— Вы чувствовали угрызения совести, когда узнали о казни супругов Розенберг?
— Нет. Это нормальная судьба разведчика или агента.
— Вы участвовали в этой операции?
— Нет. Я крал немецких разведчиков.
— Мы могли создать атомную бомбу сами?
— Да. Но не в тысяча девятьсот сорок девятом году, а лет на пять позже. Мы сэкономили миллиарды долларов. Водородную бомбу мы уже взорвали раньше американцев.
— А ракеты, значит, мы тоже украли? И наше первородство в космосе и гений Королева тоже миф?
— С ракетами нам повезло меньше. Я руководил захватом, можете это назвать и кражей, немецких ракетчиков, мы взяли и фон Брауна, генерального конструктора немецких ФАУ, но солдат, который выводил фон Брауна в туалет, упустил его. Кстати, не будь у американцев фон Брауна, они не высадились бы первыми на Луне. Я узнал о побеге фон Брауна через полчаса. Я мог напасть на американцев и отбить его. В таких случаях решение должно приниматься мгновенно. Но решение приняли только через сутки, когда фон Брауна уже переправили в Америку. В прошлом веке Бисмарк сказал: «Россия медленно запрягает, но быстро ездит». И сегодня еще повторяют эту утешительную чушь. При сегодняшних скоростях, если задержишься на старте, догнать невозможно. Когда мы сами разгромили генетику, опомнились только через несколько лет, но уже отстали от Америки и всего мира настолько, что теперь никогда не догоним. Как никогда не догоним весь мир в электронике и компьютерах, потому что когда-то запретили кибернетику. С ракетами этого не произошло. Мы вывезли немецких ракетчиков, и они воссоздали ФАУ-2, но Королев быстро понял, что это тупик, надо искать новые пути, и он их нашел, поэтому и первый спутник, и первый человек в космосе — это наши достижения.
— Но сейчас мы все равно проигрываем, и американцы первыми высадились на Луну, первыми полетят на Марс.
— Да, — согласился Пират. — Мы надорвались.
— Навсегда?
— Да. С этим надо смириться. Мы страна третьего мира, и в этом нет ничего позорного, мы проиграли, но всегда кто-то проигрывает.
— Значит, мы никогда не будем великой державой?
— Великих держав в двадцать первом веке вообще не будет.
— А в чем была ваша роль в ракетной гонке?
— Добывать сведения о работах американцев.
— И подворовывать?
— Конечно.
— Удавалось?
— Редко. Как нам, так и им. Мы все научились хранить секреты. И мы подкупали американцев, и они подкупали наших.
— Вы были знакомы с отцом атомной бомбы Курчатовым?
— Это тот случай, когда отцовство установить трудно. Когда мы взорвали атомную бомбу, то американские газеты вышли под заголовками «Наконец бомба Берии взорвана!».
— Я читала, что Берия в политбюро курировал наш атомный проект.
— Берия был великим организатором.
— Он организовал ГУЛАГ.
— ГУЛАГ организовали до него, еще в двадцатых годах. Берия раньше других понял: чтобы человек хорошо работал, его надо поощрять.
— Как при дрессировке собак: хорошо выполнил команду, получи кусочек колбасы?
— Да. Наши физики, которые работали над атомной бомбой, да и по ракетам тоже, получали все. Я вам дам список, в котором было учтено все, вплоть до галош на ботинки.
— И еще был страх: не выполнишь — посадят.
— Да. Если директор завода говорил, что это изделие будет готово седьмого сентября в шестнадцать часов, то в пятнадцать сорок пять на завод подавалась машина или железнодорожный состав, в зависимости от величины изделия. Если изделие было не готово, то вместо него увозили директора завода, и он исчезал бесследно. Поэтому все делалось в срок, точно и очень высокого класса.
— А Королев и Курчатов боялись?
— Да. Королев посидел в лагерях и знал, что это такое. Курчатов сгорел раньше времени не от лучевой болезни, а, по-моему, от страха. Инсульты и инфаркты в основном из-за страха.
— А вы боялись?
— Да.
— У вас были инфаркты?
— Нет.
— А страхи остались? В подсознании, в снах?
— Нет. Я перестал бояться, когда погибли жена и дочь. Когда человек остается один, у него пропадает страх. Первый страх у меня пропал, когда умерла моя мать. Я боялся ее огорчить. Последний страх — после гибели жены и дочери. Мне больше некого огорчать.
— А родину?
— Не ерничайте.
— Вы верили, что Америка может на нас напасть?
— Неточный вопрос. Мы, и я в том числе, нас было немного, не верили, а точно знали, что могут напасть.
