— Ну, не пью. Пил… один раз. И меня мутило, а Боффа и Дэнни стошнило, и такая вонища стояла, жуть. Не знаю, что взрослые находят в этой гадости, — беззаботно чирикает Эдди. Щеки у него пунцовые с мороза, глаза светлые и прозрачные, как вода.
— Со временем твои взгляды могут измениться. Только маме не говори, ради Христа! У нее случится припадок.
— Я же не дурачок, сама знаешь. — Эдди возмущенно таращит на меня глаза.
— Ты не дурачок. Я знаю, — улыбаюсь я, сгибаясь под тяжестью двух громадных бутылок кока-колы в корзинке. Когда мы приближаемся к кассе, входит Динни. Над его головой звенит колокольчик, изящная маленькая фанфара. Я сразу теряюсь, не знаю, куда встать, куда смотреть. Он только что прошел рядом с Бет, сидящей в машине. Интересно, видел ли он ее, узнали ли они друг друга.
— Привет, Динни! — окликаю я с улыбкой. Обычные соседи, не более того. Но сердце выпрыгивает у меня из груди.
Вздрогнув от неожиданности, он поднимает глаза:
— Эрика!
— Это Эдди. Точнее, Эд, о котором я тебе говорила. Мой племянник, сын Бет. — Я привлекаю Эдди к себе, он вежливо здоровается. Динни внимательно рассматривает его, потом улыбается.
— Сынишка Бет? Рад с тобой познакомиться, Эд, — говорит он.
Они обмениваются рукопожатием, и почему-то я так тронута, что в горле перехватывает. Обычный жест. Два мои мира встретились, соприкоснулись.
— Вы тот самый Динни, с которым мама играла, когда была маленькой?
— Да, это я.
— Эрика мне про вас рассказывала. Она говорит, вы были лучшими друзьями.
Динни резко поворачивается, смотрит на меня, и я чувствую себя виноватой, хотя и сказала чистую правду.
— Да, так и было, по-моему, — говорит он спокойно, негромко, взвешивая каждое слово, как всегда.
— Покупки к Рождеству? — задаю я бессмысленный вопрос. «Спар» совсем не напоминает праздничную ярмарку — только к краям полок скотчем приклеены какие-то обшарпанные блестки.
Динни отрицательно мотает головой, подняв к небу глаза.
— Хани захотелось чипсов с солью и уксусом, — объясняет он и отворачивается с понурым видом.
— А маму вы видели? Она там у входа, в машине. Вы с ней поздоровались? — спрашивает Эдди.
— Нет. Еще нет. Но я это сделаю сейчас…
Динни смотрит в сторону двери, на мою грязную белую колымагу. Взгляд у него пронзительный. Он шагает к выходу, плечи напряжены, будто его кто-то заставляет туда идти.
Я наблюдаю через стеклянную дверь. Мне как раз виден Динни между двумя полосками снега, налипшими на стекло. Он наклоняется к окну машины, дыхание поднимается в воздух облачком. Бет опускает стекло. Ее лица я не вижу — Динни загораживает. Вижу, как ее руки взлетают ко рту, потом снова опускаются, медленно и плавно, как в невесомости. Я пригибаюсь, вытягиваю шею, чтобы видеть. Уши я тоже навострила, но слышу только музыку, льющуюся из радиоприемника рядом с кассой. Динни рукой без перчатки оперся о крышу машины, и мне кажется, что моя собственная кожа болит от соприкосновения с холодным металлом.
— Рик, наша очередь. — Эдди толкает меня локтем.
Вынужденная прервать наблюдение, я ставлю корзинку на прилавок, делаю приветливое лицо и улыбаюсь мрачному кассиру. Расплатившись за кока-колу, «Твикс» и ветчину, я почти бегом устремляюсь на выход, к машине.
— Ну, а чем ты сейчас занимаешься? Ты же всегда хотела стать флейтисткой и выступать с концертами, помнишь? — говорит Динни. Он выпрямляется, складывает руки на груди. У него вдруг делается немного обиженный вид, и до меня доходит, что Бет не вышла из машины, чтобы поговорить с ним. Она почти и не смотрит на него, усердно разглаживая концы шарфа на коленях.
— О, эта мечта так и не сбылась, — отвечает она с еле заметной усмешкой. — Я доучилась до седьмого класса, а потом…
Бет замолкает, снова отворачивается. В седьмой класс она перешла весной, как раз перед исчезновением Генри.
— Потом я перестала как следует заниматься, — ровным тоном договаривает она. — Сейчас я перевожу. В основном с французского и итальянского.
— О… — произносит Динни.
Он внимательно ее разглядывает, изучает, молчание затягивается, и я неуклюже вмешиваюсь в разговор:
— Я и с английским-то бьюсь… Пытаться обучить ему подростков — все равно что решетом воду носить. Но у Бет всегда был талант к языкам.
