— У них своя сказка, у меня своя, — скривился Димка. — Музыкантов на яхты не зовут. Меня вон тоже чудом пригласили, сам не помню как. И потом, они уже утром свинтили. Я же сегодня пою только раз, и то с местным оркестром.
— Да, тебе без няньки никуда, — рассмеялся Егор. — Надо Инне сказать, чтобы она свисток на шею вешала. Чуть что, пусть свистит.
— Зачем?
— Чтобы ты, разгильдяй с буквой «пи», лучше ориентировался в пространстве. Иди, барахло собирай, нам через час выезжать.
Димка надулся, но пошел.
А что оставалось делать?
Номер показался ему чужим и безликим, а белые стены словно издевались, усмехаясь плотно сжатыми бумажными ртами. Телефон, забытый на тумбочке, начал дергаться и распевать последний Димкин хит. Схватив трубку, он заорал:
— Алло?
В трубке хихикнули, а потом глумливый голос сказал:
— Не хотите ли купить слона?
Забыв о предостережении Егора не грубить пранкерам, Димка завизжал что-то дикое, разбавив трехэтажным матом, а потом, злобно тыкая пальцами в сенсорный экран, отключил сперва собеседника, а затем и телефон.
Чемодан не желал утрамбовываться. Вещи валились из рук.
Димка злился на весь белый свет. В момент, когда в дверь постучали, он, взопревший, был в такой ярости, что с радостью бросился открывать, горя желанием убить любого, кто пришел.
За дверью стоял Галахов.
— Я подумал, что мы не должны вот так расстаться, — сказал он и перешагнул через порог.
Димка недоуменно захлопал глазами. Уж кого-кого, а Галахова он желал видеть меньше всего.
Галахов улыбался, и его улыбка показалась Димке жалкой и омерзительной.
— Думаю, ты меня п-поймешь, — зачастил Галахов. — Ведь мы — два сапога пара. Сам понимаешь, как тяжело в шоу-бизе, когда вечно один, всегда один… Я же знаю, ты тоже один, с тех пор как умер Люксенштейн, и потом…
Он захлебнулся воздухом, закашлялся…
Этого времени Димке хватило, чтобы перехватить инициативу.
— Шел бы ты, Саша, — неприязненно произнес он.
Галахов вытаращил глаза:
— К-как это? В с-смысле — куда?
— Да на хрен, — с удовольствием пояснил Димка. — Мне до твоего поноса словесного дела нет. И до тебя тоже дела нет. Совсем.
Галахов выглядел оглушенным. Помолчав, он поднял голову и спросил с новым выражением, в котором мелькнуло что-то опасное:
— То есть ты не хочешь со мной встречаться?
— Нет.
— Почему? — тихо спросил Галахов.
Потеряв осторожность, Димка яростно прорычал:
— Потому что не хочу, чтобы каждое утро надо мной нависала твоя рожа и орала: «Добрый день, добрый день, добрый день!»
— Что???
— Тошнит меня от тебя, урод!
Галахов ответил не сразу.
Сняв узенькие очки, он с минуту протирал стекла платком. Мясистые пальцы шевелились, как жирные белые пауки.
— Тошнит, значит? — сказал Галахов ласково. — От меня? Ну-ну… Посмотрим, педрила, как бы тебе пожалеть о своих словах не пришлось.
Он поднялся и пошел к двери, задрав подбородок, бледный от ярости, только на скулах горели два лихорадочных пятна. Маленькие глаза метали молнии.
Димка посторонился и, когда Галахов уже стоял в дверях, ядовито добавил:
— Сам-то кто? Не педрила, что ли? А за меня не волнуйся. Не пропаду.
— Посмотрим, — буркнул Галахов и хлопнул дверью так, что со стены слетела картина с изображением морского бульвара.
Осколки стекла рассыпались по полу с прощальным звоном. Раздосадованный Димка подумал, что ему и это впишут в счет, да такой, словно на стене висел Айвазовский…
Недавняя беседа с журналисткой вдруг всплыла в голове. Свирепо оглядев номер, Димка пнул ни в чем не повинный диван, ушиб палец и, шипя от боли, прихрамывая, пошел в ванную.
Санузел был шикарен: с леопардовыми плитками, сверкающим глянцевым потолком и искусственными орхидеями на полочках. Не ванная, а Лувр.
Эта раздражающая роскошь вдруг взбесила Димку. Глядя на сверкающую красоту, он думал, как ему хочется выпить. А еще лучше — проглотить что-нибудь забойное, веселящее, прогоняющее тоску и злость напрочь!
Вот только, как назло, таблеток не было.
Запастись он не успел, а администратор с его полезными знакомствами уже укатил в Москву…
Сверкающая чистота снова вызвала у Димки волну бешенства. Не думая, что делает, он снял штаны и завис над сверкающей чистотой купелью.
