— Андрей!
— Что — Андрей? Ты разве можешь сказать, что вполне равнодушна ко мне? — спросил он тихо.
— Я не знаю…
— Посмотри мне в глаза!
Я понимала, что не стоит этого делать, но помимо воли подняла на него взгляд.
Он смотрел на меня без улыбки, серьезно и грустно.
— Ну вот видишь…, — без всякого торжества констатировал он. — Только ничего в этом нет хорошего. Ладно, замнем пока. Знаешь, мне тут ничего не нравится. Смотри, вот там еще одна лавка.
Да, весьма своеобразное объяснение в любви. Неужели Лариса не соврала? Потому что, по моей, вероятно, очень примитивной логике, тут должен был воспоследовать как минимум поцелуй, хотя бы в щечку или нежное пожатие руки… Но нет. Господи, неужели действительно? Ужас какой. Жалко его до безумия. И себя тоже…
— Вот посмотри! — воскликнула я у третьей по счету витрины. Там лежало очень красивое и очень современное кольцо из матового золота с аквамарином. — По-моему, красиво. И вероятно, не слишком дорого.
— Да, красивое кольцо и необычное… Давай купим его, и дело с концом.
Мы вошли и купили кольцо.
— Ну вот, дело сделано. Пойдем посидим где-нибудь? — предложил Андрей. — Я что-то проголодался. А ты?
— И я.
— Куда ты хочешь?
— Мне все равно.
— Тогда пойдем куда глаза глядят. Увидим что-то привлекательное, там и приземлимся. Давай?
— Давай, — согласилась я.
Мы и вправду побрели по каким-то улицам, где росли удивительные деревья, усыпанные бледно-лиловыми цветами. Старинные дома, вероятно, начала двадцатого века. Шумные, оживленные люди, и солнце, так много солнца, что все кругом должны, наверное, чувствовать себя счастливыми… Гормон счастья. Вовик Златопольский говорил даже, как он называется, этот гормон, но я не помнила.
— Знаешь, я сегодня отказалась от очень выгодного предложения.
— Да? От какого?
Я рассказала ему в общих чертах о встрече с Джонни Ципельзоном.
— Ну и почему ты отказалась?
— Потому что он хотел еще спать со мной.
Он как-то хрипло рассмеялся:
— Губа не дура!
— Но не только поэтому. Просто я не чувствую, что это мое… Знаешь, у меня есть один приятель, он был вполне успешным программистом, а в один прекрасный день бросил все и начал писать песни. Хорошие, кстати. И однажды он мне сказал: «Знаешь, я, когда занялся песнями, почувствовал, что живу наконец своей жизнью, а не чужой». Ты понимаешь, я такого не чувствую. Я просто ввязалась в эту авантюру.., вовремя ввязалась — и страшно рада, что поехала, и вообще… Но я не готова посвятить этому всю жизнь, тем более у меня Полина…
— И что, ты сможешь вот так вернуться к прежней жизни?
— Смогу! Мне в ней было спокойно. Я точно знаю, что я высококлассный переводчик, что я там на своем месте.
— Странно.
— А что ж тут странного?
Теперь мы шли по тенистому бульвару.
— Смотри, вон, по-моему, симпатичное заведение! — сказал вдруг он. — Заглянем?
Мы заглянули. Нам понравилось.
— Андрей, ты сказал, что это странно. Почему? — вернулась я к волновавшему меня разговору.
— А ты понравилась бы моей маме, — сказал он невпопад, словно не слышал моего вопроса. Но звучало это совершенно безнадежно.
— Ты думаешь?
— Да. Лариса ей не нравится. Совсем. Категорически.
Естественно, подумала я. Если его мама такая чуткая женщина, она наверняка догадывается, что у сына ветвистые рога.
— Какая у тебя ямочка на подбородке… Так и хочется поцеловать.
— Так поцелуй, в чем проблема? — тихо сказала я. Кроме нас в ресторанчике была только одна пара, и она не обращала на нас ни малейшего внимания.
Он вздрогнул. Протянул руку и погладил меня по щеке. Меня бросило в дрожь. А он сказал:
— Знаешь, я не хочу пошлого адюльтера на гастролях.
Неужто Ларка сказала правду?
— Тут солнце, море, нас тянет друг к другу… Давай отложим до Москвы.
— Ну что ж… — вдруг охрипла я. — До Москвы так до Москвы.
Мне все было понятно. Она сказала правду. Его все-таки тянет ко мне, и сильно, но обнаружить передо мной свою несостоятельность не хочется. А в Москве… В Москве так легко затеряться. У него своя жизнь. Напряженная, занятая, там все это забудется, как и не было. Там легко остаться друзьями или вовсе не видеться. Боже, какая злобная насмешка судьбы… И как его жалко, просто до слез. Но хорошо, что я это знаю. Я не совершу множества бестактностей и оплошек, которые могла бы совершить по неведению.
