— Нет.
— Вот видишь. А написала бы, может, и присмирел бы паренек.
— Мой брат тоже так говорит.
— Кстати, а кто у тебя брат? — вкрадчиво спросила Роза.
— Брат? — пожала я плечами. — Андрюшка.
— Да я понимаю… Я помню его. Очень красивый мальчик был… А кто он? Говорят, что он…
— Ну да, — не дала я договорить Розе. — Что-то вроде того, что говорят.
— Ну-ну… — улыбнулась Роза одной из своих самых страшных улыбок. — Ты, Аня, зря со мной так.
— Как?
— Не откровенна. Может быть, ты думаешь: Роза — цербер, Роза ходит и на всех лает? Может быть, ты думаешь, что я привыкла ко всему этому?
Я не очень понимала, о чем говорит Роза, и уж совершенно не понимала, почему у нее вдруг подозрительно покраснели нос и глаза. Роза умеет плакать? Роза не хочет, чтобы ее считали цербером?
— Хорошо, — кивнула я. — Можно, я буду звать тебя Нецербер? Красиво так, по-немецки…
— Да ну тебя! — отмахнулась Роза и зашагала по коридору, на ходу одергивая разошедшихся старшеклассников, тех, кто вовремя не увидел, что по рекреации идет Не-Цербер.
Хорошо, что они хоть кого-то боятся. Не пряником — кнутом в основном воспитывается человек, увы. Страхом. Я пытаюсь доказать обратное и воспитываю своих пряниками, лаской, дружбой. Получается? Не пойму пока. Вроде да. А вроде и нет. Настька как выла до посинения при любом удобном случае, когда страшно, когда растерялась, так и воет, Никитос чем дальше, тем страшнее дерется. А я им — «Извольте пряничка откушать! Не войте, не деритесь…»
В восьмой «В» я вошла задумчивая. И обнаружила, что меня ждет сюрприз.
За партами сидели девочки, дисциплинированно, положив руки на стол, как первоклассницы. Не играли в планшеты, не хихикали, не тыкали пальцами в телефон, не причесывались.
Четыре девочки, за двумя партами. Больше в классе никого не было. Вероника молча чертила пальцем что-то на парте и время от времени поглядывала на меня огромными глазами.
— У тебя есть восточная кровь? — спросила я ее.
Она даже вздрогнула от такого вопроса.
— Что?
— Ну просто я смотрю на тебя и восточных черт не вижу, а что-то такое есть в твоем лице…
— Я не знаю, — довольно сдержанно проговорила Вероника.
— Ну хорошо, извини. Давайте поговорим сегодня вот о чем. У нас ведь Фонвизин сейчас, так? Как вы думаете, Митрофанушка — явление историческое или типичное? Давай ты начнешь, м-м-м… Полина, правильно? — я кивнула на одну из девочек.
Та, не вставая, смотрела-смотрела на меня, потом сказала:
— Я не читала эту книжку.
— А как книжка называется, знаешь?
Девочка молчала.
Вероника пожала плечами и проговорила:
— Полин, ну если ты осталась, говори что-нибудь!
Девочка продолжала молчать.
— Хорошо, кто знает?
Не поднимая руки, ответила другая девочка:
— «Недоросль». Мы ходили в театр, смотрели в пятом классе.
— В четвертом! — поправила ее Вероника.
— Девочки, ну какая разница! Кто может ответить на мой вопрос? Ну вот ты, пожалуйста, — я показала на последнюю, молчавшую пока. Черт, как же мне выучить все их имена? Они же еще пересаживаются! Наташа она, что ли, или одна из многочисленных Даш?
— Я не понимаю вопроса, — ответила вполне искренне мне девочка. — Что такое историческое явление?
— Ясно, хорошо. Тогда давайте так… Кто-нибудь из вашего класса похож на Митрофанушку?
Девочки засмеялись.
— «Не хочу учиться, а хочу жениться!» — сказала одна девочка.
— Ну да, вроде того. Только это не Фонвизин, а «Дюймовочка». Но суть почти что та же.
— А кто у кого списал? — засмеялась четвертая.
— Девочки, подождите, — Вероника остановила веселье. — Анна Леонидовна, а почему вы не спрашиваете, где остальные?
— Заболели, наверно, — пожала я плечами.
Вероника внимательно смотрела на меня.
— Нет, они не заболели!
— Ну хорошо. Ты хочешь поговорить об одноклассниках? Давай. Где они, почему не пришли?
— Они объявили вам бойкот.
— А вы? Решили не присоединяться?
Девочки молчали и переглядывались.
— У каждой свои обстоятельства, — проговорила наконец Вероника.
— Ясно, ну и на том спасибо. Вот это называется историческая обусловленность события. У каждого из вас своя.
