С Всеволодом Андреевичем, мужем погибшей, Викентий уже встречался. Первые их встречи проходили в тяжкие минуты — на опознании, на похоронах, в первые дни после трагедии. Теперь Викентий вновь позвонил Климову, попросил о встрече, извинился за то, что скорее всего придет поздно. Климов ответил, что это не страшно, он полуночник. И вот они сидят на кухне, пьют свежезаваренный крепкий чай, курят.
Вчера Кандауров получил сведения из Николаева. Валерий Григорьевич Сарматов с середины августа и весь сентябрь лежал в больнице: получил множество травм и переломов после автомобильной аварии. Под стать хозяину, находился в ремонте и его светлый бежевый «Запорожец»… Вообщем, Викентий о «Графе», как о кандидате в убийцы, серьёзно не думал. Свидетель Герасимов рассказал как будто немного, но некоторые выводы сделать было можно. Знакомый, нагнавший Климову на машине, был явно не из тех, кого ей оказалось приятно встретить. Разговаривала она с ним сдержано, без радостных восклицаний, в машину вначале отказалась сесть. Ну, положим, этому факту могло быть другое объяснение: дом в двух шагах, неудобно такое короткое расстояние подъезжать… Но, тем не менее, если это радостная встреча, логично тут же сесть рядом, поговорить, а может даже, подъехав к подъезду, пригласить зайти в гости… Нет, на встречу с Сарматовым это не казалось похожим. Нужно было искать знакомство другого типа. Вот почему Викентий решил вновь побеспокоить Климова, поговорить, направить его воспоминания в верное русло.
— Я ещё в отпуске, — говорил Климов. — Сначала взял за свой счёт, а потом сразу — тарифный. Легче было бы работать, среди людей, в делах. Но сына, — кивнул на комнату, где спал Федя, — оставлять одного боюсь пока. В школу вожу, встречаю, гуляем вместе, читаем, уроки делаем.
Он замолчал, подумав, наверное, что всё равно скоро ему выходить на работу… Викентий не стал говорить ему о подробностях розыска. Чувствовал, что есть в Климове какое-то отторжение. И понимал: жутко и страшно слушать о том, что делал в последние минуты родной тебе человек, как подкрадывалась к нему гибель. Он сказал только, что теперь они знают точно: убийца был знаком Ларисе Алексеевне, но встреча с ним, хотя и не обеспокоила её, но и не обрадовала.
Едва Викентий произнёс эту фразу, Климов встал, резко двинув табуретом, пепел сигареты просыпался ему на брюки. Он и без того был бледен, но Викентий готов был поручиться — побледнел ещё больше.
— Я знаю одного такого человека, я думал о нём, с самого начала думал!
Голос Климова дрогнул. Он с трудом брал себя в руки. Но вот загасил сигарету в пепельнице, сел, глянул прямо в глаза Викентию.
— Я сам хотел всё о нём разузнать, найти. Тут всё так непросто, переплетено. Я подозревал этого человека, да, но мог и ошибиться. Поэтому и хотел сам. Но не получилось.
— Кто же это?
— Я расскажу сейчас. Но чтобы вы всё поняли, нужно начать с самого начала, издалека. У вас есть время?
— Меня никто не ждёт, — коротко ответил Кандауров.
* * *
Отец Всеволода, офицер в отставке, хотел, чтобы и сын стал военным. Но тот с детства увлекался иным: рисовал, фантазируя, необыкновенные дворцы, а позже — космические города на неведомых планетах. Семья осела по месту последней службы отца — в небольшой городе на севере страны. Сюда, в более тёплые края, Всеволод приехал учиться. Потому что только в здешнем авиационном институте был факультет, так привлекавший его — космическая психология. Через пять лет, получив диплом, сразу же поступает в художественную академию. Пишет статьи в журналах, участвует в выставках. И получает, ещё участь на последнем курсе, интереснейшее предложение: в городском проектном институте начинает работать новое бюро, напрямую связанное с космосом — настоящим и будущим. Двадцатисемилетнего Севу Климова зовут туда работать сразу по окончании института.
Поселился Всеволод в общежитии для молодых научных работников. Знатное это было общежитие, занимающее подъезд в старинном красивом доме в центре города. За каждой дверью — четырёхкомнатная квартира, коридоры с ответвлениями, две кухни, лоджии, кладовки… комнаты большие, но в каждой располагалось только по два человека, так что жили ребята просторно, приятно, по товарищески…
Однажды Сева вернулся почти в пустое общежитие: его немного температурило, и начальник заставил уйти с работы пораньше. Согрел чаю и включил телевизор — они с коллегой по комнате недавно взяли его на прокат. Скоро должен был начаться футбол, а пока местная телестудия вела какую-то литературную передачу. Намазывая булку маслом и прихлёбывая чай, Климов машинально слушал. Ведущий представлял молодых поэтов и прозаиков, задавал им вопросы. Вот он сказал, что у Ларисы Тополёвой вышла совсем недавно первая книга стихов. На экране появилась тоненькая голубая брошюрка, а потом девушка. Она сидела, чуть склонив к плечу голову, худенькая, серьёзные глаза — тёмные и большие, причёска такая, какую носили, наверное, средневековые принцы. Она ещё не сказала ни слова, но Сева замер, держа на весу свой бутерброд. Вот ведущий что-то спросил, и она улыбнулась. Лицо сразу стало озорным и словно давно-давно знакомым. «Почитайте стихи», — сказал ведущий, и девушка кивнула. И голос её показался Севе необыкновенным — глубоким, задумчивым, и слова…
Не кляни себя и не мучайся,
Не ищи в оправданье слов.
Нам досталось самое лучшее —
Несвершившаяся любовь…
«Скажите, Лариса, — многозначительно спрашивал ведущий, — вы только лирику пишите?»
«Лариса… — про себя повторил Всеволод и лихорадочно пытался вспомнить, — как же её фамилия? Ну, назови ещё раз!»
Но ведущий говорил что-то другое, она отвечала. В это время и влетел в комнату его сосед Санька.
— Севка! — закричал он. — Ты что смотришь! Футбол уже идёт!
И, подскочив к телевизору, щёлкнул переключателем на другую программу. По экрану забегали французы и наши — шёл отборочный матч европейского чемпионата.
— Подожди, Саня, — взмолился Всеволод, — одну минуту!
Но сосед упирался, и когда он всё же переключил канал, ведущий уже разговаривал с прозаиком лет сорока, а девушки вообще видно не было. Ждать Санька ему не дал.
На следующий день Всеволод сделал сразу важное дело. Он съездил в магазин «Поэзия» — знал, где находится такой, — и нашёл на стенде, посвящённом городским писателям, тоненькую голубую книжечку. На обложке было написано: Лариса Тополёва «Перекрёстки», а на развороте имелось фото — пажеская причёска, огромные тёмные глаза…
Следующие две недели Всеволода лихорадило. Он разузнал, где находится организация городских писателей, сходил туда, выяснил, что есть такая молодёжная литстудия, называется «Центральная». Пришёл в среду на занятие, и хотя от начала до конца толкался среди шумных молодых прозаиков и поэтов, слушал обсуждение стихов одного из них, Тополёвой там не увидел. Но несколько раз в мимоходом услышанных фразах её имя мелькало. Это внушало надежду, и Всеволод дождался следующей среды. И вновь девушки не было. Преодолев застенчивость, Климов затесался в компанию курящих литераторов и спросил одного парня про Ларису Тополёву. Тот пожал плечами:
— Она приходит, но не всегда, когда хочет.
Единственная девушка в этой мужской группке — интересная, кокетливо-томная, пышнотелая, глубоко затягиваясь и красиво выпуская дым, посмотрела на Всеволода с откровенным интересом.
— А вы что, её поклонник?
Всеволод улыбнулся в ответ:
— Да… вот, хотел автограф попросить…
— Ну как же, как же! Ларочка у нас нынче мэтр, автор книги!
— Аллочка, не ехидничай, — усатый и сутулый парень обхватил девушку за талию. — Скажи лучше молодому человеку, куда пропала твоя подруга.
— У неё сессия, — повела плечами Аллочка. — Пока не сдаст, не появится.
Очень хотелось Всеволоду спросить: где, в каком институте учится Тополёва. Но откровенно любопытный и насмешливый взгляд Аллочки отбил охоту. «Ничего, — подумал он. — Подожду немного». Если бы знал, что через два дня случай так распорядится его судьбой…
— Не знаю даже, как назвать то, что было со мной, — рассказывал он Кандаурову. — Любовь? Нет, нет! Наваждение, скорее. А точнее даже — просто случай. Как сумел выкарабкаться? Не увяз, не поддался… Просто жив остался?.. И думал, что всё ушло безвозвратно. А вот, оказывается, когда ударило — сейчас! А, может, это всё мои домыслы?
— Что же это было, Всеволод Андреевич?
Климов потянулся к новой сигарете, но только сломал её в пальцах, обсыпав стол табаком. Сморщился, словно от боли.
— Да, я расскажу. Но чуть позже, по порядку.
… В августе, похудевший, измученный, с расстроенными нервами он уехал в отпуск, домой. Там с друзьями детства ходил в лес по бруснику и малину, съездил в байдарочный поход по родной Онеге. Ожил, посвежел, понял, что пережитое недавно — уже в прошлом. Он взял с собой тоненькую книжку с незамысловатым названием «Перекрёстки», перечитывал стихи, почти все зная наизусть. Хотел ли вновь пытаться встретиться с этой девушкой? Желание ещё согревало сердце, но всё больше уходило в область мечты. И не знал, конечно, что Лариса Тополёва сама думает о нём.
