Жан-Луи Мартен просмотрел, какие программы были в компьютере. Он обнаружил, что можно вывести на экран клавиатуру, а это позволяло ему, зафиксировав курсор на клавишах, печатать тексты. Словно его ум, некогда заключенный в небольшую тюрьму черепа, мог протянуть руку через решетку.
На следующий день, когда пришел доктор Феншэ, Жан-Луи Мартен вывел на экран текст, который составил и напечатал сам. В начале было огромное «СПАСИБО», набранное крупным 78-м кеглем, шрифтом Times New Roman, повторенное на трех страницах. Затем:
«Доктор Феншэ, вы сделали мне подарок, о котором я и мечтать не мог! Раньше я мог только думать, теперь я могу высказаться!»
Доктор Феншэ прошептал ему на ухо:
– Жаль, что я не подумал снабдить вас этим раньше.
Жан-Луи Мартен открыл текстовый файл и начал писать. Задача была трудна, и он часто нажимал не туда. Его глаз был влажен от возбуждения.
«Можем поговорить?»
– Конечно, – произнес заинтригованный врач.
«Долго мне еще жить?» – крутясь, спросил глаз.
– Ограничений нет. Все зависит от вашего желания жить. Если вы откажетесь психологически, полагаю, вы будете слабеть очень быстро. Вы хотите жить, Жан-Луи?
«Теперь… да».
– Браво.
«Я хочу рассказать миру о том, что испытываю. Это так… так…»
Стрелочка бегала во все стороны, словно от волнения Мартен больше не мог управлять глазными мышцами.
В тот вечер Жан-Луи Мартен начал писать автобиографическую новеллу, которую озаглавил: «Внутренний мир».
В ней он признался, что, приговоренный к бесконечным размышлениям, он осознал огромную силу мысли.
«Существуют лишь три веши: действия, Слова и мысли. Вопреки общепризнанному мнению, я считаю, что речь сильнее действия, а мысль сильнее речи. Строить или разрушать – это действия. Однако в безграничности времени и пространства они не имеют большого значения. История человечества не что иное, как вереница памятников и развалин, воздвигнутых с воплями и слезами. А мысль, созидательная или разрушительная, может без конца распространиться сквозь время и пространство, возводя множество памятников и развалин».
Его ум как будто танцевал, бежал, прыгал в этой тюрьме.
«Идеи самостоятельны, словно живые существа. Они рождаются, растут, размножаются, сталкиваются с другими идеями и в конце концов умирают. А если у идей, как и у животных, была собственная эволюция? Вдруг идеи производили отбор, уничтожая самых слабых и репродуцируя наиболее сильных? Я слышал по телевидению, что профессор Давкен употреблял понятие „идеосфера“. Красивое понятие. Идеосфера существовала бы в мире идей, как биосфера в мире животных. Например, Бог. Понятие Бога – идея, которая, родившись однажды, постоянно изменялась и распространялась, подхваченная и приукрашенная словом, а потом музыкой и искусством; священники каждой религии воспроизводили и интерпретировали ее так, чтобы приспособить эту идею к пространству и времени, в которых они жили. Но идеи перемещаются быстрее, чем живые существа. Например, идея коммунизма, порождение разума Карла Маркса, распространилась в пространстве за очень короткое время и затронула половину планеты. Она изменилась, мутировала и в конечном счете свелась к тому, что количество людей, которые ею интересовались, стало уменьшаться, подобно животным в процессе исчезновения. Но в то же время она заставила измениться идею „старого капитализма“. Из битвы идей в идеосфере возникают наши слова, затем действия. Так строится вся наша цивилизация».
Мартен перечитал написанное. Глаз забегал по экрану компьютера, и у него появилась еще одна идея.
«В настоящее время компьютеры придают идеям ускорение. Благодаря Интернету идея может мгновенно распространиться в пространстве, что ускоряет возможность встречи с антиидеями или похитителями идей. Человек обладает непомерной способностью творить идеи исходя из простого воображения. Затем он должен развить их и сам исключить, если они негативные или потенциально разрушительные».
Своим единственным глазом он оглядел других больных вокруг него.
Бедняги. Возможно, человек когда-то был телепатом, но из-за жизни в обществе он утратил эту способность.
Ухо, усовершенствованное периодом, проведенным во тьме, слышало, как вдалеке беседуют санитары. Они говорили об отсутствующем человеке, которого они сильно критиковали.
Они даже не осознают, насколько досягаемы их слова. Иначе они бы не пускали их по ветру.
Жан-Луи Мартен произвел много идей на тему идей.
