— Вот, у него! — ответил Сашка, показывая пальцем на Петрова.
Петров на миг отпустил его и полез правой рукой в потайной карман за удостоверением. В этот момент Трунов резко опустился вниз и, нагнувшись, рванулся вперед по салону. Петров, не успев достать документ, попытался сделать несколько шагов, преследуя беглеца, но был схвачен за плечо контролером. Удостоверение выпало у него из руки и повисло на цепочке, застряв между телами пассажиров.
— Милиция! — закричал в лицо контролеру Петров и сделал новую попытку протиснуться вперед.
В этот момент, продвигаясь к двери, Трунов что есть мочи закричал:
— Бандиты, граждане, бандиты в салоне! Остановите их! Задержите их!
— Милиция! Так же громко закричал Павел, раскрыв удостоверение и показывая его в разные стороны возмущенным гражданам. Он оттолкнул в сторону контролера, продолжавшего преграждать путь Петрову, и нырнул вперед, протискиваясь в шумящей толпе. Трунов был уже у передней двери.
«Только бы трамвай не остановился, — думал Павел, — только бы не остановился…»
Трамвай остановился. Он видел, как Трунов спустился на площадку и прижал к металлическим створкам руки, чтобы сразу раздвинуть двери, как только те начнут открываться. Но двери оставались на месте, и никто не мог понять, почему. Под возмущение граждан Павел продолжал прорываться в начало вагона и только когда добрался до кабины вагоновожатого, увидел сидящую в ней девушку, внимательно смотрящую на него через зеркало заднего вида.
— Вы действительно милиционер? — спросила она, держа пальчиками рычажок открытия дверей. Ее еще по-детски наивное личико, обрамленное золотистыми кудряшками, недоверчиво глядело на Павла.
— Конечно, конечно, — запыхавшись, произнес он, поднося одной рукой к ее лицу удостоверение, а другой хватая Трунова за шиворот, — спасибо Вам большое.
Двери открылись.
— Еще встретимся, падла! — оборачиваясь к девушке, выкрикнул Трунов.
— Пасть закрой! — дернул его за воротник Павел и стал выводить из трамвая.
— Гаденыш! — злился Петров, выходя следом. — Фильмов насмотрелся? Кофелек, кофелек?
Павел почувствовал, как из сердца его ушла тревога. Радость одержанной победы наполнила тело легкостью, сделала его упругим и сильным, готовым к любым испытаниям и трудностям. Петров снова ухватил Сашку за предплечье, и они направились в отделение.
По дороге все трое молчали. Каждый сосредоточенно думал о том, что ему сейчас предстоит. Казалось, что в этом напряженном безмолвии борются две ненависти, беспощадно, изо всех сил, нанося друг другу смертельные раны, кувыркаясь и изворачиваясь. Бьются до последнего конца, потому что вместе они существовать не могут, и кто-то должен обязательно победить.
Задержанного сдали в дежурную часть.
В отделении милиции их уже ждал Сергей Сторублевцев — следователь районной прокуратуры. Высокого роста, упитанный, с усиками-стрелочками и редкой светлой бороденкой. Он походил на состарившегося Атоса из романа Дюма. Сидел в комнате для допросов, беседуя с потерпевшей.
— Ольга, — обращался он к заплаканной девушке, — почему Вы не сказали, что преступник пользовался презервативом?
— Меня никто об этом не спрашивал, — сквозь слезы отвечала она, держа в руках намокший клетчатый платочек, с которого уже начинало капать на пол.
Петров предложил подняться к нему в кабинет и все проследовали туда. Расселись на стульях.
— Ну, а как мы должны доказывать, что он Вас изнасиловал? — разражено спрашивал следователь, — Побоев на Вас нет, ран тоже, одежда не порвана, сперму он выбросил, свидетелей нет. Машину его не запомнили. Может, Вы добровольно решили заняться с ним сексом, а затем обиделись? Может, денег не дал? А нож-то вообще был, или приснился?
Ответом ему прозвучали глухие рыдания девушки в носовой платок, сквозь который она, икая, всхлипывала:
— Был нож, рукоятка костяная, на конце череп…
Петров обнял ее за плечи:
— Не реви, сейчас мы переговорим и что-нибудь придумаем. Иди, посиди в коридорчике. И не плачь, а то придется ведро тебе принести, чтобы отдел не затопила. А лучше езжай домой, чтобы тебе здесь не сидеть. Запиши мне свой телефон. Я в случае необходимости позвоню. Ольга достала из сумочки ручку с блокнотом и, вырвав из него страничку, записала свой домашний номер. После чего, не торопясь, направилась к выходу.
Павел вывел Ольгу в коридор и через минуту вернулся.
