На столбе должна быть телекамера, прикидывал я, вспоминая виденные фильмы про ограбления, к этому надо быть готовым. Надвинул на глаза кепку и крадучись приблизился к воротам. Толкнул врезанную в одну из створок дверцу, она оказалась не запертой. Вступил во двор, огляделся по сторонам. Собак, чего боялся, не было. Дом стоял в глубине огороженного стеной прямоугольника, его крыша в лунном свете отливала серебром… Даже с расстояния я мог различить мельчайшую деталь незамысловатой архитектуры. За окнами царила темнота и лишь в одной из комнат горел приглушенный свет. Судя по силуэтам растений, а стекла доходили едва ли не до пола, это был зимний сад.
Двигаясь по выложенной плиткой дорожке, я подошел уже к крыльцу, как неожиданная мысль заставила повернуть назад. Пришлось выскользнуть за ворота и, натянув перчатки, стереть с массивной ручки отпечатки. Возможно, я ее не трогал, только памяти своей уже не доверял. Тонкая резина неприятно холодила руки, на этот раз, чтобы никто не помешал, закрыл дверь изнутри на задвижку. Вернулся к дому. Парадный вход был заперт, но иного трудно было ожидать. Беззвучно крадясь вдоль стены, я перепробовал все окна, ни одно не поддалось. К тому же все они были забраны стальной, в палец толщиной решеткой. Завернул за угол. Мозг работал, как компьютер, чувства обострились. Тыльной стороной дом выходил на лес, здесь же находился забитый березовыми поленьями дровяной сарай. От него шла вытоптанная на траве газона дорожка. Маленькая дверь, в которую она упиралась, была моей последней надеждой.
Стараясь не шуметь, я навалился на обитую железом поверхность плечом и что было силы нажал. Где-то что-то звякнуло и дверка распахнулась. Сделав по инерции шаг в темноту, я замер, прислушался. Сердце колотилось, как после стометровки. Все было тихо. В падавшем из дверного проема тусклом свете я разглядел ведущую вверх лесенку, за которой на высоте порядка метра начинался коридор. В дальнем его конце на полу лежала тоненькая желтая полоска. Слева от меня висела полка, которую я задел, но она удержалась. Нервное наверно, но мне вдруг начало казаться, что я различаю звуки музыки. Пахло березовыми вениками и теплом жилого дома… дома, который я пришел разорить.
Душегуб?.. Ну нет, меньше всего я готов отнести это к себе! Стараясь действовать спокойно, вытащил «браунинг», снял его с предохранителя и передернул затвор. Патрон вошел в патронник с характерным щелчком. Руку с пистолетом сунул в карман куртки и начал взбираться по крутым ступенькам. Мешала кепка, я стянул ее с головы. На лбу выступили капельки пота. Промокнул их рукавом. Ковровая дорожка заглушала шаги, музыка становилась все слышнее. Я узнал ее: Ив Монтан пел «Под небом Парижа».
Но этого же не может быть, — кричало все во мне, — под этот вальс надо жить и любить, а я пришел убивать! Почему так? Ухмылка судьбы? Слишком уж жестоко!.. Как было бы здорово, испытывай я к Хлебникову ненависть! Выбил бы дверь ногой, ворвался, разрядил в него обойму, мною же владели усталость и безразличие. Савелич сказал, в человека выстрелить непросто, он прав — трудно, но надо через себя переступить. Давил же я, превозмогая брезгливость, наглых, жирных гусениц. Главное ни о чем не думать, вообще ни о чем! Не убийца, не душегуб — палач! Не хватает красного колпака с прорезью для глаз и плаща с каймой, но Хлебников простит, не в средневековье живем, в наши дни все проще и демократичнее.
Как входят к засыпающему ребенку, приоткрыл тихо дверь. Массивную, украшенную резьбой. Комната утопала в полумраке. Свет лампы выхватывал из темноты стоявший поперек просторный кожаный диван, бликовал на поверхности низкого, внушительных размеров стеклянного стола. Торшер в углу, между креслом и напольными часами, и плоская люстра под потолком не горели. На ее хрустальных подвесках дробился и играл отсвет камина. Расставленные по периметру кадки с экзотическими растениями делали гостиную похожей на зимний сад. Несколько пальм помещались за спинкой делившего пространство на неравные части дивана. На его подушках со стаканом в руке развалился Хлебников. Из невидимых динамиков лилась сменившая Монтана тихая музыка, в воздухе витал сладковатый запах трубочного табака.
Очки запотели, замерев у стены, я протер стекла платком и поспешно сунул руку в карман, сжал рукоятку пистолета. Хлебников меня не замечал, наблюдал за игрой пламени в камине. По телевизору выглядел молодцом, но теперь я видел насколько мой школьный приятель поизносился. Возможно почувствовав какое-то движение, он стряхнул с себя оцепенение и повернул в мою сторону голову. Щурясь, посмотрел в темноту.
— Кто здесь?
Было похоже, что он успел порядком набраться, но по настоящему пьян не был. Я пересек комнату и вступил в лежавший на ковре круг света, остановился по другую сторону низкого стола. Вглядываясь в меня, Хлебников хмурился и вдруг облегченно рассмеялся.
— Картавин?! Стэнли?.. Вот это сюрприз! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
Он собрался было подняться с дивана, но передумал. Смотрел на меня лучезарно, как если бы позировал перед телекамерами. Лицо его удивительным образом разгладилось, а сам он весь преобразился. Чего не отнять у публичных людей, так это умения себя подать и, не отходя от кассы, начать бить копытом. Научились. У публичных девок.
— Какими судьбами? Я ведь тебя частенько вспоминаю и даже собирался разыскать, но дела, старик, дела! Кручусь, как белка в колесе, счастлив, когда удается урвать часок посидеть за письменным столом… — показал рукой на батарею бутылок. — Бери стакан, выпей со мной! Виски?.. Коньяк?.. Ты очень вовремя, я тут отмечаю очередную побрякушку. Между прочем, не хухры-мухры, а за заслуги перед отечеством! Сам в Кремле вручал и руку жал, и благодарил. Банкет завтра, а сегодня захотелось посидеть в тишине, как теперь говорят, оттянуться… — рассмеялся, показал глазами на угол стола.
Там на бархатной подушечке действительно поблескивал эмалью орден. Какой именно, не скажу, я в них не разбираюсь. Правительству пока не до меня, а может, еще не решили какого достоинства заслуживаю награду. Потрескивали в камине дрова, тихая музыка расслабляла. Мне вдруг страшно, до нытья под ложечкой, захотелось выпить.
— Н-ну, как прошла жизнь? — закинул ногу на ногу Хлебников. — Счастлив?.. Удачлив?.. Хотя по тебе не скажешь…
Я молчал. Сейчас бы пару добрых глотков и сигарету! А еще, чтобы все оказалось сном! Спрашиваешь, как прошла жизнь?.. Я выжал из нее все, что мог: там ничего не оказалось. Но тебя, Батон, это не касается. Подумай лучше о своей, что ты успел сделать. Самое, между прочим, время.
— Помнишь, песенку? — на губах Хлебникова взыграла кривенькая усмешечка. — «Лишь пустота, лишь пустота в твоем зажатом кулаке!» Так, да?..
Его взгляд задержался на моей сжимавшей кепку руке, она была в белесой резиновой перчатке. Какое-то мгновение он раздумывал что бы это могло значить, но искушенный поисками сюжетных ходов мозг уже с готовностью предлагал единственно возможное объяснение. Посмотрел мне в глаза.
— Вот даже как! Что ж, придумано неплохо, ценю твое чувство юмора! Надо будет вставить в следующий роман…
Я встретил его взгляд. Надеюсь, холодно, как это показывают в фильмах о диком Западе. Оставалось только бросить: «ничего личного!», и пальнуть ему в живот. Но я ничего не сказал и не пальнул.
Словно продолжая размышлять об увиденном, Хлебников поднес к губам стакан. Спросил непринужденно, как если бы беседа продолжала быть светской:
— Я тебя чем-то обидел?.. Скажи, я извинюсь! Но если гложет черная зависть, тут, старичок, ничем помочь не смогу…
Самообладанию его можно было позавидовать. Не знаю, как бы я повел себя в такой ситуации.
Прикончив одним глотком содержимое стакана, Хлебников сделал движение подняться на ноги. Я потащил из кармана руку с «браунингом». Он очень внимательно посмотрел на пистолет и откинулся на подушки.
— Ладно, Стэнли, хватит, пошутили и будет! Столько лет не виделись, давай на радостях обнимемся, выпьем как бывало!
Я говорить не хотел, вырвалось само:
— Как в тот вечер?..
Сказал и сразу понял: зря! Хлебников за мои слова ухватился. Казалось, они доставили ему удовольствие. Выражение его лица стало издевательским, рот скривился в хамской усмешке.
— Ах вот в чем дело! Полжизни прошло, а рана-то так и не затянулась…
Как было бы здорово ему ответить! Не словами. Съездить, не жалея кулака, по этой гнусной морде, чтобы слетела с нее иезуитская ухмылочка, но я стерпел. Продолжал его молча разглядывать, как если бы собирался писать портрет. В домашней безрукавке поверх дорогой рубашки он смотрелся живописно, но страха, который мне хотелось увидеть, в глазах не было.
Поставив пустой стакан на стол, Хлебников вытащил из кармана жилета сигареты.
— Надеюсь, не возражаешь? Последнее желание оно и в Африке последнее! — прикурил от зажигалки и в повествовательной манере сообщил. — У меня в Интернете свой сайт, а на нем форум, так один чудак пригрозил мне расправой. Дописался до того, что я, мол, отравитель и играю на низменных чувствах… Случайно не ты?..