— Нужно просто внимательно слушать, Рик, вот и все, — обращается ко мне Бет, в ее словах звучит упрек.
— Никогда этого не умела, — признаю я с улыбкой. — Мы только что побывали в Эйвбери. Эдди хотел посмотреть, потому что будет проходить это в школе. Но честно говоря, лучше, наверное, было бы отправиться в кафе, поесть мороженого с шоколадной помадкой, а, Эдди?
— Ты что, это было потрясающе! — уверяет Эдди.
Динни добродушно смотрит на меня, но Бет больше ни о чем его не спрашивает, и он с вытянувшимся лицом отходит от машины.
— Так вы надолго здесь? — Он обращается ко мне, потому что Бет смотрит куда-то перед собой.
— На Рождество уж точно останемся. А что потом, пока не решили. Тут еще много что предстоит разрулить. А вы?
— Пока здесь, — пожимает плечами Динни. Еще меньше определенности.
— Ну… — Я улыбаюсь.
— Ладно, пойду, пожалуй. Рад был снова повидать тебя, Бет. Приятно было познакомиться, Эд. — Он кивает нам всем и идет прочь.
— Он так и не купил чипсы, — замечает Эдди.
— Точно. Забыл, должно быть, — подтверждаю я, ахнув. — Вот что, я куплю и занесу им позже.
— Класс! — кивает Эдди.
Одной рукой он отворяет дверцу, другой пытается раскрыть упаковку «Твикса». Какой он наивный. Даже представить себе не может, какое значительное событие произошло только что. Вот здесь, у дверцы автомобиля. Я бегу в магазин, покупаю чипсы с солью и уксусом, потом возвращаюсь в машину, завожу мотор и везу всю компанию домой. Я не смотрю в сторону Бет, потому что мне страшно, а те вопросы, которые хочется, я все равно не могу задать в присутствии ее сына.
Эдди валяется на кровати в пижаме, со своим айподом и в наушниках. Лежит на животе и болтает ногами. Он читает книгу под названием «Йети!», музыка в ушах грохочет так, что он не слышит криков за окном. Я выхожу. Внизу Бет заваривает чай с мятой, она держит пакетик двумя пальцами за угол и окунает в воду снова и снова.
— Надеюсь, Динни тебя не испугал, появившись у машины? — заговариваю я. Стараюсь говорить как можно беспечнее.
Бет, взглянув на меня, поджимает губы.
— Я увидела его еще в магазине, — отвечает она, продолжая окунать и окунать пакетик.
— Да что ты? И сразу его узнала? Я бы, наверное, не смогла — вот так, издали.
— Что за ерунда, он же совсем не изменился, — заявляет Бет.
Мне становится неуютно. Похоже, она видит что-то, чего не вижу я.
— Ну… — подаю я реплику. — Так странно встретить его через столько лет, правда?
— Да, пожалуй, — шепчет она.
Я не могу придумать, о чем еще спросить. Она не может быть такой равнодушной. Эта встреча должна много для нее значить. Вглядываюсь в ее лицо, в позу, ищу хоть какие-то знаки.
— Может, надо было пригласить их к нам? Посидеть, пропустить по стаканчику за встречу?
— Их?
— Динни и Хани. Это его… ну, честно говоря, я не уверена, что они женаты. Она ждет от него ребенка, вот-вот родит. Хорошо бы тебе поговорить с ней, убедить, что не стоит рожать в лесу. Мне кажется, Динни был бы тебе благодарен.
— Рожать в лесу? Весьма экстравагантно, — произносит Бет. — Но Хани[13] — очень милое имя.
И это все? Она не может так реагировать.
— Слушай, с тобой точно все нормально?
— А что со мной может быть? — удивляется сестра вроде бы искренне, но мне почему-то не верится.
Бет снова смотрит на меня, и я вижу, что она погрузила пальцы в воду. От воды идет пар, это почти кипяток, а она даже не морщится.
— Но ты с ним даже не поговорила. Вы ведь так дружили… Неужели тебе не захотелось хоть парой слов перекинуться? Узнать, что и как?
— Двадцать три года — долгий срок, Эрика. Мы теперь абсолютно другие люди.
— Не абсолютно другие — ты осталась собой, а он — собой. Мы все те же люди, которые играли вместе, когда были детьми…
— Люди меняются. Они растут, — настаивает Бет.
— Бет, — решаюсь я наконец, — что тогда случилось? С Генри, я имею в виду?
— В каком смысле?
— В смысле, что с ним произошло?
— Он пропал, — отвечает она ровно, но голос слабый, тонкий, как льдинка.
— Но ты помнишь тот день, у пруда? День, когда он исчез? Ты помнишь, что тогда произошло? — настаиваю я.
Наверное, не следует этого делать. Мне хочется и узнать правду, и растормошить, расшевелить сестру. Но я понимаю, что не должна. Рука Бет соскальзывает на столешницу, задевает чашку, чай расплескивается. Бет глубоко вздыхает.
