– Я патриотка Болгарии! Мы не должны воевать на стороне Гитлера! Царь Борис сотрудничает с фашистами. Это позор и преступление! – быстро выпалила она.
Девушка была молода, красива, и воодушевление лишь усиливало ее юную красоту.
Незнамов пожал плечами, спрятал листовку в карман и вошел в клинику.
Возле его кабинета уже сидел фон Дидерикс из немецкого посольства.
– Извините, что вам пришлось ожидать, – сказал Незнамов. – Через минуту я вас приглашу.
Фон Дидерикс в самом деле вошел в кабинет ровно через минуту, за что и поблагодарил доктора – по-немецки, как он выразился, пунктуального.
– И все же я немного опоздал, – возразил Незнамов. – Меня не извиняет даже то, что это произошло из-за юной красотки, которая задержала меня на улице.
– О, это весьма приятная причина! – улыбнулся фон Дидерикс.
– К сожалению, у нее не было на мой счет никаких приятных планов. Она всего лишь занималась агитацией.
Он кивнул на листовку, лежащую у него на столе. Фон Дидерикс прочитал ее и пожал плечами.
– Да, здесь еще со времен турецкого ига сильны прорусские настроения, – сказал он. – Это традиция. Потому болгары и не понимают очевидной выгоды, которая наступит для их страны, если она станет союзником Германии, как предлагает фюрер. Но со временем они это поймут. Безусловно, поймут.
– Вы думаете, Болгария все-таки вступит в Тройственный союз? – без особого интереса спросил Незнамов.
В окно кабинета было видно, как двое полицейских снимают со стены дома напротив плакат «Да здравствует союз с СССР!», а третий уводит девушку, раздававшую листовки. Незнамов задернул шторы.
– Уверен, что вступит, – кивнул фон Дидерикс. – У царя Бориса просто не будет другого выхода, как стать нашим союзником. А что, вы поддерживаете идею о пакте Болгарии с большевиками?
– Вот уж точно нет, – хмыкнул Незнамов.
– Но ведь это ваши соотечественники, – заметил фон Дидерикс.
– Мои родители покинули Россию именно потому, что к власти пришли большевики, – объяснил Незнамов. – Так что я с десятилетнего возраста противник этой власти. Но в данный момент большевики интересуют меня меньше, чем ваш здоровый сон, – широко улыбнулся он. – Помогли порошки, которые я прописал в прошлый раз?
– Порошки отменные, доктор. – Фон Дидерикс улыбнулся еще шире. – Но ведь вы говорили еще о каких-то процедурах? Я готов! – воскликнул он. – Слухи о том, что вы творите чудеса, подтверждают многие. Я весь в вашей власти!
– Ну, слухи о чудесах всегда бывают сильно преувеличенными, – возразил Незнамов.
– Но ведь это правда, что вы лечите внушением? – поинтересовался фон Дидерикс. – И разве это не чудо?
– Всего лишь лечебный гипноз, – пожал плечами Незнамов. – Релаксация. Никакого чуда.
Глава 25
«А вдруг Ванга сможет сотворить чудо? – со страхом и тоской подумала Любка. – Иисус Христос сотворял же. А Ванга наша… хоть и не Иисус, но все же не такая, как все».
Только чудо могло сейчас помочь отцу, это Любка понимала с того дня, когда в разгар лета он неожиданно вернулся домой, хотя подрядился на работу до самой зимы.
И вот теперь отец лежал на топчане, и из-за занавески, которая скрывала его, доносились только обрывистые слова:
– …дом построить… не успел… конец…
Ванга выглянула оттуда, из-за занавески, и приказала:
– Любка, воды принеси. И чистую тряпицу. Надо его протереть.
Когда Любка пришла с миской воды и расстегнула на лежащем в забытьи отце рубаху, чтобы выполнить сестрино поручение, то не смогла удержать вскрик.
– Что? – тревожно спросила Ванга.
– Язвы у него… – проговорила Любка. – На груди, на шее.
Ванга медленно провела ладонью по отцовской груди. Потом встала и молча вышла.
Когда Любка выскочила на улицу вслед за ней, Ванга стояла, прислонившись к глиняной стене дома.
– Может, звездной травы заварим? – робко спросила Любка. – Василу помогло же.
Отвар звездной травы, которую как будто бы приказал собрать призрачный всадник, в самом деле помог, когда тяжело простудился брат.
– Не надейся, сестричка, – тихо сказала Ванга. – Отец умрет. Завтра, может.
– Как же мы одни будем? – всхлипнула Любка.
