8
Стая
Я старательно обходила деревни и искала одинокие фермы — простой и безопасный источник воды и пищи. Ужас, который внушило мне гетто, череда смертей посреди изнуряющей жары, отвратительное кладбище — все эти воспоминания толкали меня к лесу. Но в течение нескольких дней на моем пути встречались лишь сельскохозяйственные угодья. Каждый раз, когда я видела людей, работавших в полях, я старалась узнать, где нахожусь. У меня больше не было четкого плана.
Однажды я подошла к полю, где два рабочих сваливали в кучу свеклу. Я забралась в яму и прислушалась. Они разговаривали на французском, как в Бельгии, как дети в Варшаве, от которой я, по-моему, пока не ушла далеко. До меня долетали обрывки фраз, должно быть, они говорили о рабочих лагерях или лагерях для военнопленных. Одна фраза поразила меня, потому что в ней было слово «бельгийцы»: «А в Минске Мазовецки работают бельгийцы и французы…»
Если бы я не боялась так сильно, то обязательно спросила бы, где находится Минск Мазовецки. Я хотела отыскать его в одиночку, долгое время кружила по окрестностям и не находила, и, скорее всего, была неподалеку. Я поняла это спустя годы, когда пыталась восстановить свой маршрут. Я не знаю, куда забрела на самом деле, но, наверное, это и к лучшему. В конце концов я добралась до лесной прохлады высоких деревьев, елей и дубов, и заснула меж их корней, прижавшись к их стволам, обняв их, — только тогда я немного успокоилась. После Варшавы мои порезы и струпья превратились в кровавые раны. Я попробовала идти босиком, чтобы освободить скрюченные пальцы от сапог из плохой кожи. Результат был неутешительным. Подошвы потрескались, мне пришлось оборачивать их тряпками, которые плохо держались на ногах, поэтому в конце концов я снова надела сапоги. К тому же идти в них было легче, чем нести на шее, на которой уже висел мешок, полный ножей и картошки. Лес дышал чистотой и тишиной, запахи растений окружили меня и освободили от зловония смерти, которое все еще преследовало меня.
С приближением ночи важно было найти место, чтобы остановиться, убежище, защиту, прижаться спиной к скале или к достаточно большому стволу. Прошло несколько недель. Однажды я шла вдоль маленького ручья, без труда перебралась через поваленное дерево и заметила водопад слева от меня, а спереди — нагромождение неровных скал. Идеальное место для того, чтобы спокойно жить и наблюдать за окрестностями. Я вскарабкалась, чтобы посмотреть, что там, за скоплением скал, и как только добралась до вершины… обнаружила пещеру с волчатами!
На вершину я ползла на четвереньках и в таком положении, не поднимаясь, тихо приблизилась к логову, перед входом в которое играли четыре совсем маленьких волчонка. Неподалеку на скале, нависавшей над нами, лежала и присматривала за детенышами волчица, она казалась очень старой и сонной. Словно бабушка Рита. Я сразу поняла, что это самка, потому что она в одиночестве сидела с детенышами. Маленькие, пушистые скачущие чудеса — волчата — игрушки, которых у меня никогда не было.
Они принялись покусывать меня за руки, носиться вокруг и прыгать мне на спину. Наконец старая волчица заметила меня. Она поднялась, а волчата быстро укрылись в пещере. У меня было такое чувство, будто она сказала им: «Что это вы творите? Опять глупостями занимаетесь?»
Мой запах не предвещал явной опасности, во всяком случае, старая и медлительная волчица не выражала тревоги. Она подошла, чтобы рассмотреть и обнюхать меня целиком: голову, волосы, ноги и попу. Волчица выглядела заинтересованной, но не агрессивной. Думаю, она учуяла скорее звериный запах, чем человеческий. Возможно, на мне еще сохранился дух Риты и ее самца. Затем волчица отошла и села рядом с малышами. Она наблюдала за мной. Я не двигалась до тех пор, пока волчата не подбежали ко мне и не принялись толкать меня мордочками, чтобы поиграть. Самый храбрый первым начал тянуть меня за штаны и обнюхивать мешок, с которым я никогда не расставалась. Он до сих пор был крепко привязан, это же мое единственное имущество… Другие волчата последовали его примеру. В моем мешке лежал сыр — во всяком случае, что-то похожее на сыр, твердое, сухое, желтое и безвкусное (то, что я называла вкусом голода). Очень многие съедобные вещи обладали вкусом голода. Крайне редко мне удавалось стащить что-нибудь вкусное, например яйца или кусок конины. Не знаю, где я смогла стащить кусок масла. Я давным-давно его не ела. Я разделила масло на маленькие порции, чтобы растянуть на несколько дней. Волков оно очень заинтересовало. Тогда я сказала им:
— Вам нравится мой мешок? Ой, нет, он мне нужен, мне… Сейчас мы поделимся.
