— Это я говорю на тот случай, если вы, мальчики, уже бреетесь, — с усмешкой пояснили Розовые Шлепанцы.
Фабиан ответил хмурым взглядом. Хозяйка вручила нам ключ от комнаты, который я тут же положил в карман, а также ключ от внешней двери гостинцы.
Она ушла, и я немедленно вытянулся на одной из кроватей. Фабиан, напротив, не собирался ложиться и был явно готов куда-то отправиться прямо сейчас.
— Я умираю от голода, — объявил он. — И вообще мы ведь здесь на отдыхе. Пошли.
Кафе, которое подсказали нам Розовые Шлепанцы, оказалось беленным известкой зданием с верандой и облупившейся вывеской с логотипом «Кока-Колы». Над входом висела свиная туша, подцепленная под нижнюю челюсть блестящим металлическим крюком. Снаружи она казалось целой, однако когда мы входили внутрь, я заметил, что задняя часть свиньи разрезана. На фоне бледной и щетинистой свиной кожи, освещенная полоской света, сверкнула красная сырая плоть.
— Ты то, что ты ешь, — пробормотал я.
— Свинья. Превосходно, — произнес Фабиан.
В глубине помещения на цементном полу высились штабелями ящики с пивом и прохладительными напитками. Пльзенское пиво. Спрайт. Инка-кола. Алюминиевая кастрюля с кипящей на газовой горелке водой. За столиком в углу трое индейцев играли в карты. Мы с Фабианом заказали меню из двух блюд. Когда заказ подали, суп оказался водянистым варевом, щедро приправленным кориандром. Кроме того, в каждой тарелке торчало по морщинистой куриной ноге. Фабиан мгновенно выхватил свою и энергично обглодал подчистую. Я молча передал ему свою порцию. Когда с первым было покончено, нам подали вилки и острые зазубренные ножи для второго блюда — риса и свинины с ломтиками жареных бананов и шкварками, а также пару бутылок пива.
Сытый и умиротворенный, Фабиан откинулся на спинку стула и произнес:
— Как здорово, что мы остановились в этом городке на ночлег, причем сразу по двум причинам. Первое — он недалеко от тех мест, где пропала моя мать. И второе — я слышал, что здесь имеется превосходный бордель.
«Интересно, нет ли в этом совпадения?» — едва не вырвалось у меня. Такую шутку мой друг, несомненно, оценил бы.
— Ты пойдешь к проститутке? Ты ведь еще слишком молод, и вообще у тебя не хватит духа.
— Неужели? — съехидничал Фабиан. — Все вполне законно. Почему бы и не сходить?
Я намеренно понизил голос:
— Ты ведь, надеюсь, не хочешь, чтобы твой первый трах состоялся с проституткой, верно?
— Первый трах! Да я перетрахал женщин больше, чем ты себе можешь представить! И вообще, почему мне нельзя сделать это в первый раз с проституткой? Ты такой наивный. Да я не знаю таких людей, у кого первый трах был с кем-то иным, кроме проститутки. Это самое правильное. Девки прекрасно знают свое дело, ты у них многому учишься. И когда найдешь себе подходящую женщину, то уже ни за что не опростоволосишься.
— Ты не мог бы говорить потише? — прошипел я. Индейцы несколько раз посмотрели в нашу сторону, стоило Фабиану повысить голос.
— Не бойся, они все равно нас не понимают, — заверил меня Фабиан. — Нет, что бы там ни говорили, а бордели зачастую оказывают посетителям просто неоценимые услуги. Ты посмотри на Суареса. Он любит шлюх настолько, что у него никогда не возникло мысли о женитьбе.
— Но ведь здесь никакого борделя нет. Это совсем другой город.
— Друг мой, проститутки имеются в любой горной деревушке от самой южной и до самой северной точки Анд. Здесь трахаются с той же легкостью, как срывают в поле подсолнух. Я тебе удивляюсь — прожил в моей стране целых два года и так и не понял, где находишься.
— Может, оно и так, — согласился я, — но я не верю, что Суарес регулярно ходит к проституткам. Он же врач и прекрасно знает, чем это чревато.
— Ты знаешь, что в этом году в Перу состоятся президентские выборы? — неожиданно сменил тему Фабиан.
— Знаю. Это связано с войной, — ответил я.
— Совершенно верно. Знаешь, какая там одна из главных тем, по поводу которых рвут глотки кандидаты в президенты? Закрывать бордели или не закрывать. Кандидат, выступающий против нынешнего президента Перу, главный его оппонент, упрекает гаранта конституции в том, что тот не требует закрытия борделей, поскольку сам является их завсегдатаем. Или ты думаешь, только потому, что кто-то является уважаемой общественной фигурой, он непременно забывает, что для людей главное в этом мире? То же самое можно сказать и про Суареса.
— Не понимаю, что общего между борделями и Суаресом? Чушь какая-то!
