Кристиан, завернувшись в полотенце. Входит в огромное сводчатое помещение с искрящимся зеленым бассейном. Оглядываясь на часы. Самое начало четвертого. Под сенью пальм возлежат в шезлонгах обернутые в простыни джентльмены. Читают, беседуют, курят и спят. Имена, громко выкликаемые перед началом публичных выступлений. Наманикюренные руки, привычно снимающие телефонные трубки. Чтобы назначать свидания дамам и заключать сделки на другом конце города. Блефовать и заставлять противников раскрывать свои карты. Наступать на чужие мозоли. И играть роли, приносящие прибыль, не снившуюся никакой кинозвезде.
Маленькая черная шкала на стене показывает сто сорок градусов. Нажатием бронзовой ручки открываю стеклянную дверь. Проникая в полную пара пещеру. Вылитый остров Мэн. Когда вдоль берега зажигают огни. И безутешные сирены воют в тумане. Сижу на деревянной скамье, слушая доносящиеся сквозь пар голоса. Да сбросил я десять фунтов, потом во Флориду поехал, возвращаюсь, готово, прибавил семнадцать, а что поделаешь, есть-то надо, могли бы открыть чего-нибудь, чтобы пища была не такая питательная и не нужно было голодать.
Кристиан сооружает из полотенец подушку, чтобы прилечь в горячем тумане. Лежит, уставясь в белый потолок. Тепло, покой. Мышцы расслабляются. Пузырятся бисерины пота. Пар проникает в легкие. Вы приходите в этот город. Полными, как я, пылких надежд. Которым суждено обернуться печалями. И тогда вы возводите серые стены, крепкие, необоримые. И горести ваши отступают в испуге. И слагаются в сердце вашем в башню, подобную небоскребу. И всякий может прийти. И приходит. Чтобы качнуть эту башню, и обрушить и разрушить ее. Душа моя погребена под обломками. А эти вот все, толкатели, зубы свои украшают коронками, укорачивают у хирурга носы и ушам придают приятную форму. Приобретая приличный вид. Чтобы с улыбкой миновать ваших привратников и войти прямиком в вашу жизнь. Видел плакат, не упустите возможности поработать в центральной части города. Еще одно злопыхание в адрес Бруклина и моего Бронкса. Чьи обитатели выползают наверх из подземки. Продавая рубашки, обувь и мыло каждодневно и бесконечно притекающим в город важным особам. Щеголяющим перстнями с эмблемами колледжей и такой имеющим вид, будто они сей минут на халяву покатят обратно в Скарсдейл и Коннектикут, дуя дорогой коктейли и расплачиваясь фальшивыми долларами. И возвращающимся вместо этого в Хиксвилл, рядом с Куинсом. А здесь загорелые члены клуба поудобней устраиваются на скамьях. Каждый с бумажным стаканчиком ледяной воды или пива. Шипит, прибавляясь, пар. Пора мне подняться на ноги и возгласить о моей победе. Забравшись на гору долларов. Все, что мне требуется в виде приюта и жизненной цели. Тем более, что прочих отменных достоинств у меня уже пруд пруди. Не хватает разве мерцающей, будто звезда, дыры, вроде той, что украшает задницу Фанни. Морщинки, точно лучи райских огней. Любуйся ими, пока меркнет мир. И к душе подбирается страх. И матери разбегаются, спасая детей. Что они делают. Увидев, как обезьяны товарищески тараканят друг друга. В каждом из обезьянников каждого зоосада. Воздев багровые елдаки. И нацелив их в яркокрасные задницы. Еще один голос сообщает в тумане, что не прочь бы пройти какую-нибудь процедуру искусственного старения, ибо успех пришел к нему в слишком юные годы.
Приняв душ и поплавав, Кристиан садиться в шезлонг. Закутанные в полотенца и простыни, краем бассейна. Туда-сюда гуляют купальщики. Поочередно плюхаются. Баламутя воду. Некоторые останавливаются, чтобы потрепать других по колену и побеседовать. Привет, Джон, ну как ты. Рад тебя видеть. Как вообще дела. Да все хорошо. Просто отлично. А чей-то голос раздается рядом со мной.
— Простите, вы не заняты.
— Нет.
— Не возражаете, если я с вами поговорю. О, не беспокойтесь, вы можете в любую минуту попросить меня удалиться. Я заведую отделом в универмаге. Вас как зовут. Я хочу сказать, вы не против, что я вас спрашиваю. Вы можете в любую минуту попросить меня удалиться. Знаете, вы так хорошо сложены. Ничего, что я спросил ваше имя. Я не имел в виду ничего дурного.
— Я, пожалуй, предпочел бы не называть его, если вы не против.
— О, я не против. С другой стороны, какой человеку вред от того, что кто-то узнал его имя. Только имя, фамилии не надо. Я и подумал, почему бы вам его мне не назвать. Тем более, что вы можете в любую минуту попросить меня удалиться.
— А не могу ли я прямо сейчас попросить вас об этом.
— О, разумеется. Я не возражаю. Некоторым людям кажется, что они лучше других. Вот вы, например, у вас такой выговор. Ну кажется и ладно, их личное дело. А вы не могли бы сказать мне, чем вы занимаетесь.
— Я прозектор. Произвожу вскрытия, придаю лицам покойников приятное выражение и накачиваю их бальзамировочным раствором.
— Да, ну что же, приятно было познакомиться с вами. И поговорить. Теперь и не скажешь заранее, где наткнешься на человека, не принадлежащего к твоему кругу.
Джентльмен встает и уходит. В соседнем шезлонге покоится некто с головой, замотанной в полотенце, только дырочка оставлена, чтобы дышать. Рука, которую я, похоже, где-то видел, медленно приподнимает белые складки хлопковой ткани. Еще не увидев лица, слышу голос. Звучание которого я уже с легкостью узнаю. По ноткам, обличающим честность мысли и великодушное понимание. На каковое мне теперь только и остается надеяться.
— Ну знаете, Корнелиус. Вы меня допекли. Какого дьявола вы здесь делаете.
— Мистер Вайн, я все могу объяснить.
Даже то
Почему луна
Порой
Принимает
Такую форму
А вовсе
Не этакую
Всю следующую неделю. Умеренных ветров и температур. Каждое божье утро на нашей улице у крыльца соседнего особняка стоял мой толстолицый чокнутый друг по автобусу и парому. Выходя за пакетом молока, я видел, как он снизу вверх улыбается моему окну. И распахивая пальто. Показывает большой бело-красно-синий плакат.
ЛЮБЕЗНОСТЬ ПОДОБНА ЛЮТИКУ
Во вторник я помахал ему рукой. В серой шапчонке и длинном сером обмотанном вокруг шеи шарфе. Он, пятясь, поднялся на одну ступеньку. И с широкой ухмылкой отвел одну полу своего пальто. Показав мне три слова. А затем расхохотался и отпахнул другую полу. Как раз в этот миг девушка, за раздеванием которой я наблюдал, опасливо вышла из дому. И увидела, как я взмахом руки приветствую лозунг моего благодушного друга.
НИ ЗА ЧТО НИ ПРО ЧТО
В то утро между мной и мистером Вайном состоялась беседа, способная прочистить если не душу, то уж кишечник наверняка. После произнесенной им на краю бассейна бурной тирады, содержавшей рекомендации побриться и руки в ноги доставить мою задницу в похоронное бюро. И оставаться там, пока не уйдет последний скорбящий. И вновь прибыть ровно в девять утра. Я стоял теперь на ковре перед его столом. Пытаясь поправить дело. Хотел даже сказать, ни за что ни про что. Но взамен нервно отдал честь. И он откликнулся, вольно, Кристиан. Я расставил ноги и сцепил руки за спиной. Смущенный пехотинец, если не военный моряк. И не снеся предварявшего выволочку молчания, необдуманно выпалил.
— Ради бога, мистер Вайн, я понимаю, что действительно это заслужил.
— Действительно это что.
— Ну, наверное, чтобы вы на меня наорали.
— А вы полагаете, что я этим и ограничусь.
— Возможно, я заслужил и худшее. Мне нечем оправдать мое вчерашнее поведение. Я сам не понимаю, почему я не пришел на работу.
— Зато я понимаю. Вы всю ночь прокувыркались с миссис Соурпюсс.
— Нет, мистер Вайн, ну что вы. Какое ужасное обвинение. На самом деле, я до полуночи катался на пароме, до Стэйтен-Айленда и обратно. И даже взял с собой похоронное руководство. Изучал его по дороге. Меня продуло и утром я паршиво себя почувствовал.
— Ах, паршиво. Ничего, сейчас вам станет еще паршивей. Поскольку я точно знаю, где вы были. Поскольку эта белобрысая шлюха, миссис Соурпюсс, распорядилась, чтобы за мной последили. А это означает, что мне пришлось распорядиться, чтобы последили за ней. И должен вам заметить. Мне это не совсем нравится. Слышите. Мне это не нравится.
— О'кей, мистер Вайн, вы меня уложили на обе лопатки. Но я так вам скажу. Я был глубоко потрясен. Когда она сказала мне, что позволила себе подобный поступок. Я действительно испытал потрясение.
— Какого черта с вами происходит, Кристиан. Неужели вы собственной выгоды понять не способны. Или просить вас вовремя приходить на работу, означает просить слишком многого.
— Нет, мистер Вайн.
— Тогда с какой стати вы стараетесь вывести меня из себя. Я слышал, что вы говорили человеку у плавательного бассейна. Тому, кто работает у меня, говорить подобного не пристало. Черт возьми, не понимаю, зачем я это делаю. Но я намерен дать вам еще один. Вы слышите, один. Последний шанс. И если вы снова оступитесь. Больше у нас с вами подобных дружеских бесед не будет.
