— Куда мы идем, Эндо-сан? — спросил Гастон.
— Не задавай вопросов, просто иди вперед и не повышай голос.
Если бы Гастон и повысил голос, его бы все равно не услышали из-за грохота строительных работ. Особенно громко здесь сверлили.
Время от времени на голову Гастона падали капли. Над головой почти рядом прогрохотала электричка. Эндо с удовлетворением прислушался к ее шуму.
— Пошли назад.
Глупый Гастон так и не понял, зачем они сюда приходили. Во всяком случае, он был доволен, что ничего не произошло.
— На этом конец? — с облегчением спросил Гастон.
— Ты действительно дурень.
— Почему?
— Так и не понял, зачем я сюда приходил?
Гастон покачал головой.
— Послушай этот шум. Такой сильный, что выстрела из моего пистолета никто не услышит. Прекрасное место для убийства, не правда ли, Гас?
Когда они вернулись к машине, водитель ждал их, жуя резинку.
— Все в порядке. Давай готовиться.
Открыв багажник, водитель достал коричневый чемодан, в котором оказались совершенно новая рубашка, яркий синий пиджак и коричневые ботинки. Эндо сел в машину, снял плащ, пиджак и рубашку с галстуком, которые в гостинице Санъя сильно помялись, и передал все это Гастону. Затем медленно надел новое, после чего стал бриться электробритвой на батарейках. Гастона поразила эта перемена — перед ним появился красивый молодой человек.
— О, Эндо-сан! — воскликнул он. — Beau garcon, n'est-ce pas?
— Конечно... Ой, мой пистолет...
Поверх рубашки Эндо надел ремень с кобурой и достал пистолет из кармана плаща, который держал Гастон.
— Гас, жди меня здесь.
Затем, уже элегантно одетый, вышел из машины и быстро смешался с потоком пешеходов. Солнце светило все ярче, часы показывали десять. Наступал пик начала деловой жизни города.
Куда он пошел? Беспокойство черным облаком расползлось по всему телу Гастона. Мысль о предстоящем убийстве, до сих пор нереальная, вдруг приняла конкретную форму. Для осознания потребовалось столько времени, видимо, потому, что у Гастона так и не проснулась ненависть к Эндо, хотя тот иногда довольно грубо с ним разговаривал в Санъя. До сих пор Гастон воспринимал все действия Эндо с тем же чувством, что человек испытывает в дождливый день, когда смотрит на далекие холмы, залитые лучами солнца.
— Хочешь пожевать, иностранец-сан? — спросил водитель, предлагая коробочку с жевательной резинкой. — Но не пытайся что-нибудь выкинуть.
— Эндо-сан... куда... ушел?
— Пригласить. Позвать человека.
— Позвать?
— Человека, которого он намерен убрать.
Гастон прижался длинным лицом к стеклу. Полицейский на мотоцикле в белом шлеме, от которого отражались солнечные лучи, остановился на перекрестке и рассеянно смотрел в их сторону. Гастон мог легко опустить окно и позвать его. Но у него в голове мелькнул жалкий образ Эндо, согнувшегося от удушающего кашля. «Бедный Эндо, — подумал он. — Я не могу покинуть его». Полицейский нажал на газ и исчез.
Наконец, щурясь от ярких лучей солнца, появился Эндо.
— Как все прошло?
— Я изменил голос по телефону, и он попался. В одиннадцать он придет в это кафе. Я должен буду только отвести его на стройку и нажать на спуск.
***
Десять часов сорок пять минут. Эндо сидел, выставив локоть в окно и наблюдая за потоком прохожих. Водитель, продолжая жевать, увлеченно читал газету, разложенную на коленях.
— Что-нибудь важное в газете? — спросил Эндо, силясь сдержать сухой кашель.
— Новости бейсбола. «Джайантс» опять выиграли.
— Нет, я имею в виду первую страницу.
— А-а, политика. Думаю, то же самое. Я в этом не разбираюсь. — Не поднимая головы, он передал Эндо тетрадки, которые не читал. Эндо пробежал глазами первую страницу.
— Гас, в твоей стране тоже проблемы. Что будет в Алжире?
— В Алжире?
— Разве у белых с местными не война? Они же ненавидят друг друга.
Ненавидят друг друга... борются... Гастон посмотрел на Эндо и печально покачал головой. Не только в Алжире, не только во Франции. Но и здесь, в этот самый момент....
Казалось, в мире нет ничего другого, кроме ненависти и вражды. Одна страна ненавидит другую, люди не доверяют друг другу. Любовь и доверие исчезли в никуда. Даллес подозревает Хрущева, Хрущев — Даллеса. Французы ненавидят алжирцев, алжирцы — французов. И это не все. Здесь, на его глазах, в лучах ослепительного солнца, на Гиндзе один человек готовится убить другого. С глазами, горящими от ненависти, он ожидает свою добычу.