— Неужели? А откуда, по-твоему, мне известно о здешнем борделе, о его названии? Как ты думаешь? Ты даже представить себе не можешь, о каких вещах мы разговариваем с Суаресом, когда остаемся наедине. Это не то, что общаться с отцом. Дядя относится ко мне дружески, как брат.
— Так как же называется здешний бордель?
— «Заведение Этель».
Я не смог удержаться от смеха.
— «Заведение Этель»? Прекрасно. Восхитительно. Неподражаемо. Давай я угощу тебя пивом, — сказал я и, продолжая смеяться, встал из-за стола.
— Ты не сможешь купить мне пива, птенчик, потому что хозяин этой забегаловки не поверит, что ты совершеннолетний. Так что хочешь не хочешь, а тебе придется взять собственные слова назад, прежде чем закончится эта ночь.
— Сейчас уже полночь. Куда, черт побери, ты собрался? Все до единой двери этого города уже заперты. А нам рано утром нужно успеть на поезд.
— Ты что, думаешь, бордели открыты в строго положенные часы приема гостей? В общем, ты как хочешь, а я отправляюсь к Этель. Хотя бы потому, что в этом названии есть что-то английское. По-испански оно звучит не так смехотворно. Дело в том, что Этель была…
— Фабиан, можешь не затруднять себя с этой историей. Это совершенно надуманное, ненастоящее имя.
— И когда ты только избавишься от своей наивности? — вздохнул Фабиан.
— Я мог бы задать тебе точно такой же вопрос, — парировал я и, повернувшись спиной к нему, отправился за пивом.
Затем разговор перешел на другую тему — как нам завтра добраться до Педраскады. Нас, несомненно, ожидали трудности. Мы по-прежнему смутно представляли себе, как туда добираться, и успех мероприятия зависел от того, удастся ли нам сесть на нужный автобус, чтобы добраться до побережья сразу после того, как мы спустимся с Анд к морю на поезде, на который сядем завтра утром. У меня возникло ощущение, что вопрос о борделях больше обсуждаться не будет. Похоже, никаких других восхитительных планов не предполагалось. У Фабиана наверняка имелись свои собственные виды на это путешествие, и никакие сомнения насчет того, что ждет нас завтра, были не в состоянии остудить его пыл.
— Прекрасно, — сказал он, допив свою бутылку пива и вытерев губы рукавом. — Теперь я готов упасть в объятия женщины, знающей, что такое любовь.
С этими словами он повернулся к соседнему столику и заговорил по-испански с сидящими за ним индейцами. Я разобрал лишь одно слово — «Этель». Фабиан произнес его как «Эттель».
Индейцы принялись что-то оживленно обсуждать на смеси испанского и кечуа, затем взорвались громким смехом.
— Долбаные кампесинос. С ними всегда так, — прошипел Фабиан, когда мы выходили из кафе. — Что это за религия такая?! — выкрикнул он загадочную фразу, обращаясь к своим недавним собеседникам.
В ответ раздался новый взрыв веселого смеха. Я заметил в руке у Фабиана нож, который он стащил со стола.
— Иди вперед. Я сейчас догоню тебя, — велел он мне, а сам метнулся назад к свиной туше, висевшей над входом.
— Эй, что ты там говорил, будто мне слабо? Будто у меня еще не выросли яйца? — спросил он, когда догнал меня.
Я увидел у него в правой руке окровавленный ошметок того, что раньше было мошонкой борова, украшавшего вход. Фабиан размахнулся и метнул свою добычу в окно кафе. Она ударилась о стекло с приглушенным шлепком и сползла на землю, оставив липкий мутный след.
Фабиан со смехом устремился в темный переулок, оставив меня одного расхлебывать заваренную им кашу.
Из кафе никто не вышел. Там, видимо, ничего не услышали.
Я медленно зашагал вслед за Фабианом.
* * *
Я был не вполне уверен в том, в какой стороне города следует искать нашу гостиницу, но, похоже, такого знания и не требовалось. Мне было приятно идти по темным незнакомым улицам, постоянно натыкаясь взглядом на Светоч Божий, хорошо различимый в теснине домов, и отпустив на волю воображение. Фабиан куда-то исчез, но меня это мало беспокоило. Я несколько раз свернул наугад, и тут до моего слуха донесся шум воды. В темноте я зашагал по направлению к этим звукам, ставшим для меня чем-то вроде ориентира.
Цели я достиг в том месте, где город фактически заканчивался, плавно переходя в склон горы, поросший узким клином пышного тропического леса, вернее, даже подлеска. Над низкими стволами деревьев лишь кое-где возвышались немногочисленные жилища — склон был уже довольно крут, чтобы его застраивать в массовом порядке. Из самой чащи деревьев, из какого-то острого выступа горы, устремляясь прямо в прорытую вдоль мостовой канаву, стекал поток, вернее, небольшой водопад. Я какое-то время разглядывал его, воспринимая плеск воды как своего рода белый шум — убаюкивающий, навевающий сон. Сунув руку в воду, я почувствовал ее леденящий холод. Много веков назад здесь возвышался величественный ледник. Стало ясно, что пора отправляться спать.