— А мы могли напасть?
— Да. Мы к этому были готовы.
Пират рассказывал, приводил цифры. Все, оказалось, было продумано и просчитано: сколько погибнет и сколько останется. Я меняла кассеты в диктофоне, делала пометки. Я как-то впервые поняла, что моя жизнь и жизни миллионов других учитывались только как потенциальные жертвы.
Мы прервались на обед. Выкурили с Пиратом по сигарете.
— Вы принесли кассету для будущего романа? — спросил Пират.
Он вставил кассету в видеомагнитофон, посмотрел начало и погнал на скорости, останавливаясь только на диалогах. Весь фильм он просмотрел за десять минут.
— Вам понравился сюжет? — спросила я.
— Нет. Но это не имеет значения. Главное — будут ли покупать роман по этому сюжету. На это ответит отдел конъюнктуры.
— Не поняла. Какой отдел?
— Я вам объясню чуть позже. Что у вас сегодня на вечер?
— Буду редактировать напечатанное.
— Сделайте передышку. Я вас приглашаю поужинать. Собирается небольшая компания. По протоколу я должен быть с дамой.
Я посмотрела на свои туфли, джинсовое, уже белесое от многочисленных стирок платье.
— Вечернее платье вы найдете в гардеробе моей жены. Не опасайтесь, вечерние туалеты, как мужские, так и женские, не выходят из моды почти столетие.
Пират провел меня в просторную комнату с большим шкафом, вернее, сооружением из нескольких шкафов, небольшим письменным столом с электрической пишущей машинкой и шкафом со словарями и справочниками. Еще были тахта, кресло и тумбочка. В этой комнате, по-видимому, не жили, а только работали.
Пират открыл шкаф, и я увидела десятки платьев.
— Я вас оставлю. — Пират вышел.
Все произошло так быстро, что я не успела придумать причины отказа — не придумала, потому что хотела пойти в ресторан. Я представила, как буду бродить вечером по своей нагретой за день квартире. Только не это.
Я отобрала несколько черных платьев, — в этом году было модным сочетание черного с белым.
Черное шелковое платье легко скользнуло по плечам и обтянуло грудь и бедра. Я померила еще одно, более открытое, темно-синее, с белым воротничком, и все-таки остановилась на черном. Туфли оказалось подобрать еще легче. Лаковые лодочки с небольшим каблуком носили с начала века. Небольшая сумочка из черного бархата стала необходимым дополнением. Я осмотрела себя в зеркале, осталась довольной и вернулась в кабинет Пирата. Он сидел в кресле и встал при моем появлении. Мне показалось, что у него остановилось дыхание, но он справился и улыбнулся — я впервые видела улыбающегося Пирата. Он достал из кожаной шкатулки золотую подкову с бриллиантами и протянул мне. Я прикрепила подкову к платью. Из зеркала на меня смотрела молодая аристократка, спокойная и уверенная.
Мы подъехали к «Метрополю», уже не самому модному ресторану в Москве. Пират помог мне выйти из своего «вольво», отдал ключ парню в летней камуфляжной форме. Пират в черном смокинге смотрелся замечательно. Строгие костюмы имеют одну особенность: они уменьшают возраст мужчин и увеличивают возраст женщин, исключая, конечно, глубоких старух.
Почему-то я решила, что на ужине будут семейные пары, старики со старухами, увешанные золотом, но в зале оказалось не меньше пятидесяти пожилых и среднего возраста мужчин. И что больше всего меня поразило, их сопровождали очень молодые женщины, красивые, длинноногие, будто с конкурса красоты, но все-таки я выделялась среди них ростом и статью.
— У них у всех молодые жены? — спросила я.
— Здесь жен нет, — ответил Пират. — Это сопровождение.
— Не поняла.
— По уставу организации, жены не присутствуют на такого рода мероприятиях.
— Какой организации?
— Потом объясню.
Меня рассматривали почему-то пристальнее, чем других женщин.
— На прошлой вечеринке вы были с другой женщиной? — спросила я.
— Да.
— Я, вероятно, произвожу лучшее впечатление.
— Вы похожи на мою жену. Многие из здесь присутствующих ее знали по совместной работе.
— Меня, наверное, спросят, не сестра ли я ей.
— У нас не принято спрашивать. Вас не спросят.
За ужином я поняла, что поводом для сбора был прием нового члена в организацию. Ему вручили помповое ружье, засекли время, и он за тридцать секунд разобрал и собрал ружье. Эту почти солдатскую забаву встретили криками «Браво!» и аплодисментами.