— Он же ей ножом угрожал, — говорил Петров, — какие могут быть синяки?
— Похищенные у нее сережки с колечками нашли? Нож изъяли? — спросил следователь. — Вот то-то же!
— Изымем, — поддержал начальника Павел, — дайте санкцию на обыск — найдем!
— Санкцию дает прокурор, — надменно произнес он, — а как я к нему без возбужденного уголовного дела пойду?
— Ну, так возбуди, — недовольно сказал Петров, — на то ты и следователь.
— Вам только возбуди, вы и искать никого не будете, все на нас свалите! — раздраженно произнес Сторублевцев.
— Никого искать не надо! — возмутился Павел, — насильник в клетке сидит. Надо только допросить его и произвести опознание.
— Давайте его сюда, — согласился следователь, — только не трогайте по дороге! Знаю я эти ваши ментовские фокусы.
Трунов вел себя нагло. Узнав, что перед ним следователь прокуратуры, он стал подробнейшим образом рассказывать, как снял на трассе проститутку и занялся сексом прямо в машине. Заплатил, как положено, но она потребовала еще. Тогда он выгнал ее из машины, а она грозила обратиться в милицию.
— Ну, вот видите, — обратился следователь к милиционерам, — как я вам и говорил. Опознание не поможет. Ищите другие доказательства. А пока адью!
Он собрал со стола листки протоколов, сложил их в портфель и вышел из кабинета.
«Видимо, Атосы переродились», — подумал про себя Павел.
Трунов улыбался. Его цыганская физиономия светилась.
— Надругался, так зачем сережки с девчонки снял? Может, она бы и не заявила на тебя! — решил схитрить Павел.
— Какие сережки? — наигранно переспросил Трунов.
— Нож где? — наклонился над ним Петров.
— Какой нож, начальник?
— С костяной ручкой!
— С черепом на конце? — уточнил Сашка. — Так я его потерял уже давно!
— Гнида! — возмутился Петров и ухватил правой рукой шею Трунова. Сжал ее, но тут же отдернул руку и левой нанес ему удар под ребра.
Трунов ойкнул и, пригнувшись, схватился за бок. Через силу улыбаясь, повернул свое лицо вверх:
— Негоже так, товарищи опера! Что вам прокурор сказал — надо доказательства искать!
Петров схватил его за шиворот и поднял со стула. Потащил в дежурную часть и швырнул в комнату задержанных.
— Не сдержался! — вернувшись, стал оправдываться он. — Не надо было за шею — пальцы останутся. Прокуратура лютует, у них тоже свои показатели. Если пожалуется, могут и закрыть для галочки. Есть идея! Помнишь, как он с матерью общался — может, она захочет на время избавиться от сына-садиста.
Через полчаса они уже сидели в квартире Трунова и разговаривали с матерью. Хотя она и была очень зла на Александра, но общалась неохотно. Про нож ничего не знала и золота никакого не видела. Уходя, они оставили свои координаты, чтобы она звонила в случае чего.
Оперативники вышли на улицу и увидели невдалеке Труновскую машину. Окна его квартиры выходили на противоположную сторону, и мать Сашки видеть их не могла.
Павел незаметно стукнул машину ногой по колесу. Сигнализации не было. Двери оказались крепко заперты. Петров поднял обломок кирпича и, осмотревшись вокруг, разбил заднюю форточку салона. Просунув руку, открыл дверь. Вместе они начали обыскивать каждый сантиметр.
— Что вы там лазаете в чужой машине? — кричала с балкона третьего этажа толстая бабка, — сейчас милицию вызову!
— Мы и есть милиция! — закричал ей в ответ Петров. — Кто-то форточку разбил в машине, вы не видели? Давно смотрите в окно? Как Ваша фамилия? Скажите номер квартиры, мы к Вам сейчас поднимемся…
— Не надо мне никаких милиционеров, — забурчала бабка, закрывая балкон, — еще не хватало ко мне всяким приходить…
Ни золота, ни ножа, ни использованного презерватива в машине они не нашли.
Трунов продолжал сидеть в обезьяннике. Боль прошла, и он снова улыбался, видя недовольные лица оперов.
— Бери его к себе, — сказал Петров Павлу, — и все, что он скажет, фиксируй на объяснение.
— Ладно, начальник, — заходя в кабинет, произнес Сашка, — дай сигаретку закурить! Ты вроде недавно здесь работаешь, вижу молодой еще, не оперившийся. К другим у меня веры нет. Если все скажу, отпустишь?
Павел недоумевал. Он внимательно посмотрел на задержанного, увидев в глазах того насмешку. На мгновенье подумал, что здесь какой-то подвох:
