– Тогда возьми с собой на обед.
– Нет, пойду поищу ее. Думаю, мы не увидимся больше.
В регистратуре выяснилось, что номер Варвары Семеновны находится на четвертом этаже. Он был заперт. В этот момент мимо пробегала с тележкой, ведрами и швабрами Света.
– О, какие люди! – выпалила Светочка.
– Привет.
– Как, оклемалась после вчерашнего?
Анастасия не сразу поняла, что речь идет о ее ссоре с мужем. Она и забыла.
– Помирилась, значит, с дядей?
– Помирилась.
– Хорошо, – (с некоторым разочарованием). – А Варюху ты здесь не дождешься, она после процедур сразу на обед ходит. Там ищи. Зачем она тебе сдалась, еще не достала?
– Какие у нее процедуры?
– Ой, я что, спрашиваю? Вроде в третью манипуляционную ходит, а вообще, понятия не имею.
Не попрощавшись со Светой, Анастасия ушла в медицинскую часть. Без волнения прошла мимо кабинетов, в том числе и Лужницкого, и молоденькой дамы-генетика. Не давили на нее ни тяжелая полутьма, ни взгляды очередей. Без труда отыскала третью манипуляционную и села на стул, рядом с ожидающими своей череды женщинами.
– Вы, девушка, не хочешь вообще узнать, кто крайний? – воинственно поинтересовалась сидящая справа.
– Я не в очередь. Я жду кой-кого.
Та повернулась к своей соседке:
– Постоянно так. Я не сюда, я только спросить. А сами – прут и прут без очереди. Я эту узнала, она вчера так же: «Кровь я сдавать!» А мы, значит, – так, постоять притащились.
– Ох, что говорить, – вздохнула другая. – Наглость – второе счастье. Не под ноги же им кидаться – «только через мой труп».
– Я бы кинулась. Прет, сволочь, и прет.
Медленно отворялась дверь манипуляционной, Анастасия подскочила, как с горячего, ожидая Варвару Семеновну, но вышла другая – пухлая верзила. Узнав ее, Настя воскликнула с радостным изумлением:
– Галя?!!
Как хотелось ее расцеловать! Сказать, что яд был шуткой. Что мешала его не Настя – природа. Детство… Дети все такие. Но что теперь готова дружить с ней женской дружбой много лет. Уж скорее, чем со Светой.
Та неторопливо повернула к Саницкой заплаканное лицо. Не узнала. Галя осталась некрасивой и несуразной, сказка о гадком утенке не сбылась. Разве что с усилием можно было угадать в ней некое обаяние, свойственное крупным женщинам. «С чего бы ей меня узнавать… Я смотрела на нее в поезде, разглядывала ее. А она и не могла видеть меня среди других. В лагере я ее не встречала. Она была в другом отряде. Кажется, ее вскоре забрали».
Галя, тяжело топая, уходила, полотенце с засохшими пятнами через руку.
– Этой-то совсем погано, – шептали под правым ухом.
– По виду не скажешь.
– Что ты! На свету на нее погляди. Землистая вся. Не жилец. Что можно – удалили уже. А!.. Год мучается. Все равно метастазы.
– Как?!
– Как-как… Пошло дальше… Никому не дай бог.
– А ходит сама… Не выглядит… У меня правило: чуть где кольнет – сразу к врачу. Лучше перестраховаться.
– Ох, страхуйся – не страхуйся… Что кому написано. Знакомый у меня… порядочный человек, не курит, не пьет, и – бац!..
– Вы меня послушайте. У меня есть приятельница. Сглаз снимает. Да нет, я сама не верила. Но столько случаев! Пошепчет-пошепчет над водой – и всё! Врачи только руками разводят. Недешево, правда, но того стоит.
Внезапно говорившая повернулась к Анастасии, окаменевшей от догадки, что приготовленный ею и Светочкой яд, не выпитый – через годы подействовал.
– И вам, девушка, не помешает номер телефона записать. Сразу видно, что на вас порча.
Анастасия встала, собираясь уйти, и нос к носу столкнулась с Варварой Семеновной, которая только шла в манипуляционную, несла голубое полотенце.
– О, а вы что здесь делаете? – искренне обрадовалась ей воспитательница. – Вам тоже назначили?
– Возьмите, шарф ваш. – Анастасия сунула ей в руки шарф, и поспешила убраться.
– Вот так, хочешь помочь людям! – шептали вслед.
– Вы в третью последняя? – спросила вдалеке Варвара Семеновна.
– Я, я, кто же…
* * *
– Да потому что я уже беременна!
– Что ты выдумываешь? – Константин отступил. – Давно?
– Мы вчера не предохранялись. Это был день овуляции.
– Ух, ты испугала меня. Так ты о вчера?
– Да.
– Я думал, тебе врач сказал. От такого детей не бывает.
– Я беременна, Костя. Впрочем, как тебе угодно.
