Однако то восхищение, которое я испытала при виде залитой солнцем оливковой плантации, когда в детстве гостила в доме моей первой любви, существовало совершенно точно. И то, как я, затаив дыхание, наблюдала, как тень от облаков ложится на поля. И то, как я думала: надо же, в мире бывают такие красивые места!
— Мне кажется, здорово, что у тебя в семье были и радостные моменты тоже, — сказал Сёити, поджаривая лук и чеснок.
Приятный запах распространился по комнате, и я почувствовала себя еще более счастливой.
— Да, ты прав, — согласилась я. — Сейчас мне вспоминается много исключительно приятных моментов!
Я вспомнила, как мама специально для меня сшила маленький фартучек, и он был такого же покроя, что и мамин. В какой-то момент мама перестала готовить у плиты, и ее фартук постоянно висел на стене без дела. Я же одна появлялась на кухне, пекла печенье, жарила омлет. Мой фартук постепенно износился, а мамин оставался чистым и красивым. А потом в один из дней мама разом выкинула их оба, после чего фартуки в нашем доме перевелись уже окончательно.
Я тогда немного поплакала, но никому не было дела до моих слез.
Сёити спину держал прямо, но всем его движениям была свойственна пластичность, отличающая людей, занимающихся боевыми искусствами. Да, здорово, думала я, глядя на его плечи, здорово, когда нет сутулости.
Он приводит женщину в свой дом, кормит ее чем-нибудь очень вкусным, окутывает ощущением уюта и комфорта, лишает способности передвигаться. Заставляет думать, что его жилище лучше и более пригодно для жизни, чем жилище любого другого мужчины. Для того чтобы навсегда удержать свою женщину, приносит еду, как следует заботится о ней, в своих руках постоянно концентрирует темную силу, которой обладает только она. Будучи женщиной, я воспринимаю подобное мужское коварство так, как оно есть.
В действительности в своих инстинктах мы целиком и полностью идентичны животным, но так как мы все-таки люди, мы покрываем их слоем утонченности и держимся величественно и благородно. В нашем мире это считается правильным и наиболее приемлемым.
Моя работа заключалась только в том, чтобы, попивая вино и похрустывая картофельными чипсами, делать вид, что ничего этого не замечаю. В наших отношениях появлялся расчет, более определенный, подобный чему-то, имеющему форму, слепленному руками человека. Это стало очевидным. Как бы там ни было, сегодня драгоценная ночь. И провести ее, даже не заикаясь об этом, сейчас стало самым важным для нас обоих.
То ли все дело в специях, то ли у Сёити кулинарный дар, но еда, приготовленная им, была очень вкусной.
Не спеша наслаждаясь вином, мы практически не говорили о грустном и провели тихий вечер в исключительно приятных беседах о еде на нашем столе и о том, как завтра поедем в онсэн.
— Сё-тян, давай ляжем спать вместе, а то мне как-то одиноко, — напрямую сказала я, когда мы пили кофе после ужина.
— Хорошо! — легко согласился Сёити.
— Вот только... я сейчас ужасно уязвима и еще не оправилась от полученного шока... Поэтому надеюсь, ты не будешь возражать, если между нами сегодня ничего не будет? Я говорю резкие вещи? Но мне просто страшно, и одна я никогда не усну. Мне кажется, если засну, то исчезну навсегда.
— Что ты, что ты! Не волнуйся! В общем-то, с тех пор как умерла мама, я очень вымотался и обессилел, так что никакого сексуального влечения совершенно не испытываю, — рассмеялся Сёити. — К тому же, если и возникнет такое настроение, для меня это слишком быстро! Мне нужно, чтобы мы встречались более долгое время, иначе я не смогу. Стесняюсь.
— Ну и слава богу, — ответила я, но на душе у меня не стало легче, потому что долго быть вместе у нас уже не получится.
Я ела ужин, приготовленный Сёити, словно вкушая счастье. Да, какой же все-таки вкусной бывает еда, приготовленная любимым человеком... Ее вкус отличен от блюд, что готовят в силу обязанностей прислуга и повар. Ее вкус говорит: “Давай есть вместе! Давай наполнять тела этими продуктами! Пускай у этой истории будет продолжение!” Если она приготовлена как следует и по всем правилам, в ней определенно есть душа. А я в своей жизни не ела ничего с подобным вкусом...
И кисловатый, и солоноватый привкусы, казалось, проникли до самого мозга моих костей, уже не существующих в этом мире. Сёити расстелил для меня футон подле своей кровати, поскольку я решила лечь в его комнате. Полностью привыкшая к чистому воздуху этой местности, я приняла ванну, расслабившись, как у себя дома. Пейзаж из окна тоже казался мне глубоко родным, и звезды по-прежнему все так же сверкали далеко в небе. Ослепительно мерцали, как в сказке.
Ни о чем уже больше не думая, я пребывала в очень спокойном, умиротворенном настроении.
После ванны я, читая книгу, лежала, уютно завернувшись в футон, когда Сёити босиком вошел в комнату и, лихо перемахнув через мою постель, расположился на кровати.
— У меня такое ощущение, словно за мной ухаживают как за больным, — сказал Сёити, лежа на кровати в комнате с приглушенным светом единственной лампы.
— Эта разноуровневость постелей и впрямь напоминает уход за лежачим больным, — согласилась я.
Так как в комнате Сёити пол был с подогревом, ногам стало немного жарковато, а во всей комнате установилась комфортная температура.
— А все же, Сёити, ведь на самом деле ты наверняка не такой уж благородный и милый, да? Обыкновенный неловкий мужчина. Это сон, и поэтому я привыкла к тебе такому, каким я хотела бы, чтобы ты был в действительности, ведь так?
— Снова ты об этом сне! — неприязненно заметил Сёити. Видимо, он интуитивно догадывался, что разговор будет грустный. — Однако я и впрямь задумываюсь над тем, почему рядом с тобой я вдруг становлюсь таким добрым и заботливым. Почему-то я не испытываю неловкости, не упрямлюсь, не зацикливаюсь на собственных делах и интересах. Думаю, это, наверное, оттого, что на самом деле моя матушка в некотором смысле наша общая с тобой. Мне кажется, что в действительности ее знали и понимали только ты и твоя мама.
— Еще раз повторю: маменькин сынок! — сказала я и рассмеялась.
Свет в комнате все еще горел, и мы изредка поднимались с постелей, пили чай и болтали о всякой ерунде.
— Сёити, ты меня прости. Все-таки меня нет в живых. Я уже умерла, — сказала я. Слова неожиданно слетели с губ. Мне представлялось, что сказать это будет гораздо сложнее, однако они прозвучали легко и печально. И голос на удивление звучал даже красиво.
— Что ты такое говоришь? Это даже хуже, чем сон! — возмутился Сёити.
— В это невозможно поверить, правда? Но это так. Прости. Я призрак, и это все— твой сон.
— Этого не может быть! Мы ведь ездили на машине, ели, останавливались в отеле, встречались с людьми, разве не так? — не унимался Сёити.
А я продолжила:
— Понимаешь, вся эта кажущаяся реальность — на самом деле сон! И с Кодзима-сан тоже в действительности мы не встречались! Совершенно точно. Мне еще тогда многое показалось странным. Сад в клинике и сад в родительском доме — все смешалось: в одних и тех же местах совершенно одинаково цепляются веточки роз, посажены одинаковые ломоносы... Я подумала, как это странно!
— Наверное, дело в том, что эти растения встречаются повсюду, — улыбнулся Сёити. — А как насчет Кума-сан?
— Эта женщина обладает неординарными способностями и поэтому наверняка по ходу нашей встречи должна была понять, что сама она попала в мир сновидений. Она из тех людей, которые могут проникать в этот мир и покидать его. Потому она, будучи человеком из реального мира, скорее всего помнит, что встречалась со мной. Когда проснешься, попробуй спросить ее об этом. Ты действительно найдешь ее в том самом офисе, и окажется, что она помнит беседу с нами. Кто знает, возможно, это единственное доказательство. Доказательство того, что мы провели вместе несколько замечательных дней, — сказала я.
Наконец-то я поняла. Осознала, о чем говорила Кума-сан. Уяснила, почему она не могла тогда назвать причину, по которой тетя не забрала меня к себе. Еще бы, ведь как бы она забрала меня, если я умерла. Я выглядела такой счастливой рядом с Сёити, и поэтому, наверное, Кума-сан решила пока сохранить все в тайне.
То же самое с тетей. Разве через Сёити она не говорила, что как-нибудь сможет встретиться со мной и что сможет заблудшую меня снова сделать той, кем я была прежде? А-а, так вот оно что... Вот почему мне ничего не говорили напрямую, вот почему я ничего не помнила. И еще все вокруг были так добры ко мне...
— Неправда! Этого не может быть! Ведь это место, где мы сейчас находимся, что бы ты там ни думала, — моя комната. И она реальная, — настаивал Сёити.
— Что ж, ладно. И все же ты меня прости, — отступила я.
