Сад у них был большой, но очень запущен, деревья разрослись донельзя, их ветки спутались между собой, аллеи в саду заросли травой, за садом надо ухаживать, но видно некому. Хозяйке уже не под силу, а дочери постоянно в разъездах, они же артистки хоть и самодеятельные. Эля всё время, что-то говорила, а я ходил со своими мыслями в голове, думаю, нет, мне тут оседать нет смысла, да и жениться ещё рано, надо сначала закончить десять классов, а затем хотя бы техникум. С этими мыслями я и проторчал там до вечера, затем всей толпой уехали на вокзал, мы с Вадимом продолжать свой путь, а девчонки нас провожать. Эля от меня ни на шаг не отставала, что-то говорила, или советовала, а я думаю, говори, говори, скоро расстанемся и я о тебе забуду, а ты обо мне. Но, Эля на этот счёт была другого мнения, перед самой таможней она меня спросила: «Семён, когда мы встретимся снова? На следующий год, или может, ты раньше ко мне приедешь? Хорошо было бы, если бы мы поженились, то я бы с тобой поехала в Польшу, и помогала бы тебе во всём, а возможно мы в Польше бы и остались, ведь сумела же моя сестра, жена Вадима, получить польское гражданство?»
Её вопрос для меня был настолько неожиданным, что я сразу не нашёлся что ответить, но затем сказал: «Раньше отпуска, может, не получится, так что до следующего отпуска. А насчет того, что ты говорила я пока не думал, да и думать об этом пока рано». На этом мы с ней и расстались. Таможню с Вадимом мы прошли быстро, так ни каких запрещённых вещей у нас не было, если не считать несколько часов, которые я вёз на продажу, а ещё в Киеве я купил фотоаппарат «Зенит», в то время самый крутой и проигрыватель, под названием «Радиола», компактно спрятанный в чемоданчик.
Нашу таможню мы прошли нормально, вот и граница с Польшей, теперь уже польские пограничники ходят по вагонам и проверяют, кто везёт контрабанду. Заходят в наш вагон, сразу посмотрели на «Радиолу», молча один из пограничников берёт её с верхней полки, и быстро уходят из вагона. Я, недолго думая, а что долго думать, время-то на раздумье нет, бегу вслед за ними. Пограничники подходят к своему офицеру и ему что-то на польском языке говорят и показывают мою «Радиолу». Я подбегаю к офицеру и говорю ему на ломаном польском языке, вперемешку с русским словами: «Пан официр, это моя «Радиола», я её купил для нашего общежития, а то мы, молодые ребята, работаем на заводе за городом, и нет никаких развлечений, пусть у нас будет хотя бы музыка, очень Вас прошу, верните нам эту музыку». Сказал ему эти слова и так жалостно на него смотрю. Тут подбежал Вадим и на хорошем польском языке то же сказал несколько слов о нашем невесёлом существовании. Пан официр (именно так звучит на польском языке офицер), ещё совсем молодой человек, немного подумал, затем по-русски капралу сказал: «Отдайте». Капрал, который держал в руке «Радиолу», нехотя протянул её мне, бросил недовольный взгляд на офицера, а затем и на меня. Я взял в руки свою музыку, затем с поклоном сказал: «Дзенькую барзо пану официру, доброй Вам службы». Офицер не говоря ни слова, приложил два пальца к козырьку фуражки, щёлкнул каблуками и ушёл по своим делам, а я на радостях побежал в свой вагон, с мыслями, чтобы быстрее поехал поезд, и тогда закончатся такие сюрпризы. Наконец-то, поезд тронулся, и мы благополучно отправились в поездку. В шесть часов утра мы прибыли в город Вроцлав, на перроне Вадима встречала жена, меня никто не встречал, хотя я телеграмму Зое давал. Но у нас почта работает так, что телеграмму могут принести на сутки позже, чем надо. Пока я добирался до своего завода, то в нашем общежитии практически никого не осталось, все уже ушли на работу. В комнате я подключил радиолу в сеть, и понеслась музыка не только по нашей комнате и коридору, но и по всему общежитию. Событие это было настолько невероятно, что через несколько минут в нашей комнате собрались ребята, кто не работал в первую смену. Организовали чай и с удовольствием слушали музыку и песни в исполнении тогдашнего модного певца, Владимира Трошина.