— Так же как и вы... — тихо сказал Гастон, но Эндо больше не обращал на него внимания, а только смотрел из окна.
***
Десять пятьдесят пять. Водитель включил радио. Молодой женский голос передавал рекламу:
— Хорошие гвозди — крепкие дома. Покупайте гвозди в «Ямато».
Слащавый женский голос сменился мужским:
— Токийское полицейское управление разыскивает Гастона Бонапарта. Господин Гастон, немедленно свяжитесь с полицией.
Диктор больше ничего не сказал, и трое в машине сохраняли молчание. Затем водитель засмеялся и повернулся к Гастону.
— Это вы!.. Эндо-сан, это становится рискованным.
— О чем ты говоришь? Никто не знает, что Гас со мной.
Одиннадцать часов. Внезапно Эндо отпрянул от окна.
— Он пришел. Точно вовремя. — Удовлетворенная ухмылка растянула его впалые от болезни щеки. — Не смотрите на него, — тихо приказал он. — Умэдзаки, не выключай радио.
Водитель, которого Эндо назвал Умэдзаки, поступил так, как было сказано, — слушая джаз из динамика, он делал вид, что не отрывается от газеты. Сам Эндо, облокотившись на окно, зевал, изображая скуку. Потоки прохожих непрерывно двигались друг другу навстречу по Гиндзе, и Гастон не мог определить, кто из этих людей — мишень Эндо.
— Остановился.
Гастон увидел лысоватого японца, который открывал дверь в кафе перед ними. Коротенький и толстый человек, лицо которого Гастон не разглядел. Но лысеющая голова и толстое короткое тело почему-то произвели на Гастона неприятное впечатление.
— Гас, выходи.
— Я...
— Я сказал, выходи.
— Я... Я... Что вы будете делать? — Гастон энергично замотал головой и вцепился в дверцу машины. Страх настолько овладел его трусливой душой, что он не мог даже шевельнуть своим массивным телом.
— Ты меня не слышишь? Я сказал, выходи.
Эндо начал грубо бить Гастона по бедру.
— Ты отказываешься выходить?
Как раз в ответ момент под давлением веса Гастона дверца машины резко открылась. Эндо спешно схватил его, чтобы он не выпал наружу.
— Ты хочешь, чтобы я тебя тоже убил?
С таким лицом, будто вот-вот расплачется, Гастон опустил ноги в щель между машиной и тротуаром.
— Я... Я вам не нужен... Этот человек... Я не знаю его.
— Тебе не нужно будет говорить... Просто сиди перед ним и не мешай мне.
Эндо протолкнул Гастона через тротуар к дверям кафе. Никто из прохожих не обратил на них никакого внимания. Толпа на Гиндзе слишком пресыщена, чтобы заинтересоваться даже таким необычным экземпляром иностранца, как Гастон.
Эндо открыл дверь кафе, и они вошли. За столиком у двери удобно устроился их толстяк — он курил сигарету. На лбу у него собирались капли пота.
— Вы Канаи-сан? — спросил Эндо, вежливо поклонившись. — Я член Общества культурного обмена. Как я вам сказал по телефону, для определения, какая европейская женщина больше всего для вас подойдет, я подумал, что лучше всего привести с собой человека, который непосредственно отвечает за этот вопрос. — Повернувшись к Гастону, он продолжал: — Позвольте представить вам господина Садо.
Вытерев обильный пот с лица, толстяк по имени Канаи похотливо улыбнулся:
— Вы действительно серьезно говорите об этом?
— Что вы имеете в виду под словом «серьезно»?
Эндо саркастически улыбнулся, но человек не заметил.
— Насколько я могу верить тому, что вы говорите? Во-первых, я никогда не слышал ни о какой группе белых проституток, работающих в Токио.
— Разумеется, вы и не могли слышать. Мы создали частный клуб. Присутствующий здесь господин Садо...
Эндо и толстый коротышка, сидя за столом друг против друга, заговорили тихо, чтобы официантки не смогли подслушать их беседу. Тем временем Гастон, дергая головой и подмигивая, пытался сделать все, что было в его силах, чтобы предупредить Канаи об опасности, но тот едва ли хоть раз бросил взгляд в его сторону.
— Белые женщины? Какого типа у вас есть?
Помешивая оставшуюся в стакане воду, Эндо продолжал тихо говорить.
После того как закрыли кварталы красных фонарей, проституция ушла в подполье и продолжала процветать в частных клубах с общим названием «белые фонари». Однако вне какой-либо связи с ними с давних пор существовали клубы белых женщин для обслуживания иностранных гостей и высокопоставленных японских бизнесменов. Белые стриптизерши, работавшие в кабаре, и джазовые певицы, приезжающие в Японию через Гонконг, устанавливали контакты с этими клубами. Для них это был дополнительный заработок.