— Андрей, расскажи про своего сына, — сменила я тему. Он взглянул на меня с благодарностью. Бедолага. Но тут зазвонил мой мобильник.
— Буська, где ты? Я погиб! — В голосе слышалось подлинное отчаяние.
— Что? Что случилось?
— Мне подбросили ребенка!
— Какого ребенка? Что ты говоришь?
— Бусечка, возвращайся скорее, я пропаду! Он ходит на голове!
— Венька, прекрати истерику и объясни, в чем дело!
— Это долго! Пожалуйста, возвращайся! Сейчас он терзает Татьяну Ильиничну, но она долго не выдержит… Только ты можешь меня спасти!
— Ты про кого говоришь, про Венчика?
— Ну да, про кого же еще!
— Откуда я знаю, может, у тебя тут целый выводок.
— О боже!
— Ладно, буду через сорок минут.
— Что там такое? — заинтересовался Андрей.
Я ввела его в курс дела.
— О, мне такая ситуация знакома.
— И что?
Он молча пожал плечами, а я поняла так, что поскольку он импотент, то эти предъявленные ему дети не могут быть его детьми.
— Ну что, побежишь выручать братца?
— Доем — и уж тогда… Так о чем мы говорили?
— Я не помню… Послушай, как странно, что ты…
Опять зазвонил телефон. Опять Венька. Я не стала отвечать. Пусть думает, что я не слышу.
— Кошмарная штука эти мобильные, — улыбнулся Андрей, — даже в любви объясниться не дадут.
— Мы же решили, что отложим до Москвы, — напомнила я.
— Как ты мне нравишься.., ты какая-то совсем особенная, — произнес он так, что сердце подскочило к горлу, а потом стало медленно сползать в пятки, а по спине побежал холодок, — вероятно, это смешно звучит в устах сорокалетнего мужика, но с тобой я чувствую себя.., защищенным. Это глупость, конечно, но знаешь, меня столько раз предавали… Я раньше страдал, потом даже привык… А вот смотрю на тебя, и мне кажется, ты не предала бы.
Господи, зачем он это говорит? Я же гибну, тону… Мне уже наплевать, что он импотент, это же не самое главное. А глаза… Мне хочется обнять его, прижать к себе и утешать как маленького мальчика, только бы он был рядом.
И опять зазвонил телефон. Номер не определился.
— Алло!
— Привет, это я. Только не бросай трубку.
Женя!
— Я слушаю тебя, — очень холодно отозвалась я.
— Ты знаешь.., ты прости меня, пожалуйста, я был просто не в себе…
— Я заметила.
— Но я тут подумал… Я не имел права так поступать… Если можешь, забудь. И давай ничего не будем отменять. Я очень виноват перед тобой, очень. Я люблю тебя и Полину… Мне плохо без вас будет. Очень, очень тебя прошу.
Меня растрогали его слова. Его тон. Но главное — мне показалось, что его звонок — спасательный круг. И если я сейчас за него ухвачусь, то, может, и не погибну от любви к импотенту.
— Ну хорошо, я вернусь, мы поговорим.
— Спасибо тебе. Я вчера видел Полину. Она в порядке. Мы с ней обедали в ресторане.
О, какая там ведется работа, подумала я. Андрей смотрел очень напряженно.
— Так я встречу тебя, да? Ты позволишь?
— Ну если сможешь…
— Конечно смогу. Мы с Полиной тебя встретим.
— Хорошо. Ну пока.
— Это звонил тот хам?
— Да. Как ты догадался?
— Не знаю. И чего хотел? Просил прощения?
— Ну в общем да.
— И ты простила?
— Да нет… Просто не хотелось препираться по мобильнику — накладно и бессмысленно.
Он улыбнулся с облегчением. Вот навязался на мою голову. Я уже чувствовала какую-то ответственность за него. Мне это надо?
— Андрюша, пойдем, а? Надо же узнать, что там с Венькой.
— Ты первый раз назвала меня Андрюшей… Черт, почему мне рядом с тобой не стыдно быть слабым?
Мне показалось, что сейчас можно расставить все по своим местам:
— Потому что, вероятно, ты не рассматриваешь меня как сексуальный объект, ты видишь во мне друга…
Он вдруг громко расхохотался:
— Боже, какая ты дурища!
И опять зазвонил телефон. Вот наказание!
— Буська, ну где ты там ходишь? Ты скоро?
— Скоро. Сейчас возьму такси и приеду!
Мужчины — слабый пол, и сегодня я окончательно в этом убедилась. В течение одного часа три мужика взывали ко мне, слабой женщине, моля о помощи. Женя ведь тоже молил… По-своему.
* * *
В холле гостиницы я застала такую картину: Татьяна Ильинична, держа на коленях Венчика, совала что-то ему в рот, и без того вымазанный шоколадом. Рядом в кресле, вытянув длинные ноги, в изнеможении валялся Венька, а Демин показывал Венчику какие-то фокусы.