Перед обедом решил пойти в свой цех и сказать заказчикам, что я их просьбы выполнил. Иду через весь цех к пану Льяне, он заказывал фотоаппарат, самый ценный предмет. Поздоровался с Сильвестром и говорю ему: «Готовь злоты, заказ привёз, где встретимся?» Договорились встретиться после работы у автобуса, в цеху такие операции, как продажа вещей, запрещалась. Не успел я расстаться с Льяной, как подбежал Виктор Клименко, и спрашивает меня: «Сеня, ты мой заказ привёз?» — «Привёз, — отвечаю, — давай двести злотых и часы твои». Виктор на меня зло посмотрел и говорит: «А почему это двести, другие продают по 150 злотых, а ты сразу 200?» — «Витя, я привёз отличные часы марки «Звезда», это тебе ни хуры-мухры, а вещь. Так что если хочешь, бери, нет, значит, я другим продам, такие часы с руками оторвут». Виктор скривил свою физиономию, отдаёт мне деньги и говорит: «Давай часы, спекулянт». Забирает часы и уходит. Я закончил свои дела с заказчиками и уже собрался уходить, как вдруг в цех зашёл наш начальник цеха Николай Иванович Волобуев. Увидев меня, поздоровался и говорит: «Ну, как отдохнул?» — «Хорошо, Николай Иванович, сил набрался, так что работать буду ещё лучше» — «Вот я к этому и веду речь. Ты посмотри, сколько на твоей линии стоит блоков двигателей, ведь когда ты отдыхал, на твоём месте никто не работал, просто у нас такой специалист только ты один. Вот они тебя и ждут. Так что давай сегодня же и приступай к работе, а то смежники покою не дают, у них уже машины на выходе, а двигателей нет. Так что, Семён, ты сам понимаешь» — «Николай Иванович, понимать-то я понимаю, но у меня ещё три дня отпуска и я хотел бы их догулять» — «Какой догулять? — возмутился начальник цеха, — выходи и работай, а потом я тебе дам отгулы за неиспользованный отпуск» — «Николай Иванович, ну зачем мне отгулы, вот если бы вы премию за каждый двигатель злотых 150 подкинули, вот это было бы дело, я за месяц все пять двигателей собрал бы. Ночевать буду в цеху, а соберу» — «Семён, давай так, я сейчас пойду к директору завода и поговорю насчёт твоего предложения, может, что и получится. А ты после обеда выходи, договорились?» Получилось, правда, не 150 злотых, а только 100, но и то навар к моей зарплате. А что, мне всё равно делать нечего, и я в этот же день приступил к работе. В этот день, а это была пятница, я работал до 11 вечера, устал, конечно, но затем и в субботу, и в воскресенье работал также допоздна. Всё время, пока я вкалывал в цеху, в госпиталь к Зое не ходил, не до неё было. Виктор туда ходил, он тогда встречался с Сашей, Зоиной жиличкой, приносил от неё приветы и просьбы чтобы я пришёл к ней в гости.
С этими ежедневными приветами Виктор мне так надоел, что я однажды в сердцах ему крикнул: «Когда же я к ней пойду, ты видишь, сколько у меня работы, я иногда в цеху ночую, некогда мне по свиданьям ходить, задание надо выполнять, раз пообещал, значит сделаю. Всё Витя, иди, мне работать надо, там я на обкатку поставил свой двигатель, так что ты его обкатай, а как закончишь обкатку тогда мне скажешь, я вскрою поддон и проверю вкладыши». Виктор ушёл, а я, работая, бурчу себе под нос: «Видишь ли ты, она по мне соскучилась, ну если ты так сильно соскучилась и знаешь, что я занят и не могу к тебе прийти, так возьми сама и приди. У тебя свободного времени больше чем у меня». Но она не пришла, посчитала идти к мужчине на свидание это ниже её достоинства. Кстати этим своим достоинством она колебала меня всю нашу совместную жизнь, хотя в чём оно заключалось, я так и не понял, а не понял, потому что у неё никаких достоинств и не было, была обыкновенная женщина, каких миллионы. Пока я выполнял обещание по работе, прошёл почти месяц, мои чувства к Зое как-то поугасли, меня уже к ней так не тянуло, а тут ещё Вадим пришёл в цех и принёс записку, которую Эля вложила в письмо матери. В записке она пишет, что скучает по мне, и жалеет о том, что, свои искрение чувства она не успела выразить, так как мы вместе были очень мало, и она не успела ко мне привыкнуть. Эля надеется на следующую нашу встречу, в которой она полностью раскроется, как любящая девушка. После того как Вадим ушёл, я продолжил работу и думаю, а что, возможно так и надо сделать, попросить недельный отпуск у директора завода, поехать в Брест и жениться на Эле. А затем может и в Польше с ней остаться на законных основаниях. В Польше жить гораздо легче, здесь нет такого партийного диктата, и полиция не суёт свой нос во все гражданские дела как наша милиция. А такое понятие как у нас колхозы и совхозы, у них вообще не существует. У них есть кооперативы, но они и близко не похожи на наши колхозы, да они и живут в основном за счёт дотации государства. А вот польское гражданство как Эля предлагала, мне, почему то принимать не хочется. Ведь в Польше можно жить и с другим гражданством, Вадим же живёт на постоянном жительстве в Польше, но он гражданин СССР. Да эта идея хорошая, но её надо как следует обдумать. Но сначала надо решиться жениться на Эле, а затем я её на правах своей супруги могу привезти в Польшу, в город Вроцлав. Когда у меня закончится контракт, мы с ней вернемся в Брест, и там будем жить и работать, а может, останемся в Польше. Позже вместе с ней решим. Мне эта мысль так понравилась, что я пожалел, что не взял Эллин адрес, а то бы прямо сегодня написал бы ей письмо с предложением руки и сердца. Но адреса не было, а ехать к Вадиму, у меня в тот момент, со временем была наряжёнка. Я как то свыкся с этой мыслью, и о Зое думал всё меньше и меньше, и когда закончил заказ, и времени у меня было уже достаточно, но в госпиталь ходить мне не хотелось.
