Может быть, пост редактора обзоров — именно то, что мне подходит. Вероятно, мне следует специализироваться именно на отсутствии специализации. Хотя я кое-что знаю о Холле и Оутсе. С чего все начиналось? С так называемой «лучшей песни»? С «лучшего альбома»? С «лучшего исполнителя»? Холл. Или Оутс, если вам больше нравится он. Лучший…
— Что за хрень? — послышался голос у меня за спиной.
Я повернулся в своем кресле — кресле Роба, если точнее, теперь не важно — и сделал музыку потише. Это была Зои.
— «Кикс», — ответил я, пытаясь сделать вид, что разбираюсь в музыке не хуже Джона Пила. — Группа из Брайтона, дают концерты в Лондоне. Это настоящее «ух-ох».
— Это альбом или сингл?
Так. Мне надо глянуть. Джону Пилу не надо было бы. Нужно бы ее отвлечь.
— Кстати, я принес круассаны, как ты просила. И еще кое-что.
— И «Джаффа кейкс»?
— Они… Их прислали из «Джаффа кейкс».
С этого важного разговора и началась моя — Джейсона Пристли — карьера редактора обзоров в «Лондонских новостях».
Знаете что. Я не буду рассказывать вам подробности моего рабочего дня. Вам это совершенно не обязательно знать. Нет, правда. Вам действительно лучше не знать, что в одиннадцать я съел печенье и яблоко, а в час сходил и купил себе ролл с креветками и кока-колу. Разве вас интересует, что Клем опоздал на двадцать минут, и Зои заметила, что он всегда опаздывает на двадцать минут. И вам нет дела до того, что я, разобравшись с тем, какие обзоры кто должен писать, разложил пасьянс и слопал «Твикс» при этом.
С вас будет вполне достаточно знать то, что я был счастлив. Именно об этом я мечтал с тех пор, как покинул Сент-Джонс. Офис. Солидное рабочее место, коллектив, обеденный перерыв, когда можно покупать сандвичи и колу. Здесь я буду не один и в безопасности.
Разумеется, я был не один и в школе. В учительской. В месте, где мы переставали быть учителями и где нам не нужно было изображать из себя носителей высокой морали. В учительской, понятно, очень просто быть циничным. Честно говоря, этого все от тебя ждут. Когда ты целый день вынужден объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, учительская воспринимается как проблеск — пусть и тусклый — радости. Свободы, я бы сказал. Это прекрасное место, где, взяв кружку и насыпав в нее растворимого кофе и сахара, словно сбрасываешь бремя ответственности и обнаруживаешь, что участвуешь в некоем соревновании, подразумевающем выявление того, кто скажет большую гадость о том или ином ученике. До того как чайник закипит, ты и твои коллеги успевают размазать по стенке большую часть учеников. Фигурально выражаясь, конечно, но многие с радостью бы сделали это, причем в буквальном смысле. Говорят, что те, кто был на войне, могут с полуслова понять друг друга. Думаю, то же можно сказать и о тех, кто когда-либо дежурил на школьном дворе. И эти линейки, с мрачной неотвратимостью преследовавшие нас. Я не умею выступать на публике, и вряд ли когда-либо научусь. За все время моей педагогической деятельности мне только один раз не удалось отвертеться от этой обязанности, и я поклялся себе, что больше никогда не стану в этом участвовать. Нет более унылой работы, чем пытаться толкнуть духоподъемную речь перед толпой учеников, лишенных, по всей видимости, органа, отвечающего за вдохновение. Особенно если никто в зале — включая тебя самого — не верит в то, что ты говоришь.
Но несмотря на все это, несмотря на детей, их родителей, никогда и не понимавших, в чем состоят обязанности учителя, и путавших школу с детским садом, повторяю, несмотря на все это, я продолжал работать. Наверное, я бы никогда не уволился. Если бы не Дилан Бейл.
Я вздрогнул и попытался выкинуть из головы его искаженное злобой лицо.
В любом случае мне было куда пойти.
Шарлотт-стрит была заполнена такими же, как я. Хорошие, честные работники со всеми атрибутами офисного планктона выходили из паба «У Фицроя» и других заведений. Все они выглядели вполне довольными жизнью. Я шел прямо, не глядя по сторонам, пока не завернул за угол и не оказался в крошечном пабе на Ратбоун-стрит. Не думаю, что действительно достоин быть среди этих людей с пакетами из дорогих магазинов, обутых в редкую модель «конверсов». У дверей паба «Ньюмен-армс» стояла компания студентов и парней в футболках с символикой клуба «Челси». Некоторые из них показывали пальцем на указатель, гласивший: «Переулок Перси», — и смеялись, при этом из их кружек на тротуар выплескивалась пивная пена. «Фицровия» — это такое место, где много улочек и переулков, известных тем, что там проживают немало владельцев хоть какого-нибудь клочка земли, желающих получить от своей собственности все, не задумываясь о будущем. В Марилебоне или в Блумсбери — тут, поблизости, не могло появиться переулка Перси, там скорее можно ожидать площадь Перси или парк Перси.
Вот почему я предпочитаю «Фицровию».
Я смотрел по сторонам в ожидании ребят. Они должны были подойти с минуты на минуту и принести «на хвосте» кое-какие новости.
Мэтт сразу загорелся, когда до него дошло. Он ткнул пальцем в фотографию и воскликнул:
— Смотрите!
Ему удалось настоять на том, чтобы мы все внимательно рассмотрели еще раз. Мы старались, правда, но усекли только какую-то машину. Как оказалось, Мэтт углядел в ней нечто большее.
— Ха!
Я обернулся и увидел, как Дэв входит в паб. Он показывал на что-то находящееся за ним.
— Переулок Перси! — воскликнул он.
Бармен заметно напрягся. Интересно, сколько раз за сегодня он слышал эту фразу? И сколько лет назад она перестала быть забавной для него?
— Как первый день среди больших мальчиков? — поинтересовался он, усаживаясь рядом.
— Неплохо.
— Ты поговорил с ними про «Новый уровень»?
— Разве не про «Конец игры»?
— «Новый уровень» звучит более представительно. Рубрику под названием «Конец игры» станут читать только подростки.
— В любом случае сегодня я об этом не говорил. Не хочу вылезать с предложениями в первый же день.
— Наоборот! Покажи им, что ты можешь! Подавай новые идеи! Все будут в восторге! Идеи — это то, с чем мы работаем.
— Ты продаешь видеоигры.
— Мечты, Джейс. Я торгую мечтами! Я могу сделать тебя пилотом. Командиром танковой бригады! Супергероем! С моей помощью ты можешь стать маленьким синим ежиком. Представляешь? Я волшебник, что-то вроде мужской версии той девушки из «Зачарованных». Не далее как сегодня утром я превратил одного парня в Дейли Томпсона. [5]— Он сделал очередной глоток с выражением лица, означающим, что далеко не каждый в северном Лондоне может взять и инкарнировать своего ближнего в Дейли Томпсона.
— Я был прав, — раздалось с другой стороны, — насчет машины.
Мэтт тяжело опустился на стул рядом с нами.
— Это редкая модель. Очень редкая.
С горящими глазами он вытащил фото из кармана. Я, чувствуя себя несколько уязвленным, заметил, что его руки были вымазаны машинным маслом и выглядели куда более мужественными, чем мои.
— Брин — парень с работы — говорит, что таких было всего двенадцать, но он думает, что это «фейсел-вега-экселленс». Но только другая модель.
— Это очень полезная информация.
— Тем не менее это «фейсел-вега-что-то», и выпущена она была где-то в шестидесятые, — продолжил Мэтт. Кажется, ему было приятно поделиться со мной своим жизненным опытом. — Всего их было тысяча сто. Не знаю, сколько осталось.
Я еще раз взглянул на снимок. Зеленая машинка блистала ухоженностью. Больше мне нечего о ней сказать. Ведь на переднем плане стояла девушка и чему-то радовалась. Улыбающаяся девушка, пасмурное небо и зеленое авто. Все это напоминало мне игру с детективным сюжетом, выпущенную специально для не очень буйных психов.
— Ищи ее! Это очередная подсказка! Как Уитби! Найдем машину, найдем и девушку!
— Она просто стоит рядом с машиной. И не сказать, что совсем рядом, к тому же. Кроме того, у нас вроде бы нет доступа к полицейским архивам.
— Это зацепка, друг.
Он рассмеялся, Дэв последовал было его примеру, но в результате только пожал плечами.
— Не знаю, может быть, в Лондоне есть клуб любителей ретроавтомобилей и там эта машина зарегистрирована. Может, это машина ее хорошего соседа. Или… близкого друга.
Ага. Того загорелого парня с дорогими часами. Разумеется, у него должна быть редкая машина. Это полностью вписывалось в его образ, существовавший в моем воображении.
Я взял снимок в руки.
— Ну, может быть, это зацепка…
— Конечно, это зацепка! — подхватил Дэв. — Это, конечно, может оказаться и ложным следом. Но это уже что-то…
— Это след, — твердо произнес я, думая уже о другом, — это след.
