В принципе Витька понимал, что Совет дружины не состоится, но верить в это он отказывался и упрямо ждал. Ожидание исполнилось слишком большим смыслом, чтобы его прерывать. И Витька сидел, сидел, сидел...
Дверь вдруг распахнулась, и Витька увидел Чернову.
— Здрасьте... — сказал он, а Чернова испуганна ойкнула.
— Служкин!.. — ошарашенно пробормотала она. — Ты чего, меня угробить решил?..
— Нет, — смущенно ответил он.
— Пусти-ка, — велела Чернова. — Я сумку забыла.
Она ключом открыла дверь в пионерскую комнату.
— А ты не бойся, — оттуда сказала она. — Чекасина уже домой ушла, так что можешь больше не прятаться.
— Ну, — ответил Витька.
— Как тебя угораздило-то? — возвращаясь с сумкой, спросила Чернова. — Перепутал, что ли?
— Ну...
Чернова запирала дверь обратно.
— А Совета дружины разве не будет? — жалко спросил Витька.
— Совета дружины? — удивилась Чернова. — Почему?..
— Ну... Вы сами вчера обещали взять меня в барабанщики...
— А-а, — вспомнила Чернова. — Так после теперешнего, Витя, какие уж барабанщики? Мы с ребятами это собрание отменили. Придется уж обойтись тебе, Витя... Да ты не расстраивайся.
— А чего мне расстраиваться?.. — чуть не плача, пробормотал Витька.
Дома Витька прямо в одежде забрался под одеяло и затащил с собой магнитофон. Он поставил кассету Высоцкого и слушал ее долго-долго. И постепенно ему становилось легче. Это его в санях увозили к пропасти кони. Это его, расписанного татуировками зэка, парила в бане хозяюшка. Это он уносил на руках из заколдованного леса Леночку Анфимову. Высоцкий бы верняк, что не заканил перед Чекушкой, а просто плюнул бы ей в «воронье гнездо» и ушел. И Витьке почему-то показалось, что Высоцкий и на самом деле так поступил, а он словно бы повторил его поступок, что сделать было гораздо легче, чем плюнуть на Чекушку первым и в одиночестве.
Витька вылез из-под одеяла и пошел варить суп. Суп варился медленно, потому что Витька набухал сразу целую кастрюлю. Он рассчитывал, что родители завтра вернутся домой и он их сразу накормит. Не было только хлеба. Разделавшись с супом и выключив газ, Витька оделся, взял деньги и авоську и пошел в магазин. После Высоцкого настроение у него стало какое-то отчаянно-бесшабашное, и он напевал про себя песню:
— Сидим мы в бане, пинаем таз,
А нам от шефа летит приказ:
Летите, мальчики, на восток
Бомбить советский городок.
Машина — зверь, мотор ревет,
И самолет вперед несет
Пятнадцать тонн — немалый груз,
Но мы летим бомбить Союз.
Витька глядел в низкое, белое небо и неожиданно трезво, ясно чувствовал, что атомной войны все-таки не будет.
И он пел припев:
— Летим над морем — красота,
Пятнадцать тысяч высота.
Летим над сушей — красота,
Шестнадцать тысяч высота.
Витька углубился в район, застроенный частными деревянными домами. Этот район назывался Кирпичным Заводом и враждовал с его Речниками. Витька же пел:
— Но вот зенитки встали в ряд,
И прямо в нас они палят.
Первый снаряд попал в капот,
Сразу загнулся первый пилот.
Второй снаряд попал в крыло,
Второго пилота за борт унесло.
Уже кончается бензин,
И я лечу назад один.
Последний припев Витьке особенно нравился:
— Лечу над морем — красота,
Пять миллиметров высота.
Лечу над сушей — красота,
Три миллиметра высота.
Тр-р-рах!!!
Купив хлеба, Витька прежним путем направился обратно. Он уже почти вышел с территории Кирпичного Завода, как навстречу ему попались три пацана, которые заступили дорогу.
— Ты откуда? — спросил один. — С Речников?
— Из Кировского поселка, — соврал Витька, от страха облившись потом. Голос его сделался тоненьким. Кировский поселок был нейтрален и к Речникам, и к Кирпичному Заводу.
— Ну, из Кировского, — хмыкнул один из «кирпичей». — А чего зассал тогда? — спросил он напрямик.
Витька не сообразил, что ответить, и влип.
— Деньги есть? — осведомился «кирпич».
— Нету... — пропищал Витька.
— Дай ему в рыло, Пона, — предложил один из «кирпичей».
«Кирпичи» ухватили Витьку и обшарили карманы. Деньги они взяли себе, а ключи от квартиры и прочую ерунду, что нашлась, бросили в грязь. Один из «кирпичей» развернул извлеченный из Витькиного кармана бумажный комок и обнаружил в нем презерватив, над которым вчера ржал Колесников.
— Зырь, мужики, — ошарашенно сказал он и спросил у Витьки: — Ты что, от Борозды идешь, что ли?..
— Ну, — ответил Витька, понятия не имея, кто такая Борозда.
— И она тебе дала?
— Еще и в рот взяла, — ляпнул Витька.
«Кирпичи» немного притихли.
— Ладно, рубль мы возьмем, а остальное — на, — порешили они, возвращая Витьке мелочь и поднимая ключи. — И больше нам не попадайся, понял?
«Кирпичи» обогнули Витьку и пошли дальше. Витька измученно поплелся домой. Несмотря на чудесное спасение, радости у него не было. Он шел и уныло считал, где и кто его может побить. «Кирпичи» — раз, шестнадцатая школа — два, за дорогой — три, детдомовские — четыре, Бизя и его банда — пять, за гаражами — шесть, пэтэушники — семь, ну и так, вообще, мало ли резких бывает...
Первое, что услышал Витька, когда вошел в свой подъезд, — это бодрый голос Колесникова и звон ключей. Витька тотчас вспомнил, что гнусное Колесо уволокло ключи от его квартиры, собираясь вечером затащить сюда Леночку Анфимову. Мгновенно разъярившись, Витька винтом взвился на свой этаж, но увидел лишь закрывающуюся дверь, а за ней — спину Колесникова. «Значит, Лена все-таки пошла!..» — с ужасом и отчаянием подумал Витька, хватая дверь за ручку.
— Стой, Колесников! — крикнул он.
Колесников оглянулся, увидел Витьку, шепнул что-то вглубь квартиры и шустро выбежал на площадку. Дверь он прикрыл и прижал задом.
— Ты чего? — неестественно ухмыляясь, спросил он.
— Ты же говорил, вечером придешь... — задыхаясь от подъема, только и нашелся что сказать Витька.
— А сейчас что, утро, что ли?
— Я это... — замялся Витька. — В общем, нельзя ко мне... Уходите из квартиры...
— Предки приезжают? — тревожно спросил Колесников.
— Нет... Я сам... не хочу, понял? — бормотал Витька, переминаясь с ноги на ногу и не глядя Колесникову в глаза.
— Ты чего, офигел, Витек? — обиделся заметно ободрившийся Колесников. — Сперва «давайте приходите», потом «пошли вон»! Так пацаны не поступают!
Колесников на глазах обретал напор.
— Не хочу я, чтобы вы тут... — растерянно повторил Витька.
— Ага, ну, — ща! — взмахнул руками Колесников. — Ты чего, Витек, баба, что ли? Захлыздил? Анфимова и то не боится, а ты!.. Не кани, про это, кроме наших, никто не узнает — слово пацана. Чего я Анфимовой-то скажу? Служкин, мол, козел, зассал, «уходите» говорит? Чего ты перед ней позоришься-то, как защеканец? Она кому расскажет, что ты зассал, так пацанам с тобой здороваться западло будет! Ладно, не трусь, я никому не скажу — слово.
Витька сопел и молчал, сбитый с толку.
— Или ты сам с Анфимовой хотел? — Колесников попытался заглянуть Витьке в лицо. — Так она с тобой не пойдет, Витек. Я ее спрашивал про тебя, она говорит, что ты вообще какой-то пробитый, чухан короче. Ну, в общем, дура она, ни фига в людях не понимает.
Колесников приоткрыл дверь и задом полез в щель. Витька стоял на площадке неподвижно, молча, опустив голову.
— А ты к Будкину иди, — посоветовал Колесников и захлопнул дверь. Потом он снова приоткрыл ее и добавил: — Я часов до семи. Анфимовой в восемь домой надо.
Дверь снова закрылась. Витька стоял все так же. Потом дверь открылась, и Колесников спросил:
— Ты мое-то из холодильника не убирал?
Витька молчал.
— Ну ладно, все тогда, — сказал Колесников. — К Будкину иди.
Дверь закрылась окончательно.
Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у Колесникова получается, что все по своему желанию делают то, чего им и делать-то противно?
Витька развернулся и поплелся вниз по лестнице, стуча батоном по прутьям перил.
У Будкина Витька просидел, наверное, целый час. Они сыграли в шахматы, пообедали, снова сыграли в шахматы и совсем прокисли. По телику опять играл оркестр, да Витьке и не хотелось ничего смотреть. Мысли у него шатались, как пьяные, то и дело натыкаясь на воспоминания о Леночке. Что она сейчас делает с Колесниковым? Витькина фантазия рисовала самые жгучие картины, до боли реальные оттого, что фон для них Витьке был прекрасно знаком — его собственная квартира. Витька совсем извелся. Надо было чем-то загасить Разгоревшееся воображение, остудить душу.
