Я была на этом заводе и честно нюхала – терла ладонь о ладонь, все как полагается. Ничего! Только запах самогона, если я, конечно, не ошибаюсь, потому что в марках крепкого алкоголя не сильна совсем. Люди, которых я тогда сопровождала, – они приезжали учиться, чтобы открыть предприятия у нас в стране, – они тоже долго нюхали. Очень хвалили. Так унюхались, просто диву даешься! Вынюхали несколько бутылок с золотыми этикетками, в вэн их грузили, правда, они не хотели грузиться, хотели еще нюхать и нюхать, а потом песни петь и пляски наши национальные плясать.
Словом, этим нюхателям страшно все завидуют, очень интересная и творческая работа, и, как вы понимаете, эта ответственная обязанность – нюхать руки, облитые виски, – передается по наследству, и туда нет хода никому чужому.
Но дедушку Максвелла было не унять – очень он хотел заняться чем-то необычным, но в космос его не пускали, в миротворцы – не брали, он немного побегал Пасхальным Кроликом в супермаркете, но голове было жарко, мокро и душно, ногам неудобно ходить в кроличьих лапах, и все дети трогали Пасхального Кролика за пузо.
И тогда дедушка Максвелл решил стать трубочистом. Для того чтобы работать настоящим трубочистом, нужно пройти двухгодичную школу, а для того чтобы свадебным – нужно настроение, цилиндр, пара щеток, лицо, измазанное сажей, и черный кот. Самая большая трудность была – научить кота сидеть на плече, но оказалось, что это совсем не трудность. Достаточно капнуть на плечо валерьянки – и кот сидел там как приклеенный, еще и выкрутасы всякие выделывал на потеху зрителям.
А дело все в традициях. Англия – это вообще, простите за банальность, страна традиций, сама королева – это традиция, и файф-о-клок – традиция, и камины – тоже. И трубочист на свадьбе – это традиция, даже больше – хорошая примета. Как чашка разбивается – к счастью, как левая рука чешется – к деньгам, как в глаз ресница попала – к исполнению желания, так вот, трубочист на свадьбе – ко всему прекрасному, к тотальной удаче!
То есть если к вам на свадьбу заявился трубочист, и вас поцеловал, и вы его приобняли, да еще и потрогали кота на его плече – все, можете не волноваться, жизнь у вас будет безоблачная, обеспеченная, увлекательная и долгая.
Прекрасная работа – целовать юных голубок-невест в тугие щечки, а также невестиных подружек, заодно и мамочек, тетушек и бабушек. Хорошо вкусно покушать, получить гонорар, повеселиться и потанцевать, побыть в центре внимания как носитель счастья в чистом виде.
Вот так дедушка Максвелл взял себе артистический псевдоним, как водится у всех уважающих свой труд артистов, – мистер Чимни – и подрабатывал поцелуями, пока в радостном экстазе не облобызал мисс Эри, бывшую учительницу местной начальной школы, восхитительную, элегантную, с серебристыми букольками надо лбом, знатную вышивальщицу и кошатницу. Дедушка Максвелл пришел на свадьбу ее внучки, метнулся к невесте, когда та выходила под дождем цветочных лепестков из собора, а потом давай целовать всех, кого попало. И как припечатал звонкий чмок в щеку мисс Эри, тут и все.
Теперь они живут вместе, но на свадьбы дедушка Максвелл уже не ходит, мисс Эри не разрешает – хватит раздавать счастье, самим надо… А вместо дедушки на свадьбы талисманом ходит его внук Денни – мистер Чимни-джуниор, – подрабатывает себе на колледж.
Жена профессора-лингвиста Якова Борисовича уехала в санаторий подлечиться, оставив дом и своего рассеянного восьмидесятичетырехлетнего мужа на Поликарповну, помощницу по хозяйству.
Яков Борисович работает у себя в кабинете. Поликарповна бесцельно бродит по квартире, топая как каменный гость.
– Поликарповна, что на обед? – спрашивает Яков Борисович.
– Курица.
– Курица? – огорчается Яков Борисович. – Я не люблю курицу!
– Как это не любите? Вы же всегда кушаете…
– Если я кушаю, это не значит, что я люблю! – обижается Яков Борисович.
Через час он выходит к обеду. На блюде валяется маленький, бесталанно разваренный цыпленок. Яков Борисович вздыхает и принимается за еду.
Поликарповна гордо и свысока:
– Ну? Вкусно? Что я вам говорила! Это же не курица! Это песня!
– Да, – соглашается Яков Борисович, – песня. О соколе.
Берта Иосифовна рассказывает, что в санатории попросила у администратора настольную лампу, потому что даже на отдыхе привыкла работать. Администраторша ответила виртуозной бранью, смысл которой: еще чего?!
Берта удивляется:
– Нет, Яшенька, ты слышал?.. Неужели она не понимает, что это не комильфо?!