Волчата с радостью проглотили крошечные кусочки угощения. Они играли, кусали меня за уши, за нос, за руки, с разбегу прыгали мне на спину. Я была счастлива, очарована, потому что нашла жизнь — такую, какой она должна быть, в полном согласии с животными.
Старая волчица, которую я назвала няней, не считала меня опасной и разрешала играть с малышами. Она не была агрессивной, это было понятно по ее поведению. Животные ведут себя по-особенному. Повадки, манера держаться, взгляд — все это, так же как и лицо, выразительно передает приветливость или агрессию, опасение или беспокойство, а также волнение. Я хорошо знала волков. Старая «няня» наблюдала за нами, всем своим видом говоря: «Все хорошо, я не волнуюсь, вы играйте, а я присмотрю».
Это прекрасно показывала поза, которую она приняла — спокойно улеглась, вытянув лапы. Волчата съели все куски сыра и принялись снова обнюхивать мой мешок. Они пытались вцепиться в него из-за запаха еды, поэтому мне пришлось защищать свою сумку. Малыши играли с моими ботинками, рукавами, курткой, и я не знаю, сколько времени провела там, наблюдая за ними, пропитываясь их запахом, покусывая их за ушки. С тех пор как умерла мама Рита, мне не хватало волчьего запаха. Мне так хотелось стать одним из этих веселых детенышей, которых любили и оберегали в лесном логове. Конечно, я выросла с тех пор, как отправилась в путь, но мне постоянно не хватало еды, я страдала от кошмаров и лишений. Иными словами, мне все еще было семь лет, и меня преследовала несбыточная мечта оказаться в звериной шкуре и, как животные, обрести мех, свободу, превосходство и силу.
А потом пришли взрослые. Большие волки. Серый самец, с ним еще один, а позади — две самки, и все четверо с любопытством стали меня рассматривать. Четыре больших неподвижных волка пристально смотрят на меня, выжидая, а я не знаю, что делать. Самцы непредсказуемы, партнер Риты в самом начале угрожал мне клыками и рычал. А эти волки ничего не говорят, может быть потому, что их много и они уверены в себе, а перед ними всего лишь странный зверь, играющий с их детенышами.
Потом одна самка повела себя совсем как мама Рита: она вдруг осторожно приблизилась ко мне. Обнюхала с ног до головы, как старая волчица, несколько раз грубо толкнула мордой, чтобы удостовериться, что я пахну нормально и не представляю опасности для нее, для малышей, и для остальных тоже. Совсем близко я видела ее клыки, губы, чувствовала ее дыхание на моем теле — и мне не было страшно.
Пусть неосознанно, но я всегда испытывала безграничную любовь к волкам, она живет во мне и сегодня. Если бы я боялась или хотела сбежать, они бы уловили это, так как чуют злость, страх, желание скрыться. Именно это провоцирует нападение. Мама Рита не причинила мне зла, и я не думала, что другая волчица может меня обидеть. Я не была ни агрессивной, ни испуганной.
За этой волчицей стояли два самца и самка, и когда она закончила свою проверку, волки с ворчанием приблизились ко мне, совсем как когда-то черный волк Риты. Я сразу же улеглась на спину и начала тихонько скулить, а серая волчица встала надо мной, растопырив лапы. Самцы и самка бродили вокруг нас, казалось, что они советуются друг с другом. Я не двигалась, церемония принятия проходила нормально.
А потом серая волчица отвлеклась, потому что к ней подошли малыши, она занялась ими, нежно толкала их мордой, а остальные оставили меня в покое.
Повинуясь инстинктам, я вела себя так же, как с Ритой и ее партнером: долгое время лежала на спине, «лапами» кверху, посреди этих великолепных животных. Надо мной мелькали их большие зубы, чудесные глаза, я чувствовала скорее восхищение, чем страх. Я хотела, чтобы они приняли меня, мечтала стать одной из них и поэтому вела себя хорошо — как следует среди них. Я прекрасно знала, что с животными нельзя обходиться грубо. Дедушка сказал мне это в первый же день, когда я пыталась поймать курицу, чтобы погладить ее: «Никогда нельзя заставлять животных, они должны сами прийти к тебе, и они придут, когда захотят». Теперь я применяла на практике простые уроки, на которых была воспитана. В это смысле я не видела никакой разницы между курами и волками: общение зависело от терпения и уважения. «Я принимаю тебя, если ты принимаешь меня».
