Тем временем и безо всякой связи с проблемами голодания мое пребывание в больнице им. Ганнушкина произвело во мне весьма существенный душевный переворот (я здесь вынужден вновь отослать читателя к «Запискам брачного афериста»), одним из следствий которого стало то, что спустя всего два с половиной года я оказался женатым человеком. Разумеется, такое резкое изменение социального статуса тут же сказалось на моем организме, и уже через полгода после начала семейной жизни я лежал в отделении сосудистой хирургии 3-й больницы МПС на предмет венэктомии обеих ног.
Надо сказать, когда мой недуг (варикозное расширение вен и тромбофлебит) развился до такой степени, что начал мешать мне отправлять основные жизненные функции, я, естественно, стал обращаться к разным врачам и специалистам. И, как всегда бывает в таких ситуациях, их (специалистов) мнения кардинально разошлись — одни предлагали мне немедленно ложиться на операцию, а другие, напротив, рекомендовали всевозможные консервативные методы, вплоть до гомеопатии. Но я, верный своему жизненному кредо «болящий член отсечь без промедленья», не колеблясь выбрал первый вариант, хотя, честно говоря, не предвидел радикального исцеления ни в том, ни в другом случае. И уж конечно, не последнюю роль в моем решении сыграло желание еще раз хлебнуть живительной больничной атмосферы. Опять-таки находился в стадии завершения поэтический сборник «Дожди и реки» (последнее на данный момент и, безусловно, наиболее удачное мое обращение к жанру лирической поэзии), а интенсивная семейная жизнь и до последней крайности стесненные жилищные условия (см. все те же «Записки брачного афериста») не давали никакой возможности нанести завершающие мазки на это масштабное полотно моего внутреннего мира.
Стоит ли говорить, что и на этот раз больница вполне и почти во всем оправдала мои ожидания? И в первую очередь самое благоприятное впечатление произвела на меня непосредственно операция, к которой я, признаться, относился сначала лишь как к досадной помехе моим творческим планам и совершенно не предполагал, что она мне так понравится.
Вообще-то, с одной стороны, венэктомия нижних конечностей — мероприятие достаточно серьезное, осуществляемое под общим наркозом и длящееся несколько часов. Но с другой стороны, для сосудистых хирургов это обычная рутинная операция, примерно такая же, как удаление зуба для стоматолога. Причем ввиду длительности процедуры проводится она, как правило, в два приема — сначала одна нога, а потом, где-то через неделю — вторая. Разумеется, мне захотелось внести в это дело какую-то свежую струю, и поэтому я предложил своему врачу, Александру Васильевичу Сухову, с которым у меня с первого же дня сложились очень хорошие приятельские отношения и который, по мнению всех больных, замечательно совмещал в себе черты двух любимых народных героев: Александра Васильевича Суворова и товарища Сухова из кинофильма «Белое солнце пустыни», не тянуть резину и сделать мне обе ноги в один присест. Не могу сказать, что доктор Сухов с огромным энтузиазмом ухватился за мое рацпредложение, но тем не менее мне удалось подвигнуть его на этот беспрецедентный эксперимент, хотя, как я понимаю, диссертационные интересы Александра Васильевича лежали совсем в иной плоскости, и по этой причине его согласие вдвойне делает ему честь.
И вот как-то вечером, когда я по своему обыкновению так припозднился с вечерней прогулки, что Александр Васильевич, отчаявшись дождаться меня, уехал домой, мне передали от него записку следующего содержания:
Дорогой Марк!
Настоящим спешу уведомить Вас, что завтра утром я намерен Вас оперировать, и поэтому будьте любезны сегодня не ужинать. Кроме того, надеюсь, у Вас хватит деликатности избавить Танечку (дежурную медсестру — М.Ф.) от жуткого зрелища Ваших детородных органов и Вы сумеете выбрить себе ноги и пах сами. Только умоляю делать это предельно аккуратно, т. к. если Вы порежетесь, то операцию придется отменить. Так что если Вы не уверены в своих силах, то, пренебрегнув стыдливостью, лучше все-таки обратитесь к Танечке. У нее накоплен в этом деле довольно большой опыт, как, впрочем, и в промывании желудка, каковым Вам сегодня также предстоит насладиться в ее исполнении.
Глубоко целую,
А.Сухов.
