За окнами было еще серо, когда Пашка разбудил Сергея. Он был уже одет, высокие болотные сапоги блестели. Был он хмур, и пока Сергей одевался, несколько раз глянул в окно.
Сергей ни разу не видел реку такой. Вздувшись, она бешено неслась вровень с притонувшими берегами. Чуть ниже, где берег был положе, она, подмяв кустарник, уходила в тайгу, подняв на себя все, что могло плавать. Деревья, между которыми еще таял утренний туман, обреченно стояли в воде, изредка шевеля ветками. В этом месте река была шире, огромней, чем тогда в половодье у Соколовки. Рыжие круги пены беспрерывно вспухали и лопались, словно в огромной кипящей кастрюле, сбивались, образуя пухлый вал, затем разваливались в чмокающих, посапывающих подворотнях, исчезали, и на смену им в новых водоворотах, ниже, рождались новые рыжие кучи.
Лоза, обсыпавшая берег, уже лежала под водой. Только кое-где высовывались на вершок обсосанные, обшлепанные, без единого листика, прутья. Едва выдерживая напор, они сыпали по воде дрожь. Река волочила на себе целые горы лесного мусора. Глухо трещал, попадая на водоворот, хворост. Река взяла все, что плохо лежало по меньшей мере на километр от нее. Все неслось в какой-то удивительной очередности. Вот пролетели ушедшие в воду до шапок копны сена. Вода подняла их настолько аккуратно, что они, пролетев несколько десятков километров от ближайшего покоса, до сих пор не рассыпались. Потом замелькали яркие, свежие щепки и беспорядочно рассыпанные, блестящие под солнцем, бревна. Значит, где-то она вышла на лесоповал.
Река захватила уже траву на косогоре, на котором стояла избушка.
Деревянный мостик, за который крепилась водомерная рейка, сильно раскачивало и заливало водой; рейка, глубоко ушедшая в воду, вибрировала, время от времени у ее основания взлетали фонтанчики.
— Давай сначала лодку вытащим, а потом снимем мостки, — сказал Пашка.
Он вытащил из карманов папиросы, спички, снял часы, все это сложил на лопушиный лист и полез в воду. Лодку уже оттеснило от берега мутной протокой, и она болталась метрах в семи на веревке, круто уходящей в глубину. Мимо, угрожая ее разнести в щепки, как торпеды, проносились бревна.
— Ух, зараза! Прямо ледяная! — выкрикнул Пашка. Он, видно, попал в яму, стоял уже по пояс в воде, держась за веревку, полы пиджака разметало по течению, из рукавов лилась вода. — Дай нож!
Сергей бросился к нему, протягивая маленький перочинный нож.
— Веревка пропала… не отвязать. Ишь как затянуло, — бормотал Пашка, с усилием полосуя туго натянувшуюся веревку, с которой летели брызги. Лодка, освободившись, сильно дернула. В воздухе мелькнул конец веревки, вырвавшийся из Пашкиных рук. Пашка выругался и бросился за ней, поймал и, завалившись, ушел с головой в воду. Через секунду он вынырнул. Каким-то образом пиджак слетел у него с одного плеча, и вода тащила его, раздув трубой свободный рукав. Мокрая борода разметалась по лицу, и от этого оно у Пашки казалось будто вымазанным грязью.
— Руку!.. Дай! — прохрипел Пашка.
Сергей прыгнул в воду, не удержался на ногах, его понесло, кувыркая под водой. Он ударился головой о что-то твердое. Это была Пашкина нога, он ухватился за нее обеими руками, и тут его Пашка выхватил из воды.
— Держись, Серега! Держись!
Сергей держался крепко.
Пашка, сбитый Серегиным телом, поехал по скользкому дну, держа одной рукой лодку, другой Сергея; еще мгновение — и его бы накрыло с головой, но тут лодка застряла в лозняке, веревка сняла тяжесть с одной руки, и он одним рывком освободился по грудь. Сергей достал ногами дно, и они, кашляя и выплевывая воду, потянули лодку к берегу.
— Ну, ты меня перепугал, — тяжело дыша и отдуваясь, сказал Пашка, плюхнувшись в траву.
— Ч-ч-ч-ертова река, — заикался Сергей, — я не успел даже на ноги встать.
— В яму угодил.
— Ага. — Сергей с трудом содрал с себя штормовку. Он старался не смотреть на Пашку, со стыдом вспоминая, как минуту назад он висел, словно слепой щенок, на Пашкиной руке.
— Мостков не снять, — сказал Пашка, сильно выкручивая пиджак. — Ишь, как рассадило! Снова искупаемся… А, черт с ним! После потопа новый поставим. Снимай рейку.
Мокрые, продрогшие, они пошли в дом. Пашка содрал с себя сапоги и начал разжигать печь.
— Ну, теперь дня два гулять будет. Большая вода — больших бед натворит, — сказал он, когда в печке загудело. Прошел к окну, прилипая босыми ногами к полу, и глянул в него. — Ну и прет! Точно взбесилась. — Он закурил, вытянув к печке длинные белые ноги с широкими, как бы разбитыми ступнями.
— Хорошо, что вовремя оповещение передали, — сказал Сергей, растирая посиневшие от холода колени.
— Да, хорошо. Только дровишек по селам все равно наломает, свое не отдаст. Видал, сколько она вверху наделала? Сколько буренок без корма оставила, сколько леса как языком слизнула. Я всегда говорил, что точку надо километров на сто выше ставить. Где реку переплюнуть можно. Все б раньше наводнение заметили.
— А верно. Точка нам нужна. Там проще прогнозировать. Надо написать в гидрометеослужбу.
— Да я писал, — сказал Пашка.
— Ну и что?
— Молчат.
— Может, не верят. Что ж, их можно понять. Нужны не слова — расчеты. Знаешь, что нужно сделать? Вот вернется Аня, и на моторке съездим вверх. Снимем данные, обработаем и пошлем в метеослужбу. Расчеты покажут необходимость или перенесения нашей точки выше, или создания там новой. Надо обязательно осмотреть верховье. Вот Аню дождемся, — сказал Сергей.
Немного обсушившись, Сергей вышел на берег. Стремительная мощь реки, ее слепая ярость подавляла. Он представил, как она сейчас несется по тайге, выворачивая с корнями деревья, громоздя завал за завалом, и где-нибудь заливает людей… Та, брошенная деревенька у озера, наверно, уже плавает, и озера больше нет. Ее теплую чистую воду захватило это чудовище, перемешало с мусором и илом — унесло. Вот и покупались. Кончился сезон… А скоро Аня приедет.
На душе стало грустно. Сергей прошелся берегом и присел на перевернутую кверху дном лодку. «Грустно, — сказал он себе, — но замечательно, что мы с Пашкой упредили наводнение. Вовремя, вот что главное, вовремя передали оповещение и свели к минимуму удар реки. Хорошо, что под вечер заметили, и ночью она никого не застала врасплох. Нет, ты сегодня не стихийное бедствие, а только игра природы, и даже не игра, а игрушка, правда злая. Ну что ж, поиграй, раз пришла охота. Теперь ты только это и можешь. На большее тебе рассчитывать нечего». Сергей уже почти снисходительно смотрел на реку и улыбался. «Жалко, что Аня не может увидеть тебя, такую. Вот бы когда она по-настоящему поняла, кто мы в жизни и что значим в ней».
Через три дня река вернулась в свое привычное ложе, и только заиленные деревья, прибитая к земле трава напоминали о недавнем наводнении. Сергей накопал червей и пошел за тайменем. Завтра должна была прилететь Аня.
Он спустился вниз по течению в поисках хорошей заводи, где, как ему советовал Пашка, можно запросто вытащить тайменя. Над рекой стелился легкий туман. Стиснутая снова поднявшимися над ней берегами, она лениво обсасывала слабо шевелящиеся корни подмытых ясеней, кленов и вдруг как бы вздрагивала. Это с отсыревших ветвей падали на ее поверхность капли ночной росы. Лозовые ветки, перегнувшись, тягуче пили мутноватую воду, иногда вздрагивая от цепляющихся хворостинок, далеко по воде рассыпая рябь. Река, наработавшись за последние дни, казалась усталой.
Сергей вышел на излучину реки. Здесь она тяжело поворачивала влево, огибая обомшелую каменную гряду, бугрясь и вспыхивая на гудящих, как колокола, валунах. Увязая в хрустящей, словно битый лед, гальке, он подошел к самой воде и вытащил из рюкзака закидушку. Леса была старая, пожелтевшая, но без узлов и насечек. Он не заметил, куда ушло грузило, но по направлению лесы, косо чиркнувшей по воде у валунов, понял, что бросок удачный. Первый бросок самый важный. Он еще в городе, на морских рыбалках заметил: если все началось с перекидывания спутавшейся лесы, хоть золотую рыбку в наживу дай, — удачи не будет.
«Ну, ловись рыбка большая и маленькая. Нет, ловись самая большая, какая только есть в реке. Тебе нечего рыскать в поисках корма, лучше моего ты все равно ничего не найдешь. — Леска провисла, и Сергей немного потянул ее на себя, чувствуя движение грузила по дну. — Вода еще мутновата после наводнения, и чтобы выскочить на приманку, у тебя должно быть хорошим зрение, обоняние, осязание… Мне сегодня пустому возвращаться нельзя».
Из-за густо-синих вершин, уже запятнанных подсыхающей кроной кленов и ясеней, поднималось солнце. Тусклое, взятое дымкой небо постепенно светлело, согреваемое им, и вот оно уже зажглось, далеко на запал разнося белые языки огня. Река вспыхнула и засверкала, рассыпав на мелководье тысячи острых как стекло бликов, дрожащих и бьющихся на гальке. Спину сразу же припекло, как будто он прислонился к горячей печке, и Сергей осторожно, чтобы не потревожить лесу, снял штормовку, с трудом освободив пуговицы из отсыревших, ставших твердыми нетель. Поясницу от долгого и напряженного сидения свело, и он с наслаждением лег на прохладные голыши, закрыл глаза. Вспомнилась последняя встреча с Аней, когда они еще учились в техникуме… Огромная зеленая равнина, залитая полуденным, нестерпимо горячим солнцем, где каждая травинка словно сверкающая стрела, нацеленная в солнце и твои глаза, опухшие и слезящиеся после бессонной ночи, проведенной в кузове грузовика. Сухие и звонкие крылья стрекоз и кузнечиков и безумный сладострастный треск цикад в шипящей под ногой траве, от которого уши время от времени закладывает, как будто ты погрузился на критическую для твоих барабанных перепонок глубину. Хочется тряхнуть головой, чтобы выплеснулся этот шум, стягивающий, забивающий шум в душе.