– Мы взрослые, – сурово ответила Ванга. – Уже и ты выросла, и Васил с Томе. Вытянул вас отец.
– Все равно… Без защиты останемся, без помощи.
– Бывает, люди и без защиты, и без помощи с самого детства живут.
– Ты про Ольгу свою говоришь? – догадалась Любка.
Ванга почему-то вспоминала свою подругу так часто, как будто та жила где-нибудь рядом и они виделись каждый день.
– Да, – кивнула Ванга. – Вот кому трудно. Но всем бы иметь такой сильный дух.
Если бы Ольга слышала, что говорит о ней ее слепая подруга, то удивилась бы безмерно. Сама она находила в себе сейчас отнюдь не силу, а одну лишь растерянность.
Ольга работала у Алексея Незнамова уже несколько месяцев. И с каждым новым днем, который проводила с ним, понимала, что влюбляется в него все сильнее…
И за все эти месяцы Незнамов не изменился в своем отношении к ней ни на йоту! Его взгляд скользил по ее лицу с такой отстраненностью, словно это было лицо случайной прохожей, и не просто прохожей, а какой-нибудь старухи. И тон, которым он разговаривал с нею, был отмечен теми же сухими врачебными интонациями, что и в дни ее болезни.
«Что ж, – говорила себе Ольга, – зато он дал мне работу. Могла ли я мечтать о большем счастье?»
Но лишь разум говорил ей это, а сердце тут же отвечало: «Могла, могла! Ты мечтала о большем с той самой минуты, когда увидела его глаза, которые смотрели на тебя из твоего полузабытья…»
– Доброе утро, Ольга Андреевна, – услышала она и подумала: «Даже по имени ни разу не назвал! Да, конечно, я для него чужая».
Ольга открывала дверь парадного, чтобы выйти на улицу, а Незнамов спускался по лестнице со второго этажа, где были расположены комнаты жильцов.
– Доброе утро, Алексей Сергеевич, – ответила она.
– Я на срочный визит к больному, – сообщил Незнамов. – Но в клинике буду вовремя. Телефонируйте пациентам, которые записаны на сегодня – удостоверьтесь, что их планы не изменились. А Гайгурова вычеркните из списка. Это к нему я иду на дом: у него ночью был приступ.
– Хорошо, – кивнула Ольга. – Что-нибудь еще?
– Нет, благодарю.
«И не просто чужая, а неприятная ему особа, – думала она, глядя, как Незнамов идет по улице. Голова у нее кружилась, когда она всего-навсего смотрела на него, видела твердую его походку! – Иначе отчего такая холодность?»
Но размышлять об этом слишком долго она не могла. В конце концов, ее чувства к Незнамову – это ее личное дело, а служебных обязанностей никто не отменял. Вздохнув, Ольга направилась к клинике, которая находилась недалеко от пансиона.
Однако печальные размышления не оставляли ее. С ними она вошла в здание клиники, с ними шла по коридору…
Из-за этих своих размышлений Ольга не сразу узнала человека, который стоял под дверью кабинета Незнамова. И только когда он проскользнул в этот кабинет, оставив дверь неплотно закрытой, она поняла, что это Георгий Велчев.
Ольга считала Велчева одним из самых неприятных незнамовских пациентов, хотя, разумеется, неприязни своей никак не выказывала. Она помнила, как, увидев ее в первый день работы – она тогда вышла в коридор, чтобы пригласить его на прием, – Велчев с ухмылкой заметил:
– Надо же, каких красоток каждый раз находит себе доктор! Прежняя его ассистентка уже родила, я думаю. Во всяком случае, когда я был на приеме в прошлый раз, она была на сносях.
Тогда Ольге понадобилось все ее самообладание, чтобы сохранить невозмутимый вид. А сегодня…
Сегодня этот тип орудовал в кабинете Незнамова! Невозможно было считать этот поступок безобидным.
Она бесшумно прошла по коридору и осторожно заглянула в оставленную Велчевым дверную щель.
Велчев быстро и как-то очень умело открывал один за другим ящики письменного стола, вынимал и просматривал лежащие в них бумаги. Бумаги, лежащие на столе, он просматривал тоже, при этом так же умело клал их на прежние места.
Потом он снял трубку телефона и негромко сказал:
– Тридцать пятый дайте. – Вероятно, дождавшись ответа того, кому он звонил, Велчев торопливо проговорил: – Нет. Здесь ничего. Обычные медицинские бумаги. Квартиру проверю, когда он будет на приеме. Мне инструменты надо взять, они у меня дома.
