— Какого коряка? — спросил я.
— Ну, для корпуса. Вот достать бы старого, хорошо просушенного клена — была бы бандура. С серебряным звуком. Почище всякой арфы.
— А где его можно найти? — спросил Виля.
— Когда б я знал…
— А другое дерево не подойдет? — Я, правда, не был уверен, что смогу отличить кленовую доску от всякой другой.
— Можно, конечно, и явор. Или красную вербу. Только это уже не то будет…
Виля сказал, что мы «ударим в бубны ума своего», как писал Даниил Заточник в своем «молении» еще в тринадцатом веке, и добудем подходящий кусок старого клена.
Мы с Вилей вышли на балкон, перила которого были белыми, так их загадили голуби. На балконе к ограждению проволокой была прикреплена табличка: «Здесь голубей не кормят».
— Что с ними поделаешь, — сказал Виля, — если они, гады, неграмотные и все равно прилетают.
На другой день мы «ударили в бубны ума своего», но звук получился довольно глухой. Где можно было найти старый кленовый ствол или хоть доски? В известной песне говорилось: «І столи кленові ми сядемо вночі».[11] Значит, были где-то кленовые столы. Но где?
Мы смотали к мебельной фабрике имени Боженко. На мотоциклах. И там, у пивного киоска, мы решили приступить к сбору агентурных данных.
— Посмотри на этот нос, — сказал Виля.
— Обыкновенный украинский нос.
— Ну, положим, не совсем обыкновенный. Он стал бы обыкновенным, если бы на него смотреть в уменьшительное стекло. Кроме того, такая окраска встречается в природе только у некоторых плодов, а в животном мире неизвестна. Это наверняка тот, кто нам нужен.
Виля не ошибся. Это был тот, кто нам нужен. Старый краснодеревщик. Он сказал, что из клена они мебели не делают. Но на любом дровяном складе мы можем себе выбрать любое полено.
— А красная верба? — спросил я на всякий случай.
— Что значит «красная»? Всякая верба — дрова.
Поленья, которые можно найти на дровяном складе, нам не годились. Мы ехали назад очень медленно. Смотрели по сторонам. На дома. Может быть, в них было что-нибудь кленовое?
Виле помогло его знание путеводителя по Киеву. А может, у него наступило серендипити, о котором говорил Николай.
— Поедем в присутственные места, — предложил он. — В областной суд. Может, там еще с царских времен остались «столи кленові».
Мы поставили свои мотоциклы рядом с управлением милиции, которое находится в этом же здании на площади Богдана Хмельницкого. В областном суде я был впервые. В темноватом коридоре по правую и по левую руку были двери с табличками «Зал заседаний». Мы вошли в первый попавшийся зал. Нас никто не остановил. И в зале было совсем пусто. Там стояли черные скамьи со спинками, очевидно, для публики. На возвышении за длинным столом — кресло судьи с высокой спинкой. Я прикинул, что если судья нормального роста, то даже когда он встанет, спинка кресла будет выше его и голова судьи не закроет позолоченного герба Советского Союза на верхушке спинки. По бокам стояли два кресла со спинками пониже. На них золотом были изображены не гербы, а только серп и молот. По-видимому, на этих креслах сидят заседатели.
Мы осмотрели и стол, и кресла, и скамьи для публики. Все было покрыто черным лаком.
— Дуб, — определил Виля. — Навеки делалось.
За некрашеной загородкой из деревянных планок стояла скамья подсудимых — грубая и некрасивая. На ней даже не было инвентарного номерка. Овальные номерки украшали всю остальную мебель. Но ее ножки небольшими железными скобами были прикреплены к полу.
— Видно, на тот случай, — сказал Виля, — если подсудимый посчитает для себя обидными слова прокурора или свидетеля и захочет с помощью этой скамьи доказать свою правоту.
Эта скамья подсудимых и привлекла наше внимание.
— Может, это клен? — спросил у меня Виля.
— Старая она, как тут разберешь?
— Сто лет, — сказал Виля. — Она тут простояла сто лет. Представляешь, как ее просушили те, кто на ней сидел? Чует мое горячее сердце, что это она. Или он. Клен, я имею в виду. Произведем измерения.
Мы обмерили скамью с помощью Вилиной шариковой ручки, длину которой нам потом предстояло перевести в обыкновенные метрические единицы, и Виля ножом сколупнул щепку с нижней стороны скамьи подсудимых.
— Клен, — сказал дядя Петя. — И редкой текстуры. Рисунка, — пояснил он для меня. — Где такой?
— Вот, дядя Петя, — показал Виля наши расчеты, — такая скамейка. Получится из нее корпус?
— Вполне получится. Еще и на обечайки останется. Куда струны крепятся, — пояснил он для меня.
— Нам нужна на завтра такая скамейка. По нашим размерам. Взамен, — потребовал Виля.
— Да я ее из дуба сделаю. Как лялечку.
— Ну, из дуба там другая мебель, — заметил Виля. — Из чего-нибудь попроще.
— Можно и попроще, — сразу согласился дядя Петя. Он все разглядывал, прощупывал пальцами щепку, которую мы ему принесли.
На следующий день мы надели грязные, промасленные комбинезоны. Мы в них работаем в мотобоксе. Нашли кепчонки похуже. И только сейчас я обратил внимание на то, что Виля со своей бородкой в этой одежде выглядит каким-то переодетым, несуразным. В мотобоксе это как-то не замечалось.
— Нет, — сказал я, — тебя немедленно арестуют, и ты попадешь на ту же скамью. Посмотри на себя в зеркало. Я еще не встречал человека подозрительней.
Виля подошел к зеркалу и согласился.
Скобы мы приготовили у себя в автомастерских и заранее прикрепили их к ножкам скамейки. В карманы комбинезона я положил шурупы, чтоб прикрепить новую скамейку к полу, молоток, клещи, мощную отвертку. Скамейку мы довезли на Вилином такси до садика против областного суда, а там я ее выгрузил, положил на плечо и пошел в суд. Скамейка была новенькая, ровная, даже лаком покрыта, не чета старой.
Мне повезло. Меня никто ни о чем не спросил, хотя при входе на лестничной площадке стоял сторож или дежурный. И в этом зале заседаний снова было пусто. Но когда я уже отковырял старые гвозди из скоб, в зал вошли три человека.
— Что вы тут делаете? — недовольно спросил один из них,
седой важный дяденька со шрамом на щеке.
— Скамью заменяю, — ответил я простовато.
— Зачем?
— Начальство указало.
— Какое начальство?
— Мое начальство. И ваше.
— Нашли время. У нас тут сейчас суд. Долго это еще у вас?
— Только одну минутку, — заторопился я. — Только скобы к полу прибью.
— Хорошая скамья, — одобрительно сказал дяденька со шрамом. — Только давайте побыстрей. А я и сам спешил.
Дядя Петя только что не плясал вокруг нашей скамейки.
— Ну, хлопцы! — говорил он. — Такая тут текстура!.. Я коряк из двух частей соединю. И рисунок будет повторяться на обеих половинах, и звук будет!.. — Он стучал по скамейке согнутым пальцем. — Где вы расстарались такое золото?..
— Есть одно место, — многозначительно ответил Виля, но этим и ограничился.
Вечером я рассказал нашим ребятам об этой истории и изобразил в лицах свой разговор с дяденькой со шрамом. А когда мы расходились по домам после тренировки, Николай негромко, невпопад спросил у меня:
— В каком зале это было?
— Кажется, в третьем.
— Понятно, — сказал Николай. — Значит, мой отец сидел на этой скамейке.
«А мой батя, — подумал я, — сидел справа или слева от судьи. На одном из этих кресел с серпом и молотом на спинке… Но теперь дядя Петя сделает из этой скамьи подсудимых бандуру с серебряным звуком».
Моя мама — человек особый. Она никогда и ни перед кем не старалась показать себя лучше, чем есть на самом деле. Это мы все стремимся выглядеть лучшими, чем в действительности. Даже батя.
— Ты не крути, как цыган солнцем, — сказала мама. — Ты мне прямо скажи — к нам он придет?
Батя отвел глаза, помычал и недовольно ответил:
— Ну… не знаю.
— Знаешь. Не придет. И я к нему не пойду. Хорошая мода ходить в гости к людям, которые к тебе прийти погнушаются.
Да и платья у меня такого нет, чтоб к заместителю Совета Министров в гости ходить.
— Ну это ты, мать, того… — Батя запыхтел от негодования. — Что у тебя, платьев мало? А в котором ты к куме ходила?
— Тесное оно.
Мама в последнее время стала поправляться.
— Ну так другое… Я в шкафу между платьями да жакетами уже и пиджака своего не найду.
— Да разве ж это платья? Кто теперь такие носит? Не пойду — и кончено. И Ромке незачем туда таскаться.
— Ромка уже самостоятельный. Пусть сам решает.
Батю на воскресенье пригласил с семьей к себе на дачу первый заместитель Председателя Совета Министров Украины Василий Степанович Бокун. Они в одной делегации ездили в Польшу и как-то там подружились. К тому же оказалось, что заместитель председателя, как и батя, тоже с Винничины и даже родом из соседнего села.
