Ничего не изменилось за тысячи лет.
Я прекрасно осознаю, что мое отношение к Богу обыденное, низкое, грешное. Я думаю о том, что у Него могли болеть зубы… А еще о том, что он не писал писем своей матери… Почему-то я чаще обращаюсь к ней и, если мне что-то нужно, произношу: «Скажи сыну своему…» Это вошло в привычку давно. С тех пор, как я стала читать Библию – так, как умела, как позволял мне разум, – чувствовала, что она – неадекватная, написана многими разными людьми и они, как и все обычные люди, не могли избежать собственной сущности. Начало с перечислением родословной меня раздражало больше всего. В нем было что-то искусственное. А то, что я видела между строками, заставляло затаить дыхание и часами думать о женщине из Магдалы и женщине из Назарета. Что легче: страдать или видеть страдания?..
Неожиданно я вспомнила рассказ того, кто назвался «технологом». И… расплакалась. Стояла у окна, смотрела на рынок, что находился напротив моего дома, и ощущала на щеках «соленую воду, выходящую из-под век». Я не плакала сто лет…
Люди шли довольные, по радио рассказывали о Туринской плащанице, на улице играла музыка. Мне хотелось позвонить на прямой эфир с вопросом: «Болели ли у Иисуса зубы?» Но это восприняли бы как кощунство. И я просто прокрутила вопрос в голове раз двести, пока слезы не высохли.
Меня всегда волновали «низменные» вопросы. Например, что случилось с женщиной из Магдалы, когда Его не стало? Куда отправился Варавва? Может быть, они закончили свою жизнь, сидя за одним столом в грязной забегаловке…
Нужно спросить у Технолога…
…Но у меня оставалось еще несколько пациентов. Что они делают в выходные дни, разговаривают ли друг с другом?
Три безразмерных выходных дня я просидела у окна, ломая спички. Наломала целую гору.
В среду лица тех, кто ехал со мной в маршрутке, светились сытостью и удовольствием. Многие женщины везли в пакетах недоеденные куличи и яйца – угостить коллег по работе, попробовать, чей кулич вкуснее, обменяться рецептами.
Я зашла в свой маленький кабинет, когда там еще хозяйничала уборщица, возившая тряпкой по полу. Заметив меня, она молча вытащила из кармана два яйца – синее и красное – и протянула их на раскрытой ладони, будто я была маленькой девочкой. Я спрятала их в свою сумку, мне безумно хотелось, чтобы эта милая женщина поскорее ушла.
Мне не терпелось увидеть последнего мужчину, моего подопечного. Потом я должна буду изложить свои впечатления главврачу. Просто впечатления. Почему-то он считал, что проводником в закрытый мир его пациентов могу быть только я. Почему – мне еще предстояло выяснить…
Итак, медсестра завела ко мне следующего. Как всегда, она сообщила, что этот считает себя наследником американского миллионера…
«Наследник» оказался приятным молодым человеком. Я щелкнула кнопкой записи…
«Семья у нас большая, настоящий клан: мои родители, двое дядьев с женами. Их дочери, мои сестры. Так уж случилось, что единственным мальчиком на весь род был я. И меня любили. Я мог делать все, что взбредет в голову, – меня никогда не наказывали.
Многого совсем не помню. Осталось чувство безмерного всемогущества, будто я был маленьким богом. Особенно в отношениях с девочками, ангелоподобными мотыльками в розовых кружевцах.
Обычно (лет до пяти) со мной гулял отец. Помню, сижу я в песке, а рядом копается это созданьице – волосы белые-белые, как борода у Деда Мороза, юбочка в горошек, трусики с кружевцем, красные новенькие туфельки – такие блестящие, что так и хочется их лизнуть, как леденец. Папа протягивает мне камешек, шепчет ласково: «Ну-ка, брось в нее! Не бойся – брось!»
Я и бросил. Попал в плечо. Созданьице посмотрело на меня, и глаза ее будто стали вдвое больше, потом – вчетверо и растеклись огромными прозрачными ручьями. Так интересно! Я ведь никогда не плакал. Меня оберегали. Тогда у меня еще не было никаких глубоких переживаний. Правда, остался неприятный осадок, будто случайно раздавил бабочку.
