Билл спорил с отцом по разным поводам, но житейскую мудрость Холдена-старшего не оспаривал. Он был вынужден хорошо учиться. Там, где ему не хватало мозгов, он брал усидчивостью. В старших классах он стал круглым отличником, а это давалось ему нелегко. Но он не имел права понижать планку. Билл знал, что должен получить образование, и тогда он будет работать не руками, а головой и наслаждаться легкой, приятной, настоящей жизнью. Жизнью, совершенно неведомой его отцу.
Холли опять бегала за котенком, а Холден-старший крутил себе новую сигарету.
«Как же ты тогда затрахал мне мозги, папа, — подумал Билл. — Работать головой — еще не значит жить настоящей жизнью».
Такие словечки Билл Холден мог произносить только мысленно. Даже сейчас он не решился бы сказать отцу, что тот затрахал ему мозги.
Росалита вышла из дверей «Ни дна ни покрышки», оставив за спиной мир, где пахло пивом, табачным дымом и потом. На улице ее ноздри сразу же уловили запах роз. Их аромат перекрывал вонь выхлопных газов.
Музыканты покинули паб немного раньше. Росалита задержалась, чтобы слегка пококетничать с хозяином. Невинное, ни к чему не обязывающее кокетство. Теперь филиппинцы стояли возле своего микроавтобуса, держа в руках футляры с инструментами. Задняя дверца была открыта. Музыканты смотрели на Росалиту и улыбались.
И тогда до нее дошло. Певица медленно наклонила голову. Она стояла… на розах. Высоченные каблуки ее туфель топтали ароматные лепестки. Рукотворная дорожка из роз тянулась от дверей паба, мимо микроавтобуса филиппинцев и упиралась в черный лимузин. Он выглядел как-то смешно, будто в старом голливудском фильме. Задняя дверца машины тоже была распахнута. Внутри сидел Шейн, осторожно придерживая ногами ведерко со льдом, в котором зеленели бутылки шампанского.
Чуть поодаль, в тени, стоял еще один человек. Едва Росалита его заметила, как он громко затянул «О sole mio». Это было так неожиданно, что филиппинка вздрогнула и попятилась.
Пел толстый молодой итальянский инженер. Шейн познакомился с ним в караоке-баре все на той же улице Тун-Жэнь, где итальянец воспроизводил репертуар Элвиса Пресли. Сейчас инженер пел, положив руку на сердце, словно умоляя поверить в искренность намерений Шейна, нанявшего его на час.
Музыканты едва сдерживались, чтобы не расхохотаться во все горло. Своей нарочитой сентиментальностью эта сцена и впрямь напоминала старые голливудские фильмы. Росалита тоже засмеялась, хотя чувствовалось, что она польщена и тронута. Шейн застенчиво улыбался, глядя то на Росалиту, то на музыкантов.
Потом барабанщик что-то сердито бросил ей на филиппинском. Росалита ответила ему в том же тоне. Дальнейшее развитие событий становилось непредсказуемым. Все зависело от выбора Росалиты — сесть в микроавтобус или поехать с тем, кто бросил ей под ноги розы.
И она пошла по тропинке из «цветков любви», словно иного выбора и быть не могло. Высокие каблуки пронзали нежные лепестки. В лунном свете ее белозубая улыбка была еще очаровательнее.
— Дай-ка я тебе помогу, — предложил Билл.
Он встал на колено перед дочерью и застегнул серебристую пряжку на ее ботинке с роликовым коньком. Холли держала ногу, словно принцесса, которой примеряли хрустальный башмачок. Она наслаждалась многообразием звуков скейтинг-ринга. Дед с восторгом глядел на внучку, для верности держась за поручень. Холден-старший уже успел нацепить пару допотопных роликовых коньков.
— Вы как хотите, а я поехал, — сказал старик.
Оттолкнувшись, он покатил туда, где двигалась пестрая толпа китайских подростков. Он несколько раз взмахнул руками, удерживая равновесие, а потом вдруг поехал ровно и даже с некоторым изяществом.
«Роликовые коньки в Китае», — думал Билл, прислушиваясь к металлическому бряканью колесиков по деревянному покрытию.
Роликовые коньки в их классическом варианте. До сих пор Биллу казалось, что увлечение роликовыми коньками закончилось еще до его рождения. Но в Шанхае, невзирая на всю его современность и динамику, еще оставались уголки стародавних развлечений.
— А теперь второй конек! — потребовала Холли. — Принцессы никогда не надевают коньки сами.
Билл улыбнулся серьезности ее тона. Дочери не терпелось поскорее отправиться туда, где катался ее дед и ребята постарше. Его обдало теплой волной нежности.
