Их сопровождал секретарь интенданта, который прочел Пьеру Шеньи и его собранной семье короткий указ. Было постановлено, что двор Пьера Шеньи, плотника, вдовца, злостной неуплатой податей злоумышленно не подчиняется закону короля, а посему драгуны, один офицер и двое солдат помещаются на постой в доме семьи Шеньи, каковая обязана снабжать их всем, в чем у них будет нужда, до того времени, когда двор пожелает уплатить подать и снять с себя это бремя. Когда секретарь интенданта удалился, один из простых солдат поманил к себе дочку Пьера Шеньи Марту. Когда она подошла, он вытащил из кармана маленького вырывающегося зверька, которого держал за шею, и сунул ей к лицу. Марта, хотя было ей всего тринадцать лет, не испугалась, ее спокойствие ободрило семью и удивило солдата, который убрал зверька в длинный карман, пришитый к штанине сбоку.
Пьер Шеньи был признан врагом религии короля, а тем самым врагом и короля, но он не соглашался ни с тем, ни с другим. Он был верен королю и хотел жить в мире с религией короля; но это не дозволялось. Интендант знал, что Пьеру Шеньи не под силу выплачивать наложенную на него подать и что, если бы он ее уплатил, сумма была бы тут же увеличена. Солдат поместили к нему во двор для сбора подати, но самое их присутствие и расходы на их содержание еще больше подрывали всякую возможность уплаты. Так было установлено и рассчитано.
Двор Шеньи состоял из пяти душ: Анна Руже, вдова, сестра матери Пьера Шеньи, которая поселилась у них, когда ее муж, батрак, умер; похоронив мужа по обряду религии короля, она приняла культ семьи ее сестры. Теперь ей было уже за пятьдесят, а потому она слабела умом, но все еще могла стряпать и убирать дом вместе со своей внучатой племянницей Мартой. Еще у Пьера Шеньи было два сына: Анри, пятнадцати лет, и Даниель — девяти. Больше всего Пьер Шеньи опасался за Даниеля. Закон, управлявший обращением в истинную веру, менялся дважды. Когда сам Пьер был еще младенцем, ребенку по закону не разрешалось оставлять церковь своих родителей, пока ему не исполнится четырнадцать лет, этот возраст считался достаточным для укрепления умственных способностей. Затем возраст снизили до двенадцати. Однако новый закон его еще понизил — до каких-то семи лет от роду. Цель этой перемены была ясна. Ребенок, такой как Даниель, еще не обретает той твердости ума, которая приходит во взрослые годы, и его еще могут завлечь и заставить забыть культ многоцветие и ароматы, пышность и обряды — все фокусы и приманки религии короля. Такие случаи были известны.
Три dragons étrangers du roi объясняли свои нужды неудобопонятными словами и ясными жестами. Кровать займут они, а семья Шеньи может спать, где ей заблагорассудится. Есть они будут за столом, семья Шеньи будет им прислуживать, а есть то, что они не съедят. Ключ от дома был отдан офицеру, как и ножи, которые Пьер и его старший сын, естественно, носили при себе, чтобы разрезать пищу.
В первый вечер, когда три драгуна сидели в ожидании супа, офицер заорал на Марту, расставлявшую перед ними миски. Голос у него был громким и непривычным.
— Мой желудок подумает, что мне перерезали горло! — крикнул он. Остальные солдаты засмеялись. Марта не поняла. Офицер загремел ложкой по миске. Тогда Марта поняла и принесла еду быстро.
Секретарь интенданта указал, что драгуны вселены во двор Пьера Шеньи законно, чтобы собрать подать, и на второй день три солдата попытались отыскать деньги или припрятанные ценные вещи. Они опустошили шкафы, пошарили под кроватью, порылись в штабелях древесины Пьера Шеньи. Они искали в каком-то злобном рвении, не ожидая найти что-нибудь спрятанное, но желая показать, что исполнили то, что им было поручено начальством. Прошлые кампании научили их, что в дома, принадлежащие богатым, на постой их никогда не ставят. Когда к их услугам только-только начали прибегать много лет назад после конца войны, властям казалось очевидным расквартировывать драгун у тех, кто мог легче уплатить подать. Однако этот способ оказался медленным, он укреплял ощущение братства между членами культа и создал нескольких внушительных мучеников, воспоминания о которых часто вдохновляли упрямцев. И потому было сочтено более выгодным в первую очередь помещать солдат в семьях бедняков. Это вызывало желательный раскол среди врагов религии короля, когда бедняки замечали, что богачи избавлены от страданий, причиняемых им. Следствием этого были многие быстрые обращения.
Во второй вечер солдат, державший хорька в длинном кармане у колена, посадил Даниеля к себе на это колено, когда мальчик подавал ему хлеб. Он так крепко ухватил его поперек пояса, что ребенок сразу начал вырываться. Солдат держал в свободной руке нож, которым намеревался нарезать хлеб. Он прижал лезвие плоско к столу, который был сделан из самой твердой древесины, известной Пьеру Шеньи, плотнику, вдовцу, и, только слегка нажав, срезал с поверхности стола почти прозрачную закудрявившуюся стружку.
— Хоть спящую мышь обрить, — сказал он. Пьер Шеньи и его семья не поняли его слов, но этого им и не нужно было.
На следующий день солдат напустил хорька на петуха, которого они съели на обед, а решив, что в доме холодно и в самый разгар дня, хотя светило солнце, они сломали два стула и сожгли их в очаге, даже не взглянув на кучу поленьев возле него.
В отличие от религии короля моления культа можно было устраивать где угодно и без посещения храма. Драгуны ревностно старались помешать семье Пьера Шеньи посещать такие собрания. На ночь дом запирался, а днем трое солдат разбредались, чтобы подглядывать, где и что делают члены семьи. Но они уступали в численности — трое против пяти, и таким образом иногда представлялся случай ускользнуть и посетить дом, где совершалось моление. Пьер Шеньи и его семья часто открыто говорили о таких делах перед драгунами, и в этом была какая-то сладкая месть. Но драгуны в городе, где их было около сорока, имели свои источники сведений, и хотя члены культа часто меняли дома, в которых встречались, их не менее часто накрывали солдаты. И потому враги королевской религии порешили собираться под открытым небом в лесу к северу от города. Сначала они встречались днем, а после — только по ночам. Многие страшились, что в темноте на них нападет Зверь Гриссана, и первой молитвой всегда была мольба оберечь их от Зверя. Как-то ночью драгуны захватили их врасплох, налетели на них с воплями, били и полосовали саблями, гоня их вон из леса. На следующее утро, когда хватились вдовы Жиго, они вернулись в лес и нашли ее там мертвой от ужаса.
Пьер Шеньи еще помнил время, когда две половины жителей города свободно смешивались друг с другом, когда похороны или свадьбы собирали всю общину, невзирая на веру участников. Правда, ни приверженцы религии короля, ни члены культа не входили в храмы друг друга, а терпеливо ожидали снаружи завершения обряда, и тогда уже весь город направлялся то ли на кладбище, то ли на свадебный пир. Но и общие празднования, и общее горевание равно вышли из обычая. Точно так же теперь в городе редко случалось, чтобы в одной семье исповедовались обе веры.
Хотя было лето, драгуны нуждались в огне. Они сожгли всю мебель, кроме той, которая требовалась им самим. Затем они принялись сжигать лучшую древесину Пьера Шеньи, плотника, вдовца. Огонь пожирал чурбаки дубов, поваленных еще его отцом двадцать лет назад, отборные части вязов и ясеней. Чтобы Пьер Шеньи больше чувствовал свое унижение и горе, его самого заставили пилить древесину на длину поленьев. Когда драгуны заметили, что лучшее дерево горит медленнее, чем они предполагали, они приказали Пьеру Шеньи и его сыновьям разжечь большой костер у мастерской и поддерживать огонь, пока вся древесина Пьера Шеньи не сгорит.
Когда Пьер Шеньи стоял, глядя на груду золы — все, что осталось от его будущего как плотника, — офицер сказал ему:
— Помощь Бога ближе двери.
Пьер Шеньи не понял этих слов.
Затем солдаты забрали все инструменты Пьера Шеньи и его сына Анри и продали их приверженцам религии короля. Сначала у Пьера Шеньи полегчало на сердце — ведь, лишив его древесины, солдаты теперь не причинили ему нового вреда, забрав его инструменты, а кроме того, продажа всех его прекрасных инструментов могла даже принести достаточно денег, чтобы уплатить подать и тем отправить солдат восвояси. Однако драгуны продали инструменты Пьера Шеньи не за их настоящую цену, а по такой низкой, что никто не мог устоять и не купить, деньги же они забрали себе. Франсуа Данжон, мельник, вдовец, приверженец религии короля, купивший несколько инструментов, вернул их Пьеру Шеньи под покровом темноты. Пьер Шеньи завернул их в промасленные тряпки и закопал в лесу в чаянии лучших дней.
Как раз в то время коробейник девятнадцати лет, вошедший в город пешком со стороны Шерве, был схвачен драгунами и допрошен. У него был подозрительный южный выговор. После того, как его избили, он признался, что привержен культу, и далее признался, что желает отречься. Его привели к священнику, который дал ему отпущение грехов и записал его имя в регистр отречений. Коробейник поставил знак рядом со своим именем, и двое драгун, гордясь своей ревностностью и уповая, что она будет вознаграждена, расписались как свидетели. Коробейнику позволили продолжить путь без его товара. Анри Шеньи, возраст пятнадцать лет, смотрел на избиение, которое происходило на площади, и когда жертву повели в церковь, драгун, которого он прежде не видел, сказал ему на грубом языке севера:
