Я привязала Тото в кабинете у «ком-дир». Своего имени она мне не сказала, фамилии тоже. Должность в усеченном виде — все, что у нее для меня нашлось. Ком-дир.
— Он не будет грызть ножки? — беспокоится она.
— Как вы могли заметить, он не кролик и не бобер. В худшем случае задерет лапу.
Ком-дир поняла: я отъявленная грубиянка. А я просто не переношу, когда моего пса принимают за другого зверя.
Элизабет, пресс-атташе, смеется. Я забавна, когда злюсь.
— Извините, я перенервничала.
Ком-дир знает, «каково это». Она кивает со снисходительным видом. Проехали, она на меня не в обиде за резкость.
Приклеив к лицу улыбку, я вплываю в зал, следом за мной входит Элизабет. А народу-то много для утра субботы… Я ищу в публике своих. Вот мама — она теперь рыжая, и волосы прямые, — робко улыбается. Мандражит за меня. У Коринны розовеют щеки. Жоржетта, без намека на прежние округлости, смотрит, как в детстве, исподлобья. Не задаст ли мне кто-нибудь каверзный вопрос? К ним подбегает запыхавшаяся Анжела.
— Добрый день.
Ком-дир, она же ведущая встречи, поставила на стол два микрофона. Один тут же оказывается у меня в руке.
— Я думаю, микрофон не нужен… — пытаюсь отдать его обратно.
Зал не так велик, меня слышно и без микрофона. Но ком-дир настаивает. Она приготовила микрофоны, стало быть, знала, что делает. Она провела сотни встреч с людьми куда более известными, и все пользовались этим микрофоном. Она не видит абсолютно никаких причин отступать от этого правила и в отношении меня.
— Добрый день, — повторяю я в микрофон: ладно уж, доставлю ей удовольствие.
Дама улыбается. Все хорошо, встреча пройдет как запланировано. Она поворачивается лицом к публике, откликнувшейся на призыв ее мультимедийного магазина-гиганта.
— Прежде чем вам зададут вопросы, давайте вкратце представим публике ваш творческий путь, уже очень богатый на сегодня.
В дверном проеме, прямо напротив меня, за спинами двух сотен человек, слушающих вступительное слово ком-дир, стоит давешний мужчина и точно так же улыбается мне. Опять на самом проходе. Это мания какая-то!
Я машинально бросаю взгляд на Анжелу, тесно прижавшуюся к моей маме. Обе внимательно слушают мой куррикулум витэ, который уж они-то знают наизусть.
Начинаются вопросы.
— Здравствуйте, меня зовут Софи, я учусь в лицее Люмьер…
Удар! Удар кулаком в живот! Это улыбка с фотографии в книге Стендаля! Блондин! В дверном проеме стоит он! Тот самый «Он», которого я никогда не видела!
Вот чего так испугалась Анжела! Вот почему она допытывалась, не встретила ли я кого-нибудь! Я его не узнала! Столько лет прошло со времен той фотографии в книге Стендаля. Я чуть не падаю со стула.
Смотрю на маму — а ей и невдомек.
— Вас узнают на улице?
— Э…
Смотрю на сестер — им тоже невдомек!
Смотрю на него! «Он» здесь! Блондин, улыбавшийся в объектив, стоит передо мной!
«Обернитесь! Посмотрите назад! — хочется мне крикнуть всем. — „Он“ здесь!»
Ком-дир и публика запросто дадут ему уйти, а я не могу ничего ни сделать, ни сказать.
— Почему вы уехали из родного города? Вы думаете, что здесь для вас не было перспектив?
Я что-то отвечаю. Сама не знаю что.
— Какой совет вы дали бы начинающему?
— Совет…
Я не могу оторваться от мужчины в дверном проеме. Кошусь на сестер. Они ничего не замечают. Мама? И подавно. Тетя? Она ведь его видела там, на улице. Я впиваюсь в нее взглядом. Она улыбается мне. «Я тоже причастна», — написано у нее на лице. Моя семья гордится мной.
Голос ком-дир обнадеживает: скоро конец моей пытке.
— Я думаю, пора перейти к раздаче автографов.
Я опять смотрю на своих. Они машут мне.
— Встретимся в ресторане, — старательно выговаривает губами мама.
А мужчина исчез. Люди тянутся к выходу. Проходят друг за другом в дверной проем, где простоял всю встречу «Он».
— Можно сфотографировать?
— Конечно.
Я улыбаюсь в объектив.
— Кристиане и Франсуа.
Я расписываюсь на визитной карточке.
— Успех, — шепчет мне ком-дир.
— Да, да… успех.
* * *
Я выбегаю из магазина, как воровка. На ходу киваю пресс-атташе, которая протягивает мне поводок приплясывающего Тото. Упс! Чуть не забыла про ком-дир. Возвращаюсь.
— Все было прекрасно.
— Да, прекрасно.
Я верчу головой во все стороны. Бутылочно-зеленый свитер… Шерстяной… Бутылочно-зеленый…
У выхода припозднившиеся зрители в последний раз щелкают фотоаппаратами. Снимки наверняка получатся нечеткими, ведь я так верчусь… Нигде не видно бутылочно-зеленого свитера.
Мама? Сестры? Они уже уехали на день рождения.
— Ты узнала его?
В голосе Анжелы паника. Лицо такое же, как в тот давний день неудачной первоапрельской шутки.
Он не дождался меня.
— Ресторан далеко? — спрашиваю я, как только тетя включает зажигание.
Мне нельзя терять ни минуты. Я так запыхалась…
— Четверть часа езды.
— Могла бы мне раньше сказать…
— Я боялась, ты запаникуешь…
— Четверть часа?
Мне кажется, это не меньше полутора часов.
— На самом выезде из города.
Анжела думает, что пора бы мне успокоиться.
— Зачем он приходил?
— Понятия не имею.
— А ты его сразу узнала?
— Да. Ты могла бы мне сказать… «Он» ушел… Зачем «Он» вообще приходил? Почему «Он» не дождался меня?
Анжела не знает, куда деваться. Поглаживает мою нервно вздрагивающую коленку.
— Пристегнись, — тихонько говорит она.
И правда, я не пристегнута. А «мерседес» у нас законопослушный. Надо пристегнуться, и быстро. Он не перестанет звонить, пока я не буду накрепко прикручена к сиденью.
— Ох, эти машины!
Я проклинаю новые транспортные средства, которые давят на психику хуже полицейских. И так нервничаю, что мне никак не удается пристегнуть окаянный ремень и угомонить машину.
Все, заткнулась наконец. Анжела газует. Я смотрю на дорогу — она будто разматывается из-под колес. Мне хочется поскорее оказаться в ресторане. Коленка все вздрагивает, я не могу с ней совладать — она живет своей жизнью.
— Вон! Вон «Он»! — вдруг кричу я, когда машина наконец трогается с места, и показываю пальцем на мужчину в бутылочно-зеленом свитере.
«Он» идет по площади, а наша машина сворачивает в переулок.
— Черт! «Он» уходит!
— Развернись, — велела я Анжеле.
Анжела не сказала ни слова. Молча развернулась.
— Ох! Красный свет, будь он неладен!
Я вышла из себя. Требовала, чтобы Анжела ехала быстрее! «Он» уйдет, уйдет! Я хотела удостовериться. Я плохо его разглядела.
Мы вернулись на площадь. «Притормози!» Анжела притормозила. Мы ездили по кругу. Обшаривали площадь взглядом. Меня трясло. Бутылочно-зеленого свитера нигде не видно… Не видно светлых волос цвета пшеницы…
Анжела вконец расстроилась. Загорелся зеленый свет, она медлила. Сзади гудели, поторапливая. Машина увозила меня оттуда, где я больше всего хотела остаться.
— Едем в ресторан? — решилась Анжела.
— Черт… Э… да.
Я вылетаю, хлопнув дверцей «мерседеса», как только он заезжает на стоянку ресторана. «С днем рождения, бабуля» — большими буквами висит на двери «Славного уголка» (приемы, свадьбы, семинары).
— А собаку свою ты оставишь в багажнике?
Анжела не знает, как ко мне подступиться.
От меня только что током не бьет.
Вся моя родня уже в сборе. Двадцать два бабушкиных внука и двенадцать правнуков — шуму-то от них, шуму!
— Какой бедлам!
Анжела молчит, не хочет связываться.
Я окидываю взглядом квадратный зал.
Мама и сестры о чем-то разговаривают в углу. Столы расставлены буквой П.
— Другого ресторана для бабушки не нашлось?
На меня кидается какая-то дама — слишком темная помада на губах, слишком пышная прическа. От нее разит сладкими духами.
— Я вас обжа-а-а-а-аю!
Она сует мне под нос «Бушерон», «Фред»[17] и длинные ногти цвета бордо.
А «Он» был в бутылочно-зеленом свитере.
Свитер… Бутылочно-зеленый… Шерстяной свитер… «Он» пришел на мою встречу.
* * *
— Вы изум-м-м-ми-и-и-и-и-и-тельны!
Дама, навесившая на себя половину Вандомской площади, оказывается, наша гостья.
Весь шик только в цене ее сбруи — это я понимаю сразу. Она хохочет мне прямо в лицо, аж миндалины видны.
— Ах-ха-ха-ха-хах! Не называйте меня мадам! Зовите меня просто Денизой.
Дама явно успела принять; мы уже подруги. Ее перстень, часы и ногти вместе с ее запахом оказались у меня на плече. Она тащит меня куда-то «в сторонку». Лучше бы отпустила добром. Я, кажется, ей сейчас врежу. Наверно, это написано у меня на лбу; дама убирает свой арсенал с моего плеча.
Анжела следует за нами на почтительном расстоянии.