Поликарповна вскипает:
– А вы, Берта Осивна, как дите малое! Сколько языков знаете, а чисто по-русски даже матерное слово сказать не можете!
– Берта Осивна, вчера дали нам, пенсионерам, билеты на Евгения Онегина. Так плакала я, Берта Осивна… Так плакала…
– Почему?
– Один там, которого потом вбили с пистолета, как запоет: «Куда, куда, куда вы удалилися», ну годы его молодые, мол, куда-куда… И рукой показуе куда! Так все наши старички с первого ряда стали оборачиваться, оглядываться, куда это он рукою тыкает. Тоже интересовалися, куда-куда… И я тоже хотела знать, куда-куда эти годы мои делися?.. Так плакала…
Берта Иосифовна за ужином делится с мужем, Яковом Борисовичем:
– Яшенька, ты знаешь, а Зиновий Михайлович опять себе что-то завел.
– Ага, Берта Осивна, – ворчит Поликарповна, – это шо-то моложе его внучки.
– Красиво, – хвалит эстет Яков Борисович.
– Яшенька! – упрекает ласково Берта Иосифовна. – Зиновий Михайлович уже в том возрасте, который требует покоя и самоуважения! Ему ведь скоро восемьдесят лет!
– Н-да-а-а… – неопределенно мычит Яков Борисович то ли с восхищением, то ли с осуждением, – восемьдесят…
– Он ведь уже трижды дедушка!
– Н-да-а-а, – опять неопределенно то ли восхищается, то ли осуждает Яков Борисович, – Дедушка.
Поликарповна, досадливо гремя посудой, резюмирует:
– Дедушка он! Да, дедушка! Дедушка он легкого поведения! – И с угрозой, ни на кого не глядя, – А от некоторые ему почему-то завидують! – шваркает крышку на кастрюлю и мрачно выходит из кухни, вытирая на ходу руки о фартук.
Яков Борисович и Берта Иосифовна весело переглядываются.
Берта Иосифовна пришла домой после похорон своей знакомой, смотрит на себя в зеркало, подкрашивает губы:
– Поликарповна, голубчик, когда я умру, губы мне накрась.
Поликарповна растерянно стоит в дверях. Ее лицо кривится, а глаза наполняются слезами.
– Ты что, Поликарповна? Ну что ты так смотришь? Прекрати!
– Да не, Берта Осивна, просто я смотрю, каким цветом красить. У вас же этих помад целый ящичек! – ворчит Поликарповна и уходит плакать на кухню.
Муж Поликарповны, ветеран войны, умер десять лет назад. Прослышала она, что ветеранам войны лекарства дают бесплатно. Звонит в аптеку «Ветеран» и осторожно спрашивает:
– Вы лекарства ветеранам бесплатно даете?
Там, видимо, ответили утвердительно.
– А всем ветеранам даете?
Там снова ответили.
Тогда Поликарповна спрашивает тихо и заговорщически:
– А-а… А покойникам?
На другом конце ойкнули и бросили трубку.
– Ясно. Не дают, значит, покойникам, – мрачно констатирует Поликарповна.
Поликарповна приходит домой разрумяненная, радостная и возбужденная. Говорит:
– Слухайте, Берта Осивна!!! Стою на остановке. Темно. Я одна-одинешенька стою… Останавливается машина, и стекло сползает плавненько, медленно, а оттуда хлопчик пьяненький выглядует и говорит: «Женщына, я хочу вас снять!!!» А я не растерялася и отвечаю ему с гордостью: «Молодой человек! Меня нельзя снять! Я уже нефотогеничная». Ну он потом меня, конечно, разглядел. Но все равно, Берта Осивна, я – грудь уперед, приосанилася, чтоб этот цуцык знал, шо теряет!
Поликарповна повадилась ходить в клуб на собрания конфессии «Врата Сиона».
– Поликарповна, зачем это тебе? Ты же православная, – интересуется Берта Иосифовна.
– А мине там нравится, там старушки собираются, музыка играет, такой кларнет, пирожные дают, и ихний батюшка в черной тюбетеечке, такой молодой ласковый красавец. С зубом золотым…
Подходит воскресенье, Поликарповна сидит дома. Ее спрашивают, а как же «Врата Сиона»? Она сокрушается:
– Я сегодня не пойду, всех пригласили к батюшке на большой обед.
– И что?
– Там будет очень много всякого вкусного…
– Ну?!
Поликарповна мнется.
– Так что ж ты сидишь, не идешь?!
– Э… – печально отмахивается. – Неудобно… Туда идти – это уже надо верить.
– Театр я, конечно, люблю, – говорит Поликарповна, – только ни один спектакль не могу досмотреть до конца.
– Почему?
– Так нам, пенсионерам, дают билеты за пятьдесят копеек на первый ряд. А из первого ряду на сцену можно смотреть только лежа. А если пенсионер лег, то все, сразу засыпает. Так и лежим все рядком на первом ряду, нарядные старички и старушки, иногда даже храпим – артисты привыкли.
