Одетый во все черное, плюгавый человек в парике сидит за круглым столом в дальнем углу комнаты; он углублен в чтение бумаг и даже не поднимает головы. Визитер оборачивается, взглядом ища своего таинственно сгинувшего провожатого, после чего громко откашливается, привлекая внимание нерасторопного копуши. Наконец человек за столом отрывается от бумаг. Старше и тщедушнее посетителя, сложением он напоминает Александра Попа{72} или Вольтера. Демонстрируя учтивость, визитер приподнимает шляпу и отвешивает легкий поклон:
— Имею ль честь говорить с мистером Аскью? Фрэнсис Лейси, сэр, к вашим услугам.
Как ни странно, коротышка не отвечает любезностью, но, отложив бумаги, лишь скрещивает руки на груди, откидывается на спинку высокого кресла, в котором выглядит почти гномом, и слегка наклоняет голову, точно дрозд, готовый клюнуть жучка. В немигающих серых глазах его искрится насмешка. Несколько обескураженный подобным приемом, мистер Фрэнсис Лейси списывает его на забывчивость крючкотвора, не понимающего, кто перед ним.
— Трагик, сэр. Приглашен на встречу с вашим клиентом.
Наконец стряпчий размыкает уста:
— Садитесь.
— Благодарю, сэр.
Вновь обретя апломб, актер вышагивает к столу, но громко хлопнувшая дверь заставляет его обернуться, прежде чем он успевает сесть. Долговязый клерк, чье черное платье делает его похожим на цаплю, переодевшуюся вороной, с фолиантом в кожаном переплете под мышкой безмолвно приваливается к косяку. Неподвижный взгляд его еще более насмешлив. Лейси смотрит на коротышку, но тот лишь повторяет:
— Садитесь.
Откинув фрачные фалды, актер усаживается. Вновь повисает неуютное молчание; стряпчий не сводит глаз с Лейси, который, поерзав, из жилетного кармана достает серебряную табакерку:
— Не угодно ль, сэр? Отменный табачок.
Аскью качает головой.
— Ну а я с вашего позволенья…
Из ложбинки меж большим и указательным пальцами левой руки поочередно нюхнув щепотки табаку, Лейси защелкивает табакерку и кружевным платком подтирает нос.
— Моего совета жаждет клиент, коего потянуло к драматическому искусству?
— Да.
— Что ж, выбор его удачен, хотя сие скромно сказано. С моим опытом мало кто потягается, что признают даже злоязыкие завистники. — Лейси ждет учтивой реплики партнера, но тот молчит. — Позвольте узнать, кто муза вашего протеже: озорная Талия иль скорбная Мельпомена?
— Терпсихора.
— Виноват?
— Муза танца, верно?
— Боюсь, произошла ошибка, сэр. Я не обучаю танцам. За уроками пантомимы обратитесь к моему приятелю мистеру Ричу{73}.
— Никакой ошибки.
Лейси приосанивается:
— Я актер, сэр. Об моем таланте наслышаны все столичные знатоки театра.
Не расплетая рук, стряпчий одаривает его язвительной усмешкой:
— А вскоре услышат и знатоки Тайберна{74}. Мой клиент написал для вас пьеску, дружище, под названием «Ступени и веревка, или Дрыги-дрыг-опаньки»{75}. На эшафоте вы спляшете джигу в петле Джека Кетча{76}.
Лейси ошарашен, но через секунду вскидывает голову, опираясь на оставленную трость.
— Изволили неудачно пошутить, сэр?
Сморчок встает и, опершись о стол, нависает над жертвой:
— Никаких шуток… мистер Браун. Ей-богу, никаких, шельма ты окаянная!
Взгляд его испепеляет опешившего актера.
— Меня зовут… — мямлит Лейси.
— Четыре месяца назад в графстве Девон вы представлялись Брауном. Станете отрицать?
Актер отводит глаза.
— Сие уж слишком, сэр. Я ухожу.
Он встает и направляется к двери. Из взгляда клерка исчезла всякая веселость; верзила не двигается с места и лишь выставляет перед собой фолиант, на кожаной обложке которого оттиснут крест.
— Вы разоблачены, милсдарь! — верещит стряпчий; Лейси надувает грудь. — Не утруждайтесь, ваши штучки меня не проймут! Еще недавно комедиантов прилюдно пороли! Слезайте-ка с котурнов! Здесь дом закона, а не балаган, в коем толпа олухов трепещет перед фанфароном в аляповатой короне. Ясно ль я излагаю?
Актер вновь отводит глаза и тоскливо смотрит на зеленую листву за окном. Пауза. Наконец взгляд его возвращается к стряпчему:
— На каком основанье изволите так говорить со мной?
Не спуская глаз с актера, Аскью вытягивает сухонькую руку и отсчитывает основания, выкидывая пальцы:
— Первое. Я навел справки: в означенное время вас не было в Лондоне. Второе. Я прошел по вашим запутанным следам. Третье. Имеются взятые под присягой точные показанья об вашей наружности — вплоть до нароста, что украшает вашу правую ноздрю. Мой помощник, что стоит за вашей спиной, переговорил с тем, кто в означенное время по какой-то надобности заглянул к вам на квартиру, но был извещен об вашей отлучке по личному делу в западные графства. И кто ж его известил? Разумеется, не кто иной, как ваша супружница. Бабонька не уступит вам в лживости, а?
— Не отрицаю, мне случилось отъехать в Эксетер.
— Лжете.
— Можете проверить. Справьтесь в гостинице, что возле собора.
— Что за личное дело?
— Наклевывался ангажемент… да не вышло…
— Хватит болтать, Лейси, я еще не закончил. Слугу вашего изображал некто Фартинг — не стоящий сего прозванья валлиец. В компании вашей была и девица — некая Луиза, выдававшая себя за служанку. Прячете глаза, сэр? Что ж, самое время, ибо дальше — хуже. Вашему поддельному племяннику мистеру Бартоломью прислуживал глухонемой. Так вот он не исчез, сэр, но обнаружен мертвым. Сильно подозренье, что дело не обошлось только оным гнусным злодеяньем, кое совершил доселе неведомый, а теперь известный убийца, стоящий передо мной.
Впервые взгляд актера полон безыскусной растерянности:
— Как… мертвым?
Стряпчий медленно опускается в кресло. Какое-то время молчит, разглядывая собеседника, потом сводит кончики пальцев и уже менее властно произносит:
— А вам-то что, сэр? Ведь об ту пору вы искали ангажемента в Эксетере?
Актер безмолвствует.
— А весь март и апрель, окромя Страстной недели, в театре Хеймаркет исполняли заглавную роль в новой дерзкой сатире под названьем «Пасквин», кою накропал отъявленный мерзавец, некто Филдинг{77}?
— Сие всем известно. На спектакле перебывал весь Лондон.
— У вас большая роль Фастиана, не так ли?
— Да.
— Говорят, постановка имела бешеный успех, какой в нынешние святотатственные времена сопутствует всякому бесстыдному глумленью над законом. Сколько раз прошел спектакль до Пасхальной недели, начавшейся семнадцатого апреля?
— Не помню. Раз тридцать.
— Тридцать пять, сэр. Дольше продержалась лишь его ровня в наглости «Опера нищего», верно?
— Возможно.
— Как, вы не знаете? Иль не участвовали в пьеске, что игралась семь-восемь лет назад?
— Я взялся за маленькую роль, чтоб доставить удовольствие мистеру Гею, с кем имел честь приятельствовать.
— Да уж, честь! Не почетно ль исполнить роль, где один из достойнейших сынов нации и, кроме того, ее главный министр выведен разбойником? Не вы ль в образе Робина Мошны представили чрезвычайно злобную и неприличную карикатуру на сэра Роберта Уолпола{78}? И женушка ваша хороша — не сомневаюсь, ей не составило труда в той же пьеске воплотить бесстыжую Долли Давалку!
— С негодованием отвергаю вашу последнюю реплику, сэр! Моя жена…
— К бесу ее! Про вас все известно, сэр. Например, то, что по возобновленью спектаклей двадцать шестого апреля вы загадочно исчезли, а ваша расчудесная роль досталась некоему Топэму. Что, не так? Мне доподлинно известен и ваш надуманный повод для расторженья контракта. Кто поверит, что ради мифического ангажемента в Эксетере вы расстались с гвоздем сезона, в коем имели недурственную долю? Вас с потрохами купили, Лейси, и я даже знаю кто.
Актер сник, голова его опущена, от былой авантажности не осталось и следа.
— Клянусь, я не совершал никакого преступленья и ничего не знаю об том… что вы сказали.
— Но вы ж не станете отрицать, что некий мистер Бартоломью нанял вас для сопровожденья его в поездке по западным графствам, состоявшейся в последнюю неделю апреля?
— Я хочу знать, какой у меня выбор.
Помолчав, стряпчий отвечает:
— Что ж, я вас просвещу. Станете упорствовать — прямиком отправитесь в Ньюгейтскую тюрьму, где вас закуют в железо и для дальнейшего следствия препроводят в Девон. Признаете справедливость моих слов, дадите показанья под присягой — тогда поглядим. Решит тот, чью волю я исполняю. Достаточно ему кивнуть, и вы обратитесь в прах. — Аскью вскидывает палец. — Попомните, я должен знать все до последней крохи. Иначе вас сотрут в порошок. Вы проклянете день, когда родились.
