По вечерам, часов с пяти, я заходил к своему другу, заместителю главного редактора “Кулака” Сережке Татаровичу. У него уже шел процесс…
Самое главное, когда выпиваешь с Сережкой, – не останавливать его речь. Иначе Сережка обижается. А тост его может длиться час, два, три. Сережка родился и вырос в Грузии.
Я выпивал с ним в пять-шесть часов вечера. Потом уходил либо домой, либо на встречу с очередной “звездой”. Когда приходил на следующий день на работу, наша коммерческая богиня Ленка (она же секретарь главного редактора Алексея Леонардовича Конева) начинала мне рассказывать:
– Серега выбил ногой дверь в кабинете Лохматенко; Серега набил морду Арону Дваскину, назвав его лже-русским патриотом…
И т.д.
Меня эти рассказы поражали. Мы выпивали с Серегой всегда тихо и мирно. Интеллигентнее друга, чем он, у меня не было и нет. Когда я спрашивал его о том, что было вчера, он отвечал кротко и печально:
– Не помню. Кажется, день прошел прилично.
Может, Ленка все придумывала? Или преувеличивала?
Иногда к нам в гости забегал офицер налоговой полиции Санек Саньков. Он тоже раньше работал в “Кулаке” корреспондентом. А потом сделал фантастическую, весьма нетривиальную карьеру – двоюродный дядя устроил его в налоговую полицию, в Пресс-центр. Санек получал на работе офицерский паек – консервы, колбаску… Все тащил в родную “кулачную” редакцию.
Выпив, Санек произносил (в разных вариациях) один и тот же монолог. Это зависело от количества принятого на грудь и от того, какое у него настроение. Но тема – повторю! – доминировала всегда одна.
– Идеальным я представляю следующее общество, – рассуждал Сашка, – мы, пацаны, мужики, живем на земле, радуемся, созидательно трудимся, облагораживаем своим присутствием мир, а эти твари (так, извините, Саньков называл женщин) сидят в мрачных подвалах и молчат. Когда нам нужно утихомирить свою голодную похоть, мы шарим рукой в подвале, достаем за волосы этих тварей, утихомириваем похоть, а этих тварей опять опускаем в подвал.
Санек был два раза женат. Когда он вспоминал про своих жен, у меня возникало ощущение, что он вспоминал о двух “ходках” на зону…
Я с Сашкой всегда спорил до хрипоты, зная, что у меня жена, например, святая, но переубедить товарища не мог.
– Только мы, мужики, облагораживаем мир, – не сдавался Саньков.
…Другой мой друг – Серега Грушин – так “облагородил” мир, что в итоге все-таки сел. Посадили его в СИЗО “Матросская тишина”. Но не за угнанные машины, а за пьяную драку – он напился в кабаке и полез с кулаками на уроженцев Кавказа. Одному из них по дури Груша сломал нос.
Поначалу он был немного напуган – все-таки первая ходка. Но в тюрьме его приняли на удивленье хорошо. Когда вошел в камеру – о нем уже все знали. Знали, что арестовали за драку, а “специализируется” на машинах, что служил в Афгане. Кто-то с воли передал информацию.
Смотрящий – молодой, но ранний авторитет Паша Тайганов по прозвищу “Тайга” – определил ему место “на пальме”, на втором этаже.
В криминальные дела Сережка особенно не лез, с блатными держался на почтенном расстоянии, простым и достойным званием “мужика” был доволен.
В тюрьме он не терял чувства юмора, радовался письмам из дома – писала ему в основном сестра Лариска, да и мать с отцом, конечно. Я тоже иногда писал, но не так часто, как ему бы хотелось.
Как-то один восемнадцатилетний отморозок из Днепропетровска Петр, оказавшийся почему-то в московском СИЗО, полез к нему с агрессивными расспросами:
– Слушай, Груша, а шо ты на пальму залез, давай постелями поменяемся.
– Постели – это у пидоров, – сказал Серега, а у меня шконка. Понял?
– Не-а, не понял. А, может, ты и есть пидор?
Груша слез с “пальмы” и врезал обидчику в челюсть – тот рухнул на бетонный пол. Потом стал кричать, что его забижают, куда, мол, смотрящий смотрит.
Но Паша Тайга постановил, что Груша поступил правильно, как мужик, и хаты не опозорил.
– А ты, баклан, – сказал смотрящий, – если не уймешься, мы тебя поставим на лыжи… Нам в хате лишние разборки не нужны. И следи за базаром. Слово – оно двойную силу имеет. У меня в деревне учитель был – он нас палиндромам учил. Это такие слова, чтоб ты знал, которые одинаково слева направо и справа налево читаются. Так вот есть такой палиндром – “на в лоб, болван”. Веди себя по-пацански – и этот палиндром часто не услышишь. Понял?