Иногда он чувствовал, что Холли — в большей степени ребенок Бекки, чем его. Мамина дочка. Билл сражался с этим чувством, но не мог его побороть. Но когда они проводили время вместе, равновесие возвращалось, и тогда он понимал, что Холли — не мамина и не папина, а их общий ребенок.
— Папа, гляди! Здесь наша знакомая.
Билл поднял голову и увидел Цзинь-Цзинь Ли (так звали высокую китаянку). Она весело смеялась, двигаясь во главе стайки детей. Чувствовалось, что она любит и умеет кататься на роликовых коньках. Худенькие руки китаянки двигались плавно и изящно, напоминая то руки канатоходца, то крылья. Мальчишкам и девчонкам, что ехали за ней, было лет десять-двенадцать. Похоже, Цзинь-Цзинь и дети играли в какую-то игру. Билл впервые слышал, чтобы она смеялась так беззаботно. Волосы китаянки, откинутые назад, позволяли лучше рассмотреть ее лицо.
Холли махнула китаянке. Цзинь-Цзинь заметила их, удивленно округлила глаза, затем направилась туда, где стояли Билл и Холли. Билл почувствовал, что сейчас опрокинется на спину, и схватился за поручень.
— А ты, оказывается, любишь кататься на роликовых коньках? — спросила Цзинь-Цзинь, подъезжая к девочке.
Несколько китайских детей последовали за ней, но остановились поодаль. Смех их поутих. Они с любопытством и некоторым смущением разглядывали маленькую иностранную девочку и ее отца.
— Я тут в первый раз, — призналась Холли.
— Ты быстро научишься, — ободрил ее Билл.
Он даже не подозревал, что его отец умеет так здорово кататься. Когда Холден-старший изящно подкатил к поручню, Билл сказал:
— Папа, познакомься. Это наша соседка Цзинь-Цзинь.
— Хорошо, что вы заботитесь о своем отце, — улыбнулась она, пожимая руку старика.
— Он заботится обо мне? — Холден-старший криво усмехнулся. — Пока что, милая, я в состоянии сам о себе позаботиться.
— А вот мои дети, — Цзинь-Цзинь указала на притихших ребятишек.
— И когда вы только успели? — удивился отец Билла.
— Когда преподавала им. Я — их бывшая учительница.
Билл еще не видел ее такой счастливой. Раскрасневшаяся, весело смеющаяся — здесь она была совсем иной, чем во дворе «Райского квартала».
— Я привожу их сюда раз в месяц. — Она замолчала, подыскивая правильную формулировку. — Мы сохраняем контакты.
— Так вы работали учительницей? — спросил изумленный Билл.
— Да, в шанхайской средней школе номер двести пятьдесят один, — сообщила Цзинь-Цзинь, как будто он собирался это проверять.
Она потрепала волосы мальчику, который, похоже, был самым старшим из детей. Мальчишка густо покраснел.
Возникла пауза.
— Мы поехали дальше, — сказала Цзинь-Цзинь, отталкиваясь от поручней барьера.
— Конечно. Приятного вам катания, — пожелал Билл.
— Была рада с вами познакомиться. — Китаянка одарила старика улыбкой.
— Я тоже, — буркнул Холден-старший.
Никто в англоязычном мире не говорил на таком чрезмерно правильном английском. Значит, она преподавала в школе английский язык.
Цзинь-Цзинь улыбнулась и Холли. Эта улыбка почему-то вышла глуповатой, но Билл все равно был тронут.
— Вам надоело преподавать? — не удержавшись, спросил он.
— Что вы! Я очень любила свою работу, — ответила китаянка и скрылась в толпе катающихся.
Обрадованные дети с шумом двинулись за ней.
Хорошо, что у него хватило ума не спросить, почему она бросила любимую работу. Ответ был очевиден.
— Ты так и будешь толкаться у поручней? — недовольно бросил Биллу отец. — А мы поехали.
Старик поставил внучку впереди себя и, крепко держа ее за руки, медленно поехал по деревянному настилу. Холли захлебывалась от восторга. Дед не уступал ей и тоже громко смеялся.
Наконец Билл оттолкнулся от барьера и неуклюже поехал. Он весь напрягся, стараясь не потерять равновесие. Вскоре он понял, что роликовые коньки — не его вид спорта.
— Можно начинать процедуру, — сказал Билл, хлопая в ладоши.
Его отец, в футболке и плавках, лежал на койке и следил за движениями иглотерапевта. Койка занимала почти все пространство комнатенки, и Билл прижался к стене, чтобы не мешать китайскому врачу. Вид у отца был недоверчивый и настороженный, и Билла это забавляло.
— Что-то я не верю в эту затею, — признался Холден-старший.
Первую иглу врач ввел ему в большой палец ноги, и старик дернулся.