Следующий эпизод помню отчетливей. Велосипед! Мне купили новенький велосипед – почти такой же, как у папы, только немного меньше и легче. Вышли во двор, как два настоящих мужчины. Пока папа ходил за сигаретами, я хвастался великом перед соседской девочкой. Тоже ничего себе: шустрая, как мышка, а глаза, как у куклы, – большие и бархатные, в обрамлении длинных черных ресниц. Я разрешил ей подержаться за руль, она смеялась. Противно так, будто велосипедный звонок заклинило. Папа вернулся, погладил девочку по головке, дал конфетку. И мы поехали. По кругу объехали двор. Девочка бежит вслед за мной, звенит своим смехом-звоночком. Папа ее нахваливает, тоже смеется. А потом шепчет мне: «Ну-ка, поддай газку!» Я сильнее налег на педали – девочка не отстает, смеется, даже в ушах звенит. «Ишь, какая веселая, – морщится папа и мне так тихонечко: – Еще поддай!» А сам оборачивается к девочке, улыбается, подбадривает. А та бежит. Но уже не смеется, щеки красные, как помидор, пыхтит, старается не отставать – игра все-таки! «Быстрее!» – приказывает сквозь зубы отец. Выехали на шоссе. Упрямая девчонка бежит! Дышит, как паровоз. В глазах, опять-таки, – вода. Наконец отстала, плюхнулась прямо в пылищу, колени поразбивала. Я еще разок оглянулся: бредет назад, хромает, спина согнута, платье в пыли… Папа мне подмигивает, я в ответ, конечно же, улыбаюсь. А сам чувствую, будто внутри меня кошачья лапка: мягкая, но с коготками и – царапает. Неприятное чувство…
Таких случаев было много, пока я не понял то, что должен был понять, то, к чему меня готовили: женщины не для этого мира. Он создан для мужчин. Сильных и бессмертных.
В школе я всегда сидел за партой один. Меня считали «злым». Но я не был злым. Я просто не знал, как нужно себя вести, особенно в старших классах. И поэтому всегда держал оборону. Ни друзей, ни девушки у меня не было. Что за невезение, почему?
– Почему, – спросил как-то у матери, – вы считаете, что все зло – от женщин? Ведь ты – тоже женщина. И папа тебя не презирает.
– Понимаешь, сынок… – забегали глаза у матери, – времена изменились. Сейчас порядочных женщин нет – каждая если не наркоманка, то шлюха или охотница за чужим добром. Мы просто хотим уберечь тебя. Не хотим, чтобы ты страдал, когда женишься, если вдруг…
Она замолчала и отвернулась к плите – там что-то шипело. Мама засуетилась и не закончила фразу.
Тогда я впервые задумался о серьезности этого взрослого мира. Стыдливо и тайно, будто вор или разбойник, стал перебирать в голове женские имена. Каждое было будто кусочек сахара, который таял во рту. Анна… У нее рыжий завиток на затылке и сережка-капелька поблескивает в розовом ухе. Когда она стоит у доски – вызывающе выставляет вперед ногу в ажурном чулке. Как она их надевает – через голову? Марина… Все время ест сладости, и от этого ее губы всегда блестят, как леденец. Она, наверное, глупенькая. Но как об этом узнать? Анастасия… Просит списать. За поцелуй. И смеется. Вера… Нет, хватит! Я ненавижу их всех. Но почему мне так больно?.. Не могу уснуть, включаю ночник.
Родители еще не спят, сидят на кухне, чаевничают. Им хорошо вдвоем. Я прислушиваюсь: оказывается, у нас гости – слышатся голоса дядьев, теток…
– Что будем делать? – тихо говорит папа. – Он подрастает… У него появляются вопросы…
– Да-да, сегодня он спрашивал… – подтверждает мама.
– Это вполне естественно… – басит дядя Петя.
– И что ты ответила? – перебивает его жена, тетя Люся.
– Думаю, ему пора знать правду, – говорит папа, и зависает недолгое молчание. – Он уже достаточно взрослый. Мы сделали все, что могли. Пора получить дивиденды.
– И я так думаю! – поддерживает разговор второй брат отца, дядя Володя. – Сколько нам еще тянуть кота за хвост, горбатиться с утра до ночи? Мне еще дочерей замуж выдавать! За какие шиши?
– Да, а у меня шуба давно потерлась, – капризным голоском попискивает его жена тетя Света. – И нигде я не была-а-а, ничего не видела-а-а…
– Хватит! – обрывает ее папа. – В конце концов, он – наш. А вы так – с боку припеку!
– Не ссорьтесь, – говорит мама. – Ведь все давно решено.
– А если он завтра женится? И вам не сообщит? Молодые сейчас шустрые, с родителями не очень считаются! – Это они уже хором говорят, как в театре.
– Хорошо, – подводит черту папа, – через месяц он заканчивает школу. А после поступления в институт я ему все объясню.
– А я, – с гордостью добавляет мама, – подыщу подходящую кандидатуру. Не сомневайтесь, работа ведется…
