что сделали? Если бы его вышвырнули из поселка два года назад, о чем я молила вас чуть ли не на коленях, до такой неслыханной дерзости не дошло бы. Но, конечно, вам нет дела, если вашу жену осыпают оскорблениями!
Мальчики глядели на нее раскрыв рот. Они и не подозревали, что на свете есть дамы, которые швыряются посудой, словно пьяные торговки.
Беатриса встала.
— Уолтер, я думаю, что тебе и мальчикам лучше пойти со мной. Извините нас, Фанни.
Уолтер открыл перед ней дверь и кивнул мальчикам. Они последовали за ним; Дик еле удерживался от смеха, а Гарри — от слез. Фанни все еще бесновалась над разбитым фарфором, а Генри сидел, втянув голову в плечи, с флегматичным терпением ломовой лошади, попавшей под град.
