— Выходит, я должен поверить картине.
— Это не просто картина. Это то, что он понял в жизни. Он видел деньги, любовь, власть, знал страх смерти. Этот человек придал очарование богачам и их золотым монетам, целыми днями жил в тесной гробнице, а затем сумел извлечь из черного задника смерти нечто живое. Его жена далеко не красавица, его дети несчастны, зато…
— Зато это его дети! — возразил я.
— Вот тут ты ошибаешься.
— У тебя есть другие сведения? Ты изучал его биографию?
— Нет, и не собираюсь. Мне достаточно его работ.
— Разве видно, что дети на него не похожи?
— Дай сказать. Видно, что он их написал. Понимаешь? Ему недостаточно было жениться и сделать двух детей. Он ввел их в свои произведения. Ты должен сделать то же самое. В конце концов, ты почувствовал необходимость писать своему сыну.
— Это не одно и то же.
— Но очень близко. И потом, есть еще одна вещь. Не обязательно останавливаться на одном. Вы с Сильваной можете сделать и второго.
— Отлично! Тогда я все время буду чувствовать разницу между моим ребенком и ребенком соблазнителя пьяных женщин.
— Не говори так. Если ты нарисуешь его, опишешь его — это твой сын.
— При условии, что бедняжка Марио выживет.
— Вот это другой разговор.
— Как он?
— Давно уже пора спросить. Они собираются сделать ему самопересадку костного мозга. Возьмут у него часть костного мозга и очистят ее. Это называется пурджингом.
— И это сработает?
— Они надеются.
— А ты как думаешь? Можно им доверять?
— Знаешь, понадобится какое-то время. Когда костный мозг восстановится, его снова пересадят.
— А как же малыш без него протянет?
— Его будут поддерживать с помощью специальной терапии. Существует целая процедура.
— А мне какую процедуру применить, чтобы его поддержать? Тебе не сказали?
В аэропорту нам не нужно было получать багаж. Мы сразу сели в автобус, потом на водный трамвайчик. Сошли на берег, пешком пересекли остров и вышли на пляж. Море был темным и большим, больше нас. Я стал фантазировать. Вообразил, что мой друг мог бы находиться возле меня под водой. Он помог бы мне не всплывать и утонуть куда быстрее, чем у меня получилось бы в одиночку. Быстрее и красивее.
Потом мы с Тициано повернули в обратную сторону. Берег остался позади. Мы прошлись. Подошли к моему дому. В окнах третьего этажа горел свет. В какое-то мгновение на занавески упала ее тень.
— Ну мне пора, — сказал Тициано. Он похлопал меня по плечу. — Будь молодцом, — добавил он, прежде чем повернуться и уйти.
Я смотрел на маленький дворик, полинявший от холода. На низкую кирпичную стену. Оградительная сетка переплелась с живой изгородью. Вот оно, царство отцов. Сегодня ты внутри, завтра снаружи. Самое приятное заключалось в том, что ты мог быть одновременно и внутри, и снаружи. Может, это единственный способ жить там.
В списке жильцов — табличка с моей фамилией и фамилией Сильваны. За нашими именами скрывался вечер, проведенный Сильваной вне дома, и случайный незнакомец. Сейчас я поднимусь и поговорю с ней. Выясню название гостиницы и имя того человека, фамилию она вряд ли знает.
Я выйду из дома. Глубокой ночью доберусь до гостиницы. Представлюсь ночному портье. Проведу ночь в гостинице, в которой был зачат не мой сын. Возможно, в том же номере, как знать.
Утром я переговорю с директором гостиницы. Покажу ему фотографию Марио и его больничную карту. Я буду похож на человека, который останавливает тебя на улице с просьбой поставить подпись в защиту гонимых диссидентов далекой страны. При том, что ты понятия не имеешь, в какой части земного шара она находится. Я пойду на унижение и расскажу ему, что моя жена забеременела от одного из постояльцев его гостиницы, что ребенок болен и нуждается в пересадке костного мозга и что биологический отец мог бы стать совместимым донором. Я скажу ему, что он может найти в регистрационной книге имя и фамилию моей жены.
Я пойду до конца в своем унижении, открыв ему главную недостающую деталь: моя жена даже не знает, как зовут отца. Такое бывает, скажу я. Всякое может быть. Я обязательно добавлю, что это было всего раз и что я верю жене. Известно только его имя, если, конечно, он назвал свое настоящее имя. Пока что есть только мое имя и моя фамилия, скажу я, глядя директору в лицо. И есть мое лицо. Директор гостиницы внимательно посмотрит на меня, но я не смогу понять, что он обо мне думает. Возможно, он примет меня за частного детектива. И в каком-то смысле будет прав. Возможно, за ревнивого мужа, выдумавшего всю эту душещипательную историю про детские болезни. Я покажу ему справку, диагноз, больничные бланки с именем и фотографией моего сына, мое удостоверение личности. Я предложу ему деньги. Я попрошу у него список постояльцев гостиницы в ту злополучную ночь. Я выужу из списка имена, которые совпадают с тем самым именем. Он не возьмет денег.
Я выйду из гостиницы с листком бумаги в кармане. Три имени и столько же адресов. Я раздобуду телефон одного из них, второго отыщу в интернете. Третьему отправлю письмо.
Мне очень повезет. Один из них откликнется. Мы встретимся в баре в другом городе. Поговорим. Немного погодя он скажет, что тут какое-то недоразумение. Впрочем, мое письмо было довольно расплывчатым. Я пойму, что он здесь ни при чем. Он назначил мне встречу, чтобы посмотреть, как выглядит тип, который разъезжает в поисках мужика, обрюхатившего его жену. Просто хотел узнать эту историю из первых уст — так, из любопытства. Я расстроюсь. Силы оставят меня.
Я и впрямь начну подумывать о том, чтобы обратиться в сыскное агентство. Потом снова попробую сам. Мне удастся выйти на второго. Он согласится на встречу.
Он явится с другом, может, адвокатом или вооруженным охранником. Я объясню ему ситуацию. Мы посмотрим друг другу в глаза.
Он скажет, что должен подумать. Я замечу, что времени в обрез, и так уже прошло слишком много, лейкемия развивается, с пересадкой затягивать нельзя. Я слезно попрошу его войти в наше положение, чтобы склонить к согласию. Мы попрощаемся. Пожимая ему руку, я подумаю, что он приятный малый, что, сложись все по-другому, мы могли бы стать друзьями.
Он позвонит мне через несколько часов и скажет, что принял решение: он сделает тест на совместимость его костного мозга с костным мозгом Марио. Я подумаю, что его согласие означает готовность принять отцовство. Отныне он будет справляться о моем сыне, о своем сыне. В один прекрасный день, когда Марио подрастет и ему исполнится четырнадцать лет, он обо всем узнает, захочет познакомиться со своим отцом и отречется от меня.
(А если самопересадка не поможет? Смогу ли я когда-нибудь простить себе, что даже не попытался найти биологического отца? Боялся, что однажды он снова объявится и заберет себе Марио, а может, и Сильвану?)
(Что лучше, правда или притворство? Что требует больше смелости?)
В списке жильцов была табличка с моей фамилией. За ней скрывались вечер, проведенный Сильваной за городом, и незнакомец в баре. Не знаю, сколько еще времени Леонардо простоял перед подъездом при свете уличных фонарей, представляя все, что могло бы случиться, если бы я пошел по следам того незнакомца. Он мысленно рисовал себе целый ряд событий, одно невероятнее другого: ему удавалось заполучить от директора гостиницы нужные сведения, он разыскивал биологического отца Марио. Я всегда предавался неумеренным фантазиям. Он должен был сосредоточиться на реальности.
Реальность же состояла в том, что мне не хватало смелости бросить Сильвану. И он был слишком привязан к Марио. Он боялся лишиться их обоих. Я предпочитал правде притворство. Ему было стыдно за себя и за Сильвану, если бы я бросил ее, а потом выяснилось, что Марио не мой сын. В конце концов, тут еще замешана репутация. Не хочется иметь жалкий вид. Накручивая себя, я со злорадством подумал, что мне предоставляется возможность простить. Он подумал, это даст мне превосходство над Сильваной на всю оставшуюся жизнь, власть над ней, которую я смогу использовать по своему усмотрению. Я буду возвращаться к этой истории при каждом удобном случае. О ней не надо будет даже напоминать, она и так останется между мной и Сильваной как основа основ. Эта мысль его огорчила.
Звонок был похож на сосок. Кнопка, вставленная в латунный ореол. Огромный сосок, налитый молоком и кровью. Раньше он никогда этого не замечал. Я снова за свое. Он смотрел на одно, а в голову приходило другое. Он думал о себе, а в голову ему приходил я. Я снова уставился на звонок. Теперь он внушил себе, что это его звонок, звонок его дома. Моего и Сильваны. И Марио. Затем он поднес к нему палец, легонько коснувшись кнопки. Хватило слабого нажима. Через несколько мгновений послышался хорошо знакомый металлический щелчок. Дверь открылась.