Так окончился очередной их дурной диалог, начатый с вопроса, не пойдет ли она все-таки к врачу. Она же, с удовольствием, как всегда, несла чушь, специально выводила Саницкого из себя. На обед идти отказалась – никакого желания. Константин спускался один. Он размышлял – теоретически жена в самом деле могла быть беременной, хотя ему казалось, слишком жестко было вчера для зачатия… В любом случае, о беременности не говорят наутро и даже после полудня. Она осталась, сидящая на кровати, погруженная в мысли. Вдали шумело море. Если бы кто-нибудь вошел в комнату, увидел ее – подумал бы, что она решает сложную математическую задачу.
Видела себя. Были сумерки. Заледенелая дорога. Вдалеке стояли родители с бенгальскими огнями в руках. Был Новый год. Раз за разом рвала веревочку хлопушки, конфетти взлетало над ней и осыпалось вокруг на лед.
Видела себя тринадцатилетней, укутавшейся в одеяло, кусающей подушку от длительной бессонницы, изнывающей от духоты, в то время как остальные спали безмятежно. Ожидала мести им – звонка будильника.
Видела себя в зеркале загса, тонкое лицо с выпирающими косточками скул, огромные круги под глазами. Слышала свой выкрик «да» – нервный, поспешный. Явились во Дворец бракосочетаний как беглецы – испуганные. Он скрывал испуг. Она нет.
Годы спокойствия. Почему Анастасия издевалась над мужем? Зачем плакала, зачем задавала глупые вопросы, закатывала истерики в молочно-жасминном покое? Было нужно что-то… Почему он терпел, и, несмотря на сопротивление семьи, почему они так долго оставались вместе? Бессмысленные вопросы. Сама она никогда ничего не меняла в жизни. Только под давлением чужого решения. Так удобней. Ведь на самом деле перемены ничего не меняют.
– Можно, я присяду? – услышал Константин.
– Конечно, – с неудовольствием ответил он Светлане, которая мигом протиснулась на место Анастасии за столом.
– Ой, ничего, если я немного отхлебну? Пить так хочется.
Он пожал плечами.
– А Насти опять нету?
– Она на консультации у врача, – ко всеобщему удивлению сморозил студент. На Свету студент смотрел с едкой обидой.
Через несколько минут все четверо увлеченно кушали, причем Света весьма активно принялась за стоящую перед ней порцию. После еды было решено подняться в номер сыграть в преферанс.
Студент и Варвара Семеновна постарались не заметить отсутствие Анастасии и страшный раскардаш, одна Света присвистнула. Повсюду валялись вещи Константина, белье, стираное вперемешку с нестираным. Скинули, что мешало, со стульев и кровати, разыскали колоду – она была на балконе – начали партию. Говорили о жизни. Постепенно разговор вытеснил игру. Варвара Семеновна и студент ушли, Света так и заснула на стуле.
– Да, пора возвращаться, – сказал Константин на следующее утро. – Время пролетело. – Он смотрел вдаль, туда, где билось о берег море. В воздухе повисли маленькие снежинки.
– Не так уж мало, почти три недели, – отозвалась Варвара Семеновна.
– Лето стало осенью, осень – зимой. На работе наверняка все запущено, я никогда не отлучался надолго. Деньги кончаются. А казалось, я не тратил.
– Не падайте духом, Константин. Вот увидите, жизнь наладится. Пойдемте к морю, развеемся?
– И погода не балует.
* * *
Девочка приближалась к ней, топала по льду, переваливаясь, как пингвин. Надутая, готовая расплакаться. Настя присела на корточки, поджидая, когда подойдет дочка. Улыбалась. Девочка подошла, и Настя обняла ее.
– Ну что, малюська, передумала уходить?
Девочка подняла настороженные глаза.
– Но все равно нужно зайти завтра в поликлинику. Все дети ходят к врачу. – Настя посмотрела в темно-лиловое зимнее небо, на грани света фонаря. – Смотри, малюська, звезд сегодня нету. Завтра, наверно, не будет мороза. Ты не замерзла?
– На коньки хочу!
– Коньки дома. Я не буду сейчас за ними подниматься.
– Но я хочу на коньки!
– Идем, я тебе лучше про рыб подо льдом расскажу.
До поступления в садик дочка совершенно не создавала проблем, в младенчестве она никогда не плакала. Еще в роддоме по этому поводу подняли панику и Настю напугали: все дети должны плакать, а ее дитя только что-то похрюкивало и попискивало да иногда тянуло удивленное «Аааа?». Утверждали, что это от развода с отцом ребенка. После выписки Настя скрывала от знакомых, что дочь совсем не плачет, и, когда другие матери жаловались на бессонные ночи, врала, будто тоже не спит, тоже зубики. Но агуканье пришло вовремя, и первые слоги, и слова. А по части слез все было наверстано в садике.