Естественно, после такого проникновенного обращения я немедленно приступил к бритью и, вполне удовлетворительно справившись с пахом и левой ногой, необратимо порезал правую, подкосив таким образом под корень весь наш эксперимент. Хотя, откровенно говоря, я до сих пор не понимаю, почему слегка поцарапанную ногу нельзя оперировать с таким же успехом, как и непоцарапанную. Возможно, у хирургов и существуют на этот счет какие-то высшие антисептические соображения, но моему уму они недоступны. Но как бы то ни было, несмотря на мои благие устремления, меня все-таки оперировали в два приема, из которых, несомненно, большее впечатление на меня произвел первый.
Рано утром меня на каталке привезли в операционную. А надо сказать, что все это мероприятие имело место в мае и погоды стояли чудесные. Операционная находилась на втором этаже, и в ее высокие окна прямо ломилось ярко-синее утреннее небо и обильная свежая зелень цветущих черемух и яблонь. Я заблаговременно предуведомил доктора Сухова, сколько водки я в состоянии выпить, и поэтому с наркозом на этот раз не вышло никаких недоразумений — едва мне ввели в вену какую-то густую коричневую жидкость, как я сразу же погрузился в глубокое сладостное забытье.
Вообще-то я почти никогда не вижу снов (за исключением разве что уже известного читателю случая в отделении лечебного голодания) и уж тем более не припомню, чтобы мне снилось что-то подобное тому, что приснилось под наркозом на операционном столе. Это было какое-то экстатическое, хотя и абсолютно чуждое эротике, видение, в котором я гонялся по цветущему весеннему саду среди яблонь и черемух за прекрасными обнаженными нимфами, глядел на синее небо в просвете зеленых листьев, распевал безумные песни, срывал с себя больничную пижаму и только что не кричал «эвоэ!» Но главное заключалось даже не в этих внешних аксессуарах, а в неведомом мне досель состоянии неописуемой легкости, неизъяснимого блаженства и какого-то невыразимого сумасшедшего вдохновения.
Одним словом, мне и сейчас трудно себе представить, что в это же самое время мне самым безжалостным образом кромсали ногу от паха до ступни, вырывали вены, зашивали разрезы грубыми толстыми веревками и проч.
Не знаю, можно ли однозначно утверждать, что такой волшебный эффект был вызван именно действием введенного мне наркотического препарата (несмотря на все мои старания и дружеские отношения с А.В.Суховым, мне так и не удалось выяснить его название. Почему-то врачи держали это в строгом секрете). И в этой связи провал нашего эксперимента неожиданно сослужил добрую службу, поскольку если бы этот эксперимент было осуществлен, то я бы не имел возможности для сравнительного анализа. Но, к сожалению, во время второй операции, хотя мне ввели тот же самый препарат, я не ощутил ничего похожего на то, что ощутил в первый раз. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что я вообще ничего не ощутил — сразу после введения наркотика я полностью отключился и безо всяких сновидений проспал до самого ее конца и еще пару часов сверх того. Так что, вероятней всего, дело не в наркотике или, во всяком случае, не только в нем. Конечно, можно строить различные догадки и предположения относительно природы подобных видений, но, как писала О.Седакова в предисловии к своей уже упоминавшейся на этих страницах «Похвале поэзии», в этом есть опасность разобрать музыкальную шкатулку, которая, быть может, могла бы сыграть что-нибудь еще. Поэтому я усилием воли остановлю здесь свое разгонистое перо. Скажу лишь, что я немного могу вспомнить моментов в своей жизни, когда бы я был так счастлив и блажен, как во время операции на левой ноге.
Этот эпизод оказался настолько ярок, что все остальное мое пребывание в 3-й больнице МПС осталось как бы в его тени. И уж конечно, он не мог не наложить отпечатка на мою успешную работу над сборником «Дожди и реки». Хотя если обобщать мой опыт лежания в больницах, то приходится признать, что в целом клинические больницы не дают мне такого мощного творческого импульса, как больницы психиатрические. Возможно, это в какой-то степени связано с эвристическими особенностями моей личности, а может быть, здесь присутствует и какая-то общая закономерность. Но, безусловно, это тема для гораздо более серьезных и систематических исследований, нежели мои фрагментарные наблюдения. Я же свою задачу вижу лишь в том, чтобы художественными средствами привлечь внимание к этой, на мой взгляд, весьма актуальной проблематике, даже самая поверхностная экстраполяция которой может способствовать осмыслению многих общечеловеческих понятий и ценностей, что, кстати сказать, я уже исподволь пытался делать по ходу моего повествования.
