— А Гарри?
— Он отделался совсем легко, если не считать синяков, конечно. У него была вывихнута кисть, но доктор ее уже вправил. Малыш вытерпел, не пикнув; он потверже, чем я думал.
— Вы считаете, у них нет внутренних повреждений?
Повис заколебался.
— Вряд ли. Мастер Дик сначала меня очень напугал — он был совсем холодный, когда его принесли, и пульс никак не прощупывался. Но я дал ему глоток коньяка, напоил горячим, и он скоро очнулся. Он пока еще иногда заговаривается, но это и понятно. И как они не переломали себе позвоночники!
Однако не переломали — я проверял: заставил их шевелить пальцами на руках и на ногах.
— А Пенвирн ранен? Или кто-нибудь из остальных?
— Никто из них и близко не был около рифа — Билл не позволил. Говорят, он вывихнул лодыжку, но он сам дошел до дома — значит, это не так уж страшно. Его лодку разбило вдребезги.
— Ну, этому помочь легко. А что думает доктор?..
— Вот он сам, сударыня. Доктор вошел, улыбаясь.
— Ну-с, поздравляю вас, это просто чудо! Волноваться нет никаких оснований: оба пациента вне всякой опасности. Старший мальчик скоро будет на ногах как ни в чем не бывало. Легкий вывих кистевого сустава, но никаких переломов. Несколько ушибов, разумеется; и, естественно, пройдет два-три дня, пока он совершенно оправится от последствий шока. Младшему придется с месяц полежать — закрытый перелом левой голени и двух ребер. Но будущим летом он снова будет бегать вперегонки.
— Вы уверены, что у них нет внутренних повреждений? — спросила Беатриса.
— Предполагать это нет никаких оснований. Я осмотрел детей самым тщательным образом. У обоих все в порядке. Заставьте их лежать спокойно, давайте им пищу полегче и прохладительное питье. Я заеду завтра утром. Было бы хорошо, если бы эту ночь кто-нибудь подежурил около них: потрясение было довольно сильным.
— Разумеется, доктор. Можно мне теперь пойти к ним?
— Конечно, сударыня, конечно. Младший скоро начнет дремать; его нога очень болела, и я дал ему снотворного. Старший отказался, но, может быть, ночью оно ему все-таки понадобится. Если он не сможет уснуть, дайте ему вот это в воде. А, начинается дождь, я так и думал, что к ночи его не миновать.
— Не могли бы вы зайти к Пенвирну? Говорят, он вывихнул лодыжку, и мы, конечно, хотели бы, чтобы ему была оказана всяческая помощь.
— Сегодня, разумеется, сделать уже ничего нельзя, но я спущусь в поселок завтра, сразу же после того, как побываю у вас; к этому времени начнется отлив. Я приеду рано утром. Разрешите…
Когда он открыл дверь перед Беатрисой, до их ушей донеслись громкие рыдания и брань Фанни. Дождь заставил ее вернуться в дом, и теперь, укрывшись на кухне, она изливала свои обиды недоумевающей Эллен. Беатриса обернулась.
— Доктор, вы возвращаетесь прямо в Тренанс? Не могли бы мы попросить вас о большом одолжении? Я очень беспокоюсь за свою невестку. После всех этих волнений у нее началась истерика, а мальчики заняли ее комнату, и во всем доме не осталось свободной постели. Если в Тренансе есть гостиница или какой-нибудь приличный дом, где мы могли бы снять для нее комнату, то, может быть, вы согласились бы подвезти ее в своей карете? Это было бы очень любезно с вашей стороны.
— К несчастью, в Тренансе нет ничего подобного. Только жилища рабочих с каменоломен и несколько частных домов.
— Как вы думаете, никто из домовладельцев не захочет помочь нам? Мы были бы очень благодарны.
Злобный визг все еще разносился по дому. Доктор заколебался. Ну что же, это в порядке вещей. Деревенский врач должен быть готов ко всему, а оказать услугу богатым пациентам всегда полезно. Это люди состоятельные, и если он избавит их от вздорной родственницы, они не станут ворчать по поводу лишней пары гиней в счете.
— Моя дочь в отъезде, — сказал он. — Если миссис Риверс не побрезгует нашим скромным гостеприимством, я уверен, что миссис Томас будет рада предложить ей эту комнату. Но согласится ли она поехать со мной?
— Дай-то бог! — простонал Генри.
Беатриса повернулась к нему с невозмутимым видом.
— Мне кажется, будет лучше, если мы предоставим уладить все это доктору Томасу. Он гораздо лучше нас понимает, как повредила бы ее здоровью бессонная ночь, когда негде даже прилечь. Моя невестка страдает ревматизмом, доктор; быть может, вы убедите ее принять одну из ваших превосходных пилюль?
Их взгляды встретились; его глаза посмеивались. Неплохая мысль: дать этой ведьме опия и уложить ее спать.
Беатриса задержалась в дверях.
— Вы, конечно, понимаете, доктор, что этот разговор должен остаться между нами. И я думаю, в таком случае все пойдет гладко. Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, и все мы от души вам благодарны.
Когда уже почти выплакавшуюся Фанни удалось наконец усадить в карету доктора, Генри со вздохом облегчения всем телом навалился на входную дверь и захлопнул се, преодолевая напор завывающего, пронизанного дождем ветра.
Потом Беатриса осторожно приоткрыла дверь спальни. Там было темно. С кровати доносились тихие всхлипывания, и она остановилась рядом с тем, кто лежал ближе к ней. Но его дыхание было глубоким и ровным: Дик уже уснул. Плакал Гарри, дитя брайтхелмстонского ужаса. Она нагнулась к нему.
— Тебе больно, милый? Доктор на всякий случай оставил для тебя лекарство.
— Нет, нет, я не потому.
Она опустилась на колени около кровати.
— Так почему же?
Он зарыдал.
— Это я виноват… это я во всем виноват… Мне так горько, мамочка, так горько…
Она обняла его и прижалась щекой к его щеке.
— Милый, мне тоже горько, и гораздо больше, чем тебе. Ну, не нужно, не нужно, родной мой. Я люблю тебя.
Он обхватил ее шею незабинтованной рукой и спрятал лицо у нее на груди.
Когда пробило одиннадцать. Повис в одних носках вошел в комнату и на цыпочках приблизился к Беатрисе, которая сидела с книгой у затененной лампы.
Гарри согласился принять снотворное, и теперь оба мальчика мирно спали.
— Я приготовил для вас на кухне горячего молока сударыня; мистер Риверс просит, чтобы вы теперь легли спать и разрешили мне подежурить здесь.
— Ложитесь вы, Повис, у вас был тяжелый день, а я еще не очень устала.
— Зато устанете к завтрему, сударыня, а вам предстоит денек потяжелее, чем кому-нибудь из нас, — ведь вам придется иметь дело с Биллом. Я лягу, когда меня сменит мистер Риверс. Мне велено разбудить его в три.
Она встала.
— Пойдемте пока со мной на кухню; они крепко спят. Она села у кухонного стола, подперев подбородок ладонью, и с серьезным вниманием разглядывала Повиса, пока он наливал и подавал ей горячее молоко.
— Сядьте, пожалуйста, — сказала она, — я хочу посоветоваться с вами.
Что вы подразумевали, говоря, что мне придется иметь дело с Биллом?
— Разве вы не пойдете к нему утром?
— Да, я иду туда с мистером Телфордом.
— Ну, так, значит, разнимать их придется вам. Она улыбнулась.
— Для драки нужны двое. Я думаю, вы убедитесь, что мисгер Телфорд готов многое стерпеть от Пенвирна.
— Это хорошо, — серьезно сказал Повис. — Ему таки придется стерпеть очень многое.
— Будем говорить прямо, Повис. Вы хотите предупредить меня, что Пенвирн не из тех людей, кому легко помочь?
— Да сударыня.
— Но как бы трудно это ни было, я должна ему помочь. Я не хочу требовать от вас откровенности, но мне надо понять его как можно лучше.
Помните, ведь я ни разу его не видела. Вы его хорошо знаете?
— Нет, сударыня; его никто хорошо не знает. Он этого не допускает.
— А вы пытались с ним сблизиться?
— Да нет, не особенно. Но мистер Риверс пробовал.
— Почему же он не хочет, чтобы люди узнали его поближе?
— Да потому, что тогда ему придется узнать поближе самого себя, а этого он боится.
— Почему боится?
На этот раз, прежде чем ответить. Повис задумался.
— Знаете ли вы, сударыня, что это за чувство, когда не можешь кого-нибудь простить?
— К сожалению, очень хорошо знаю. Пожалуйста, скажите мне, кого он не может простить? Миссис Риверс?
— Ее-то? — На лице Повиса мелькнуло отвращение. — Да Билл плевать на нее хотел, на вошь этакую! Прошу прощения, сударыня: я знаю, при дамах такие слова говорить не полагается.
— Мы разговариваем как мужчина с мужчиной, Повис. Если можно, объясните мне, что вы имеете в виду. Кого он ненавидит? Надеюсь, не моего брата?
— Ну, он-то ему зла не причинял. Нет, сударыня; это кое-кто побольше…
Это сам господь бог вседержитель. Может, он и возносится на крыльях херувимов, но проклятие Билла следует за ним.
Он умолк, а потом тихо прибавил:
— И не только Билла. Видите ли, сударыня, — продолжал он, еще помолчав, — господь был суров с Биллом; слишком суров для милосердного бога. Ну да Билл не первый и не последний.