– Понял, – ответил Петр.
– Ну и хорошо, что понял. Русские палиндромы бывают разные…
Так Груша окончательно освоился на “крытке” и больше его никто лишний раз не тревожил.
Он потом даже несколько раз по душам общался с Пашей Тайгой. Оказалось, что у него это уже третья ходка. Сначала он сел по малолетке в Кубиковске за то, что украл батон хлеба в магазине, отматал два года, потом оказался в Питере, там связался со своими земляками, осудили его уже за рэкет, на четыре года, потом в Москву переехал, пробыл на воле только месяц, сейчас сидел по подозрению в нелегальной торговле оружием. Ему исполнилось всего-то двадцать три года.
– Тюрьма – мой дом, – признался Паша Сереге. – Я здесь все знаю. И меня все знают. И все знают, что я никого никогда пальцем не тронул. И меня никто не тронул. А мое единственное оружие – это слово. Ни финки, ни ствола я в руках не держал, хотя оружием и торговал. Главное, Серега, это за метлой следить. И все будет хорошо.
Он лег на шконку и стал читать сборник стихов Пушкина. Серега полез на “пальму”.
Через полгода он совсем освоился и даже стал забывать, что когда-то был свободен. Тюрьма становилась и его домом. Мать присылала Сереге посылки (“кабанчиков”), которые шли в общак, с ним, разумеется, тоже делились – Тайга к нему относился с уважением.
Серега в СИЗО стал много читать, заказывал книги в тюремной библиотеке, была у них в камере и возможность пользоваться мобильным телефоном, который давал в “аренду” вертухай, жадный до денег толстяк Смирнов.
Не возникало проблем и с женским полом, тот же Смирнов мог организовать девочек – по двести “баксов” за двадцать минут. Словом, все протекало у Груши примерно также, как на воле, только на небольшом, прокуренном и давящем пространстве.
А на воле жизнь тоже была не сахар.
…Несмотря на то, что писал я круглые сутки, деньги все равно в семье не водились. Газетная работа держала нас впроголодь. Я постоянно искал способ подработать. И, случалось, находил…
Однажды мне позвонил старый музейный приятель Ленька Ерошкин и начал безостановочно трендеть:
– Жарков, салют, старая вешалка, а я из музея-то ушел. Достали наши дуры-бабищи. Одна Наталья Семеновна, будь она неладна, чего стоит! А у меня на нее не стоит! Она не наш человек. Вообще, у нас там, в музее, оказывается, был преступный центр международного сионизма.
– Что ты имеешь в виду? – удивился я.
– Как, ты не знаешь? Чернявская-то с мамашкой умотала сначала в Израиль, а потом и вовсе в Штаты, живет теперь в Нью-Йорке, звонила мне, приезжай, мол, Ленчик, встретим как родного. Я отказался. Зачем она мне нужна? Она не наш человек! А ее целяк и американским отбойным молотком не просверлишь! Не поехал, хотя телефончик на всякий случай взял. Я теперь в бизнесе. Да-да, я в коммерсах. Тут у нас такие девочки, лучше, чем “Чебурашка”, у меня свой кабинет, в кабинете – бар. Вискаря – сколько хочешь! Нет, правда, чего ты ржешь, вискаря – сколько хочешь! Хоть залейся.
– А чем занимаетесь? – спросил я предельно вежливо.
– Я заместитель директора туристической фирмы “Алле, Европа”, меня мамахен устроила. Отправляем людей в европейские страны на автобусе. Представляешь, отбоя нет. Наши советские дурни готовы ехать хоть на край света. Бабла у всех немеряно. Кстати, ты не хочешь подработать? Могу устроить на подработку сопровождающим групп.
– А что делать?
– Да, ничего, деньги просто так получать и по заграницам путешествовать.
Я по глупости согласился.
…Это раньше, в золотые годы “застоя”, за границу советских людей отправляли только три замечательные организации – Интурист, Обком (Горком) и КГБ. Сейчас – отправляют все, кому не лень. Туризм советских людей принял для иных стран просто угрожающий характер. Русские – всюду! Только ленивый не побывал где-нибудь на Мальдивах или Гавайях. Про Париж и Нью-Йорк я вообще не говорю.
Турфирма “Алле, Европа”, в которую я устроился по Ленькиной протекции на подработку, специализировалась на автобусных турах. Мы совершали поездки по следующему маршруту: Москва-Варшава-Берлин-Прага-Париж-Люксембург-Москва.
Расскажу только об одной поездке.
Эта группа состояла из… с е м и д е с я т и человек. И когда я собирался в поездку, сдав заблаговременно все интервью и статьи в печатавшие меня издания, одна моя знакомая, которая была занята в свое время в аналогичном бизнесе, пожелала мне только одного: “Женюра, вернись на Родину живым…”