Спустя несколько недель рукопись составляла около восьмисот страниц. Доктор Феншэ прочитал ее, ему понравилось, и он послал ее некоторым парижским издателям. Они, однако, ответили, что тема уже устарела. В 1998 году парижский журналист Жан-Доминик Боби, получивший травму сосудов, написал книгу «Скафандр и бабочка» о болезни LIS. А написал он ее, прерывая на нужной букве секретаршу, которая перечитывала алфавит. Метод был более красочен, чем у Жана-Луи Мартена с его информационным глазным интерфейсом.
Жан-Луи Мартен удивился, обнаружив, что даже в больших несчастьях, если ты не первый, никому нет до тебя дела.
НЕБО расположено в верхних Каннах, в десятке километров от мыса Круазет. Снаружи здание походит на старую провинциальную ферму в окружении рощиц инжира и олив. Здесь приятно пахнет гаригой с примесью шалфея и лаванды. Вход из шероховатого дерева и предупреждение «Осторожно, злые собаки». На медной дощечке надпись: «НЕБО. Международный клуб эпикурейцев и распутников».
Лукреция тянет за цепочку, привязанную к колокольчику. Прежде чем маленькое окошко открылось, они слышат шаги издалека.
– По какому вопросу? – спрашивает голубой глаз.
– Мы журналисты, – сообщает Лукреция.
Большая сторожевая собака лает, словно понимает ее слова. Человек с той стороны с трудом сдерживает пса.
– У нас частный клуб. Нам не надо рекламы.
В последний момент Исидор произносит:
– …мы сами хотели бы войти в ваш частный клуб.
Тишина. Лай утихает. Собаку увели. Снова слышатся шаги, и замки поочередно открываются.
Внутри очень шикарно и просторно. Перенасыщенное убранство, много позолоты, зеркал, картин. Вход украшает мебель из дорогого дерева. Прохладно.
Человек, открывший им дверь, высокий худой брюнет, его длинное овальное лицо обрамляет седая борода.
– Сожалею, но мы стараемся избегать огласки, – говорит он. – Мы не доверяем журналистам. О нас уже наговорили столько лжи.
Огромная мраморная статуя Эпикура возвышается над входом. Внизу выгравирован знаменитый девиз: «Carpe diem»3.
Мраморный Эпикур странным образом походит на принимающего их человека. Такой же заостренный нос, такой же длинный подбородок, такая же серьезная физиономия, даже завитая борода.
Хозяин протягивает им руку.
– Меня зовут Мишель. Чтобы записаться, заполните этот бланк. Где вы узнали про наш клуб?
– Мы были друзьями Самюэля Феншэ, – бросает Лукреция.
– Друзья Самми! Почему вы не сказали этого раньше? Друзья Самми всегда будут дорогими гостями в НЕБЕ.
Мишель берет Лукрецию за руку и ведет ее к залу в глубине помещения, где уже почти накрыты столы.
– Самми! Как раз в субботу мы организуем большой праздник в его честь. Его смерть была для нас так…
– Тяжела?
– Нет, показательна! Его кончина теперь для всех нас, эпикурейцев, – цель, к которой надо стремиться: умереть, как Самми, умереть от восторга! Разве можно мечтать о более необычном конце, чем у него? Последнее счастье и – занавес. Ах, святой Самми, ему всегда так везло… Счастлив в профессии, счастлив в любви, шахматный гений и апофеоз – его смерть!
– Мы можем осмотреться? – перебивает Исидор.
Хозяин эпикурейцев бросает подозрительный взгляд на крупного журналиста.
– Этот господин – ваш муж?
Последнее слово он произносит так, словно это грубость.
– Он? Нет. Это… это мой старший брат. У нас разные фамилии, так как я сохранила свою от моего первого мужа.
Исидор не решается противоречить своей партнерше и берет конфету, чтобы воздержаться от разговора. Президент Клуба эпикурейцев удовлетворен.
– А? То есть вы оба… холосты. Я спрашиваю вас об этом, поскольку должен признать, что у нас много холостяков, и им не очень нравятся супружеские пары, которые ведут себя слишком… по-мещански. Здесь мы требуем свободы. Это знаменитое «L» Неба. Эпикурейцы и распутники.
Говоря это, он посматривает на молодую журналистку.
– И для этого тоже мы хотели сюда записаться… господин… Мишель, – шепчет она.
– Господин Мишель! Великие боги! Зовите меня Миша. Все здесь зовут меня Миша.
– Вы не могли бы показать нам ваш клуб, господин… Миша? – повторяет Исидор.
Тогда хозяин заведения ведет их к двери с надписью «МЕД»4.