— Хотите скандала? — сказал он, отрывая кусок туалетной бумаги. — Будет вам скандал.
Егор сидел в кресле, беззаботно болтал ногой в могучем тупоносом ботинке армейского вида, прихлебывал кофе и молчал. Секретарша, которая минуту назад поставила перед ним поднос с угощением, обернулась от стеклянных дверей с любопытством, смешанным с опаской. Судя по наливающемуся краской начальству, вскоре должна была разразиться буря.
— Что-то еще? — тихо спросило начальство.
В голосе уже клокотал шквал. Так иногда бывало, когда к начальству приходил с визитом сын. Начальство потом хваталось за бутылку, обзванивало другое начальство и жаловалось на великовозрастного балбеса, не желавшего приобщаться к папочкиной империи.
— Нет-нет, — спохватилась секретарша и так ловко выскользнула за стеклянную дверь, будто она просочилась между створками.
Дождавшись, когда секретарша отойдет подальше, Александр Боталов побарабанил пальцами по столу и ехидно спросил:
— И когда же состоится таинство?
— Там в пригласительном все написано, — ответил сын. — Ты же вроде бы читать еще не разучился.
— Не умничай мне тут, — разозлился Боталов и опустил глаза на кусочек раскрашенного картона.
Пригласительный на свадьбу сына показался Боталову пошловатым. Голуби, розочки, переплетенные обручальные кольца, витиеватый шрифт с кучей ненужных завитушек…
— Докатился, — проворчал Боталов, щурясь и отодвигая пригласительный подальше от глаз. — Родной сын, вместо буханья в ноги к создателю с просьбой благословения, приносит бумажку в конверте. Чего, просто не мог сказать?
— Ты же все время занят, — пожал плечами Егор. — А так я сейчас твоей секретутке на выходе эту бумажку суну, а она тебе в нужный момент напомнит: так, мол, и так, Александр Владимирович, не велите казнить, но завтра ваша кровиночка под венец идет. Купите комплект постельного белья в подарок и телевизор фирмы «LG».
— Ты бы еще СМС послал, — буркнул Боталов. — Совсем распоясался. Мало тебя в детстве лупили.
— Ой, мало, — вздохнул Егор. — Рос небитым, непуганым, как мимоза, поскольку папахен мой бросил сироту в младенчестве да уехал денежку делать.
— Помолчи, мимоза, — скривился Боталов, еще раз оглядел сына с ног до головы и вдруг рявкнул: — Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты ко мне на работу являлся прилично одетым?! А если тут мэр окажется или, чего доброго, сам… В следующий раз велю охране тебя не пускать.
— Не думаю, что мэра или «самого» шокируют мои штаны, — спокойно ответил Егор. — Так что не финти тут, что мой вид тебя огорчает.
Боталов встал с места и подошел к громадному, во всю стену, окну, за которым простиралась Москва. С двадцатого этажа столица казалась куда внушительнее. Куда ни глянь, крыши, шпили, башни из бетона и стекла: белого, синего, зеленоватого…
Красотища.
Люди внизу маленькие, как букашки. И бегают так же по своим букашечьим делам — кто пешком, кто на машинках, которые с этой захватывающей дух высоты кажутся крохотными и смешными.
На дворе сентябрь, деревья еще почти не тронула осенняя желтизна, и только небо тут, сверху, кажется слишком синим и глубоким, холодным уже по-осеннему. Солнце еще согревает землю, а она тянет тепло откуда может, словно про запас…
Напротив — здание-близнец, словно другой берег. Может, там на двадцатом этаже сидит такой же человек, с теми же проблемами, как в фильме о двух мафиози, которые от страха быть убитыми не выходили из зданий-близнецов, сверлили друг друга ненавидящими взглядами и наняли в итоге одного и того же убийцу друг для друга.
Протянуть бы между небоскребами мостик и бегать туда-сюда, воспитывая характер. Авось извечный страх высоты съежится и оставит в покое…
Боталов глянул вниз, чувствуя, как у него привычно захватило дух, и потрогал холодное стекло кончиками пальцев.
Смотреть вниз — страшно. Будто бы и нет этой невидимой преграды. Один шаг — и пропасть.
— Ну, и чего ты так психуешь? — миролюбиво осведомился Егор. — Я понимаю, конечно, что ты моего брака не одобряешь. Но жениться, чтобы ты поправил финансовые дела, я тоже не хочу. В конце концов, ты моих женщин никогда не одобрял.
— Потому что спишь с кем попало…
Егор не ответил. Боталов спиной почувствовал нарастающую волну его раздражения и торопливо пошел на попятный. Ссориться со строптивым сыном не хотелось.
Взаимопонимания с Егором так и не удалось наладить. Не получалось семейной близости, хоть тресни!