— Своя история? — спросила Вероника.
— И своя история, и своя страна в каком-то смысле. Жизнь своя. Ну что, продолжим про Недоросля, или вас разрывает, и будем обсуждать Тамарина с компанией?
— Его девочки уговорили, которые получили двойки по диктанту. Они считают, что незаслуженно, — сказала та, которая не читала Фонвизина.
— А остальные мальчики? Там, кстати, у мальчика у какого-то «четыре-пять», я помню, было…
— Кто за девочками пошел, из солидарности, кто за Тамариным, — объяснила Вероника.
— Так он сам тоже, кажется, на кол написал. Если мне не изменяет память, двадцать семь грамматических ошибок, а запятые и точки он вообще не ставит.
— Компьютер же все исправляет, правда… — не очень уверенно сказала Полина.
— А если электричество отключат? Или случится всемирный потоп и все начнется заново? А мы ничего не знаем, не помним, писать практически не умеем, как устроена электрическая лампочка — и то нарисовать не в состоянии, почему она горит, не понимаем, я уже не говорю про компьютер!
— Еще мы не знаем, как устроена бомба… — проговорила Вероника.
— Да, и это единственный плюс того, что мы крайне безграмотны. После потопа будем убивать друг друга камнями. И все же. Давайте прямо сейчас почитаем «Недоросля» по ролям. У меня есть книжка, а вы найдите тексты в Интернете. Кто хочет быть Митрофанушкой?
Девочки переглянулись.
— Никто? Ну хорошо, я буду Митрофанушкой…
Мы почитали «Недоросля», поговорили, нашли все же нескольких недорослей из класса, из окружения девочек, они стали фантазировать, обнаружили недорослей даже среди школьных учителей и своих родителей. Я могла бы сказать, что и мой собственный «муж» Игоряша — настоящий недоросль, но не стала углубляться в семейные истории.
Весь урок я думала: что мне им ставить — всем пятерки? Очень глупо. Ах, вы какие молодцы, не пошли со всем классом против учительницы, штрейкбрехеры, получите за это пряник. Тем более что особенно не за что было ставить им пятерки, даже Веронике. Разве что за то, что они в конце концов оживились и кое-как заинтересовались покрытой паутиной забвения пьесой. Забвения не в культуре — в головах нынешнего поколения.
А поставить четверки — обидно. Про тройки я уже и не говорю. Собственно, почему бы им не сказать правду? Она тоже весьма сложная в нравственном смысле, пусть задумаются. Или сделаем по-другому…
— Я напишу задание в электронный журнал. Оценок сегодня никаких не ставлю по педагогическим и моральным соображениям.
— В смысле? — спросила Вероника.
— Вот такая тема сочинения и будет: «Нам не поставили оценок за прошлый урок литературы, хотя мы активно работали, потому что…»
— А почему? — продолжала настаивать Полина.
— Полина, всё! — одернула ее Вероника. — А остальные что будут писать?
— Остальные пусть местоимение «нам» заменят на существительное «девочкам» и напишут то же самое. Пусть подумают.
— Но какое отношение это имеет к литературе? К Фонвизину?
Я терпеливо ответила девочкам, стараясь даже не вдумываться, действительно они не понимают или вредничают. Какая разница?
— Такое же, как любая нравственная проблема. Литература занимается прежде всего этим. Мы недавно говорили об этом же с семиклассниками. Литературу пишут по тем же соображениям, по которым ваши одноклассники не пришли на мой урок. Как решать главные вопросы справедливости, морали и так далее.
— А детективы, а фантастика? — спросила Вероника.
— Ты правильный вопрос задаешь. У разных жанров литературы — и задачи разные. Но в хорошей фантастике и в хорошем детективе автора волнуют мировые проблемы так или иначе. Если убил, то почему, если про инопланетян — то от чего они страдают, чего хотят от своей жизни, и так далее. Поговорим еще об этом. На сегодня всё. Спасибо, девочки!
— За что? — спросила Вероника.
Я посмотрела на нее. Она — хорошая девочка, или я вижу что-то не то?
— Формула вежливости, Вероника. Спроси у мамы, есть ли у тебя восточная кровь.
— Тогда — на здоровье, Анна Леонидовна, — ответила Вероника, вставая. — А мамы у меня нет. До свидания.
— Прости, пожалуйста! — искренне сказала я.
Вероника пожала плечами и вышла из класса, широко выбрасывая длинные, худые мосластые ноги. Мне надо осторожнее разговаривать с этими детьми…
После объявленного мне восьмым «В» бойкота я осторожно заглянула в седьмой «А». Кто его знает — что мне объявили гимназисты, мало на настоящих гимназистов (в моем представлении) похожие.
